Сражение вышло бы по-настоящему красивым. Ударная группа, чей целью был прорыв на несколько десятков вёрст на северо-запад, для соединения с наступавшими силами Западного фронта, "наткнулась" на мощный заслон, превосходивший её раз в пять по количеству сабель и примерно на пять тысяч штыков.
Начался встречный бой на поле, окружённом холмами. Высоты на флангах занять еле-еле успели, расположив там несколько лёгких орудий, доставленных кавалеристами. А вот впереди… Впереди залегла вражеская пехота. Бить в лоб — полегло бы слишком много людей, да и времени потеряли бы уйму.
На фланги уже вот-вот должна была насесть вражеская кавалерия, ударяя по скованным боем стрелкам…
Командир конных стрелков австрийского ландвера, высоченный усач, с ироничной улыбкой поглядывал на русские орудия, которые наивные простачки оставили практически без охраны. Естественно, пушки нужно было захватить, повернуть против оказавшихся в низине русских пехотинцев и этим ещё сильнее отбросить врага прочь, а может, даже ударить по линии обороны врага.
Конные стрелки почти успели добраться до пушек. Почти — потому что на их пути будто бы из ниоткуда выросли глупо выглядевшие здесь, в бою, рессорные коляски.
— Die Bettler, — осклабился австриец. Он подумал, что Россия настолько обеднела, что танки решила заменить жалкими телегами…
Это была последнее мгновение в жизни того австрийца: пулемётчики, уютно расположившиеся на колясках, накрыли шквалом огня наступавших кавалеристов, быстро уходя из-под вражеской атаки. Уметь тут особо нечего было: многие солдаты не одну сотню раз ездила на телегах и колясках, сами ими правили, так что навыки были о-го-го!
А кони и люди падали на землю, убитые или раненые, накрывая подножие холма саваном из трупов…
Несколько десятков тачанок смогли серьёзно потрепать вражескую кавалерию, и "сабли" отступили. А вот пехота застряла. Без поддержки артиллерии врага просто нельзя было отбросить без серьёзных потерь. И тут-то нашли выход. Скомандовали отступление. Центр отряда прогнулся, фланги застряли у лёгких орудий, которые нельзя было так быстро перебросить на новые позиции.
Вражеские миномёты сперва "пропахали" наши ряды, а пушки смогли вывести из строя несколько тачанок. Австрийцы крепко держались на своих холмах, огрызаясь огнём из всего, что только могло стрелять. Так продолжалось до позднего вечера, когда на фланги противника насели наши подкрепления, переброшенные сюда из мест соседних прорывов.
Позиций им удержать не удалось, и враг решил отходить, оставив в арьергарде кавалерию. И вот тут-то снова заговорили о себе тачанки, поддержанные артиллерийским огнём…
Австрийцы спешно отступали практически по всему Юзфронту, памятуя о временах Луцкого прорыва. Уходя из-под удара, враг смог уберечь свои силы от полного разгрома, как в прошлом году. Но всё равно, австриякам приходилось отступать вновь и вновь, не в силах задержаться на какой-либо позиции, всю первую неделю наступления. Едва возникала угроза флангового обхода или окружения, позиции отдавались: никому не хотелось попасть в окружение. К тому же Юго-Западный фронт наступал как-то странно. Одновременно ударяли в трёх равноудалённых друг от друга местах, в центре и на флангах, пробивали оборону и начинали потихоньку поворачивать к ещё держащимся и даже, иногда. Ничего не подозревающим о прорыве частям защитников. Обороняться австрийцам становилось опасно: ещё чуть-чуть, и могли зайти в тыл, поэтому снова и снова приходилось отходить. К тому же спасало то, что германцы поверили в полномасштабное наступление на Северном и Западном фронте, где загодя собрали большую часть тяжёлой артиллерии и три четверти бронеавтомобилей. Враг повёлся, оставив без резервов силы, противостоящие нашему Юго-Западному фронту, пытался перебросить их спешно назад, на юг — и нарывался на "сюрпризы"…
Западный фронт смог прорвать оборону германцев на стыке между ним и Юго-Западным фронтом — и в эту дыру рванула Конармия Петра Николаевича Врангеля, всего лишь двенадцать тысяч cабель…Но зато каких! В неё собрали лучшие кавалерийские части, со способными командирами, и поставили перед ними весьма и весьма интересную цель.
Конармию, юркнувшая в зазор между вражескими частями, немцы ждали на подходах к Польше, ожидая, что Врангель попытается атаковать кайзеровскую армию с тыла. Конармию австрийцы ждали на юге, дума, что та поддержит наступление Юзфронта, Конармию и австрияки, и германцы ждали на Западном фронте…
Но Конармия выбрала ни одно из этих трёх направлений — она пошла по прямой, где никто не думал, что она займётся далеко не ударами по складам или тыловым частям, пытаясь сеять анархию в тылах. Нет, цель, поставленная перед Врангелем, была намного интересней. Обогнув с севера отступавшую Четвёртую австро-венгерскую армию, разбив заслоны на переправах через Буг, Конармия, казалось, пропала, испарилась среди просторов Западной Белоруссии.
Поздно ночью на маленькой узловой станции раздались выстрелы, шум, взбёшённые гудки паровозов, конское ржание…Словом, совсем не те звуки, что должны оглашать сумерки в этаком захолустье. Шум выстрелов быстренько утих. Жители, уже привыкшие к артиллерийской пальбе, а не то что ружейной (здесь просто проходила второстепенная линия обороны в пятнадцатом году, так что местные навидались всякого), решили, что какой-то маленький отряд наступающей русской армии наткнулся на германский гарнизон и отступил, огрызаясь. А спустя час или два, казалось, сама ночь пробудилась: адский шум разрывающихся бомб превратил в ничто только-только воцарившуюся тишину.
Люди, прильнувшие к окнам (те, что не попрятались по подвалам или под кроватями), увидели вместо вокзала горящие руины и силуэт искорежённого состава на платформе. Единственная колея оказалась надолго заблокирована. А утром ещё увидят, что железнодорожное на несколько вёрст во все стороны превратилось в груду металла и деревянные щепы. Несколько десятков разъездов быстро-быстро заложили множество зарядов взрывчатки, подорвав их практически одновременно.
Спустя считанные дни эшелоны, перевозившие подкрепления на юг, встали. Большинство узловых станций и железнодорожных переездов были взорваны вместе с примерно пятьюдесятью верстами путей. Причём только те, что располагались более-менее глубоко от линии фронта. Остальные просто не трогали, Врангель боялся того, что на него двинут фронтовые части. К тому же на многие селения и городки в тылу совершались лихие кавалерийские наскоки, нервировавшие донельзя германское и австрийское командование. Неуловимые русские кавалеристы (все отчего-то поминали казаков) "гуляли по тылам", каким-то чудом избегая направлявшихся на борьбу с ними войсковых частей. И это — в то время, когда малейшее промедление на железных дорогах могло стоить потери сотен тысяч десятин из-за наступления Юго-Западного фронта! Гарнизонные офицеры рвали волосы на головах, чаще, правда, подчинённых, нежели своих собственных, божились, что поймают вражеские диверсионные отряды — а через день-другой стояли возле очередного взорванного переезда. А потом "эти проклятые казаки" совсем обнаглели, пользуясь тем, что враг просто не мог направить должностное число полков далеко от фронта, вот-вот готового просесть под ударами армий Корнилова и Эверта. Последний, правда, изо всех сил противостоял наступлению, говорил о его неподготовленности, слишком крупных силах, противостоящих здесь русской армии — но Кирилл в нескольких коротких и резких телеграммах быстро убедил главнокомандующего Западным фронтом, что промедление смерти подобно. Или как минимум — плохих последствий для самого главкома…
Рано утром очередной эшелон, перевозивший подкрепление с Северного фронта на Юго-Западный, остановился на маленькой станции у самого Буга.
Калиш пал, Львов оказался в кольце осады, Чётвёртая армия Румынского фронта рвалась вперёд, грозя окружением австро-венгерским и болгарским частям. Горбатовский решил, что нельзя терять времени на долгий штурм этого города, а проще оставить заслон против гарнизона, а основные силы бросить вперёд, на Третью и Седьмую австро-венгерские армии. Те как раз отступали на запад, между ними появился крохотный зазор, который вполне мог стать настоящей дырой, местом очередного прорыва. Вот туда и направлялись подкрепления, каждый солдат мог покачнуть весы в пользу Центральных держав.