— Да штоб вас! Гниды! Да чего смотрите? Чего? Против своих же идёте! С офицерьём и буржуями!
Несколько камней, задевших двух унтеров. Те смолчали, лишь скрипнув зубами. Стоявшая у Невского драгунская часть вообще была терпеливой.
— Михаил, сейчас бы им показать, кто тут враги своего же народа и офицерьё, — процедил сквозь зубы майор, обращаясь к задетому унтеру.
— Нельзя, Никитич, нельзя. По своим стрелять — это…
И звук револьверного выстрела, навсегда прервавший жизнь унтера. Тот упал с лошади, с открытыми глазами, на брусчатку. По мундиру начало растекаться бурое пятно.
Ярость обуяла майора Сергея Никитича Саввина. Его друга, с которым вместе воевали в Восточной Пруссии и выбирались из Мазурских болот, пощадили немецкие пули, не пощадила пул русская. "Господи, за что?". И сразу — другая мысль: о мести. Эти люди переполнили чашу терпения. Скоро они совсем потеряют человеческий облик.
— Пли по толпе! Пали! Огонь!
Залп из трёхлинеек, повалившиеся на припорошенную снегом землю раненые и убитые, и толпы людей, потерявших разум от страха…
— Господин поручик, — павловцев тоже вывели в оцепления. — Надо бы на ту крышу наших отправить. Не нравится она мне. Ой, не нравится.
И здесь — тоже унтер предчувствовал угрозу. Поручик-то что? Поручик недавно в армии, а унтер уже погулял, попили крови у него германец с австрияком да мадьяры.
— У Вас слишком…
Один из павловцев, рядовой, свалился, подкошенный выстрелом: пуля пробила сердце.
— Я ж говорил, — в сердцах выкрикнул унтер.
— Огонь по бунтовщикам! Огонь!
Несколько предупредительных — в воздух. Волынский полк старался остудить пыл толпы. Но демонстранты всё орали и издевались. И волынцы не выдержали, сделав залп по толпам петроградцев.
И снова — трупы русских людей, убитых соотечественниками. А "задир" так и не нашли, они вовремя скрылись или попрятались за людскими спинами…
А солдаты стреляли не глядя, боясь сотворённого ими дела, в воздух, зажмуривая глаза, отворачиваясь. Люди кричали и стонали, разбегаясь в стороны.
Керенский, узнав о выстрелах на улице, сжал кулаки: он был уверен, что революция закончилась, так и не начавшись. Ведь кто теперь посмеет волноваться под угрозой расстрела?
Кирилл спешил изо всех сил. Он не мог свободно действовать: его сразу бы заподозрили как минимум в попытке переворота и измене, но не мог и сидеть сложа руки — совесть не позволяла.
Cизов немного успокоился, лишь увидев прибывший состав, из пульмановских вагонов которого спешно выгружались пехотные части с Румынского фронта. Солдаты, хмурые, но спокойные и несуетливые, выкатывали пулемёты, выносили пулемётные щиты, поправляли трёхлинейки и берданки за плечами. Всё оружие Николай приказал держать наготове, чему немало удивились в Ставке, но всё-таки исполнили: предполагалось, что состав объедет Петроград, так что никакой сумятицы вид готовых к бою людей не взволнует петроградцев, но за несколько дней до того император приказал вывести состав на столицу.
А Маннергейм буквально позавчера, по телеграфу, в чьё командование поступали эти части, проинформировал командование сводного полка, что оно должно исполнять приказы Кирилла Владимировича. Это, конечно, было неслыханно: пехоте подчиняться морскому офицеру, пусть и из правящего дома, но…
Но Особый полк (переименованный так по указанию всё того же императора) на подъезде к столице узнал о волнениях в городе. Да и железнодорожные работники явно что-то затевали. Так что офицеры на общем собрании приняли решение всё-таки полностью подчиниться Кириллу Владимировичу. К тому же таким был приказ Маннергейма, их непосредственного командира. Да, странные дела творились в стране: офицеры обсуждали приказы командования, солдат выводили для разгона мирных демонстраций, Ставка подчас не выполняла распоряжений Верховного главнокомандующего, и никто "на верхах" не думал о благе страны. Большинство отчего-то гнались за собственной выгодой. Кирилл подавил вздох от этих непростых мыслей, когда завидел, что к нему спешит какой-то офицер.
Ага, судя по погонам, полковник. Лет сорока, плотный, с лихо закрученными усами и чуть подрагивающим кончиком правого уха, щурящимися глазами. Но особенно выделялись его руки. Мощные, загорелые, мозолистые. Он легко бы мог обхватить одним кулаком конскую подкову, а вторым в это время стучать молотом по наковальне. Во всяком случае, Кирилл живо представил себе кузню, где этот "коваль" забавляется с молотами, кувалдами, подковами, серпами, перебрасывая их из руки в руку или вертя над головой.
— Ваше высокопревосходительство, Особый полк по приказанию Его Императорского Величества и генерал-полковника Карла Густава Эмиля фон Маннергейма прибыл в Петроград в Ваше распоряжение. Командующий Особым полком полковник Николай Степанович Скоробогатов! — полковник так резко вздёрнул руку для отдачи чести, что Сизов испугался, что через мгновенье раздастся хруст костей. Но ручища Скоробогатова остановилось в считанных миллиметрах от виска.
Кирилл опустил взгляд на грудь Скоробогатова. Анна, Владислав, Георгий… На мундире полковника расположилась целая "семья" наград. Сразу было видно, что Николай Степанович в окопах не отсиживался…
— Без чинов, Николай Степанович. Благодарю, Вы сами не знаете, насколько приход Вашего полка поможет Родине, — Скоробогатов явно не умел скрывать своих чувств.
Он вытянулся по стойке "смирно", широко улыбнулся, но в глазах полковника заплескалось волнение, готовое вот-вот выйти из берегов.
— Ваши солдаты и офицеры готовы сегодня же утром пресечь попытку восстания? Даже среди запасных батальонов? — Кирилл решил быть честным с полковником. Тот, как и его люди, заслуживал знания будущих событий хотя бы в крохотных рамках.
— Они будут готовы хоть к бою в окружении как только закончится их выгрузка. Кирилл Владимирович, где расположат моих солдат? Надеюсь, слухи о том, что здесь начинается голод, не соответствуют действительности? — Скоробогатов проявлял в первую очередь заботу о своих подчинённых. Кирилл надеялся, что полковник сможет пережить бурю в столицу: такие люди ему были очень нужны в будущем.
— Вы займёте Адмиралтейство, а насчёт ужина не волнуйтесь, всех накормят. Проблемы, конечно, с продовольствием есть, но по сравнению с Берлином, где люди умирают от голода — это так, шутка. Николай Степанович, у Вашей части есть флаги? И оркестр?
— Да, Кирилл Владимирович, — Скоробогатов оказался в замешательстве. — Однако…
— Боюсь, Вашей части придётся начать борьбу уже сейчас. У вокзала ждут грузовики и бронеавтомобиль. Прикажите солдатам в них грузиться с развёрнутыми знамёнами, под игру гимна. Справятся?
— Так точно, Ваше высокопревосходительство! — Скоробогатов на время позабыл о просьбе, более похожей на приказ, Кирилла чины не упоминать.
А через считанные минуты по улицам, приводя в замешательство прохожих, городовых, казаков и жителей окрестных домов ехала колонна грузовиков. В воздухе разливалась мелодия гимна, а солдаты пели, вбирая в себя все другие звуки. даже заглушая рёв моторов.
Кирилл улыбался. Вот-вот на Царскосельский вокзал должны были прибыть части Экипажа. Комендант Села дал разрешение на отъезд нескольких батальонов в столицу, для подавления беспорядков. Александра Фёдоровна находилась даже в приподнятом настроении, узнав, что верные трону люди отправляются подавлять мятеж.
А потом Кирилл грустил: он знал, что должен позволить крови пролиться, чтобы не оставить шансов Думе, правительству и царю бездействовать…
Глава 12
"Генерал-лейтенанту Хабалову повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией".
Этот приказ, сильно запоздавший, зачитывали по всем казармам солдатам, офицерам и унтерам. Разбуженные люди, уставшие от трёхдневных оцеплений, морально подавленные тем, что участвовали в расстреле мирных людей, надломленные, слушали. И понимали: "Завтра снова то же самое. Только хуже".