Столица наконец-то пришла в себя, отдав решительные приказания по усмирению беспорядков. Ренненкампф, выйдя из Харбина, обычно гнал особо рьяных запасных километров двадцать-тридцать по сибирскому морозу. После чего те вмиг забывали о "крамоле", дума лишь о тепле да сытной еде. А из Москвы навстречу выехал генерал Меллер-Закомельский, огромной кровью усмиряя дорогу от Москвы до Читы, ставя в вину Ренненкампфу его "миролюбивый" нрав.

Только гром поражения да лопнувшие гнойники первой революции заставили правительство опомниться и начать преобразования в стране и, особенно, в армии. А ещё поколебали веру офицеров в своё призвание, в верность стези, ими выбранной, повлёкший за собой чуть ли не бегство из армии командного состава…

В Петербурге Деникина ждал очередной "сюрприз": не дожидаясь прибытия возвращающихся из Манчжурии офицеров, заместило все должности младшими по службе, не участвовавшими в войне, или же "воскресшими покойниками". Так стали звать тех, кто давным-давно прибыл с театра военных действий и так туда и не вернулся, пока не был подписан Портсмутский мир. Место Антона Ивановича оказалось занято, и ему пришлось пробыть "на временной должности" целый год, ожидая предоставления обещанного места начальника штаба дивизии. Снова потянулись хмурые будни. Сходили с ума от оскорблений начальства генералы, доказывая, что наследником Николая II является Пётр I, начались нападки прессы на засилье иностранцев в армии (национальности не указывали при анкетировании в армии, только веру — и неправославных среди генералов было чуть больше десятой части. Погиб Столыпин, по которому скорбела половина страны — другая же половина его осуждала и припоминала все настоящие и выдуманные "грехи". А потом прогремел выстрел в Сараево, ставший зарядом взрывчатки под хлипкой конструкцией европейского мира. Всего лишь выстрел террориста — а он повлёк за собой миллионы смертей. Вот что случается, когда кто-то желает использовать благие намерения как покрывало над желанием добиться собственной выгоды.

Выстрел стал началом для цепочки выступлений, более похожих на плохо скрываемый фарс: германский посол объявил Россию в подготовке к войне, указа о которой даже не было подписано. В ответ на предложение решить всё на Гаагской конференции — заявление о том, что вся тяжесть ответственности теперь лежит на Николае II. А он всё пытался смягчить последствия, всё старался вывести Германию из войны. Не получилось.

У нас не было нормальных планов развёртывания войск. У нас не было достаточного запаса боеприпасов. Не было планов мобилизации военной промышленности и источников пополнения военных запасов. У нас много чего не было: как и всегда, в общем-то, как во всех войнах, которые мы вели за многовековую историю. Но всё равно, мы шли в бой, чтобы побеждать — или умирать.

Август четырнадцатого года. Государственная дума, литовцы, латыши, поляки, евреи, эстонцы, финны — вся империя поднялась, откликнулась на манифест императора. Это был единый порыв сотен народов и миллионов человек. Никто не думал, то победу нельзя будет взять вместе с ключами от Берлина в считанные месяцы или хотя бы за год…

Наступление в Восточной Пруссии, окончившееся Мазурскими болотами. Горькое поражение. Но именно после него французский маршал Фош сказал, что "если Франция не была стёрта с лица Европы, то этим прежде всего мы обязаны России" и сотням тысяч загубленных жизней. Блистательное наступление в Галиции и Карпатах против Австро-Венгрии, едва не поставившее соседку на колени. Взятие без единого выстрела Львова и почти без сопротивления Галича. Деникин более не мог спокойно находиться в штабе, и ушёл в строй. Он чувствовал, что сможет сделать намного больше для победы над врагом, если будет воевать не на картах, а в реальной жизни. Антона Ивановича назначили в Железную бригаду — "пожарную команду", не раз "тушившую пожары" германских и австро-венгерских атак. Встреча с Корниловым. Галицийская битва, унёсшая двести тридцать тысяч жизней русских солдат и обескровившая австрийские войска. А потом — Великое отступление. Россия кровью платила за устойчивость Западного фронта англичан и французов. Слишком большой кровью. Бывали ясные моменты: например, взятие Луцка…

На письменном столе в маленькой комнате лежал листок телеграммы.

"Корпус занял Луцк и…"

А внизу — резолюция почерком генерала Брусилова, более походившая на шутку: "И взял там в плен генерала Деникина". Две боевые части спорили за право называться покорителями города. Но именно бригада Деникина смогла взять вражескую крепость…

А потом, после Великое отступления — Брусиловский прорыв. Многие не уставали повторять, что дух Суворова решил спуститься с небес на землю и всё-таки помочь своим потомкам в этой войне. И — второй Луцк. Один из пленных австрийских офицеров, дрожащим голосом, затягиваясь сигаретным дымом, нервно, чуть ли не истерично, рассказывал ведущему допрос офицеру, что ничего не может понять.

— Ни теоретически, ни практически сделать этого было невозможно. Ваши солдаты — сущие дьяволы. По-моему, стоит нашей армии теперь соорудить гигантскую доску и на ней написать, что ни в коем случае, никогда больше нам нельзя воевать с Россией…

Легендарная Стальная дивизией немцев сошлась с героической Железной дивизией Деникина. В обеих частях лишь немногие могли после боя держать в руках оружие. И уж затем Деникин снова ворвался в Луцк. А потом его заметили — и отправили на Румынский фронт. Как обычно, приходилось ценой солдатской жизни вытягивать из пропасти союзников…

А под гром снарядов и пушек разыгрывалась другая, совершенно иная история: история любви "старого" офицера и потерявшей возлюбленного корнета, бросившей исторический факультет девушки Аси…

— Господи, почему сейчас хотя бы в тылу не может быть спокойствия? — воскликнул в сердцах Антон Иванович, пробежав глазами заголовок газеты. А ведь Кирилл предупреждал, что события могут пойти по такому руслу. Предсказал? Или подстроил…

Глава 8

Кирилл Владимирович смог оценить отличия "Красной стрелы" от её предшественника, курсировавшего между Петроградом и первопрестольной. И надо сказать, Сизову невероятно понравился именно "предок". Может быть потому, что и вагон был весьма и весьма неплох. К сожалению, времени на получение удовольствия от поездки, рассматривание зимних пейзажей в окно и потребления чая (или чего покрепче) у Кирилла не было совершенно. Всё время шло на обдумывание и планирование. Сизов с горькой усмешкой подумал, что так он недолго и до празднования успеха его "операции" среди карт и схем за столом кабинета: найдётся, над какой ситуацией пораскинуть мозгами.

Итак, что же было в наличии у Кирилла: он даже стал загибать пальцы. Первое. Никки невероятно разозлился, узнав о том, что третий в ряду наследников престола явно интриговал с оппозицией, при этом едва ли не отдав Богу душу. Император, дабы хоть как-то унять, к сожалению, далёкие от лени языки столичного общества и газетчиков, направил Кирилла в Москву и далее, в Тулу. Со стороны это должно было выглядеть как инспектирование промышленности и готовности её к снабжению летнего наступления русской армии. При этом "интриган" должен был ознакомиться с идеями некоторых инженеров, предлагавших для армии свои нововведения. Первым делом те должны были поступить в Гвардейский экипаж и, как ни странно, жандармерию с полицией. Кирилл мысленно пожал руку родственнику: Николай всё-таки внял голосу разума (или запискам черносотенных кругов), решив усилить более или менее надёжные части в Петрограде.

Второе. И это тоже не менее важно: за Сизовым, скорее всего, теперь ведётся слежка контрразведки или Охранки. Кириллу с этих пор придётся вести себя как можно более осторожно.