22 августа представители полка и трудящиеся Липецка проводили в последний путь храбрых воинов, славных соколов - Барашева, Травина, Подчуфарова. Мы похоронили их с почестями на главной площади города. Над могилой развевалось гвардейское знамя.

Выступивший на похоронах гвардии лейтенант Алексей Сидоришин - друг погибшего героя и один из храбрейших воинов полка - сказал:

- Я обязуюсь теперь летать за Дмитрия и за себя, беспощадно громить ненавистного врага.

Сегодня в Липецке, на площади, где похоронены авиаторы, возвышается обелиск Славы. Навсегда остались в нашей памяти образы Дмитрия Барашева, одного из лучших летчиков авиации дальнего действия, и его товарищей по экипажу.

Уже в мирные дни научный работник Малик Чариев, бывший стрелок-радист из экипажа Мусатова, прислал из Ашхабада письмо. В нем - теплые слова о Барашеве: «Дмитрий был исключительно одаренный, искусный летчик, удивительно мужественный человек. Он обладал богатырской силой, могучим здоровьем, редкой военной хитростью и смекалкой. До сих пор помню его приветливые карие глаза, добрый с улыбкой взгляд…»

Вскоре и Алексею Сидоришину не повезло. Выполняя очередное боевое задание, он вместе с экипажем вынужден был оставить горящий самолет, получить при этом сильные ожоги, травмы и ранения, отправиться на лечение в госпиталь.

Почти на год довелось отважному летчику отложить выполнение клятвы, данной на похоронах друга, - воевать за двоих. Но, вернувшись в полк из госпиталя уже в 1944 году, в сущности, инвалидом, [173] Алексей снова включился в боевую работу. Летал до конца войны, стал Героем Советского Союза.

А произошло с ним вот что. 26 августа, через неделю после гибели экипажа Барашева, мы бомбили вражескую группировку в районе местечка Валки. Вдруг в районе Белгорода на самолете Сидоришина стал давать перебои левый мотор: очевидно, сказалась ежедневная напряженная работа - даже техника «уставала». Через несколько минут мотор отказал полностью. Экипаж все же решил продолжать полет: линия фронта была уже близко.

Под самолетом - передний край. Штурман Николай Козьяков метко сбросил бомбы на запасную цель - артиллерийские позиции гитлеровцев. Внизу появился большой силы взрыв.

С огромным трудом Алексей развернулся на 180 градусов. Немцы со всех видов оружия открыли огонь по самолету, летящему на небольшой высоте (из-за перебоев мотора экипажу так и не удалось подняться на заданную высоту). От осколков снарядов, а может, от перегрева мотора машина загорелась. Алексей пытался погасить пожар, но огонь все сильнее охватывал двигатель, распространялся по крылу, приближался к кабинам. И Сидоришин дал команду: «Прыгать!» Полагая, что самолет оставили штурман и стрелок-радист, начал готовиться к прыжку и командир, он уже перенес ногу на плоскость, но в это время в наушниках в сильном шорохе послышался звук, похожий на голос человека. Летчику показалось, что на борту еще кто-то остался.

Тем временем бомбардировщик быстро приближался к земле. Он падал с правым креном, вращаясь вокруг своей оси. Сидоришин наклонился в кабину, повернул штурвал влево и на себя с таким [174] расчетом, чтобы создать условия для выпрыгивания товарищей. Все время спрашивал: «Кто остался в самолете? Почему не прыгаете?»

Убедившись, что на борту уже никого нет, Алексей попытался сам выбраться из кабины, но не смог. Тело оставалось прижатым к кабине, а ноги оказались за бортом. Высота быстро уменьшалась, огонь обжигал руки, лицо, дым забивал дыхание. Казалось, конец. Но комсомолец не растерялся. Он использовал последний шанс, чтобы спастись: с силой потянул за кольцо парашюта. Распустился купол и вытянул летчика из кабины. Но вышло так, что тело Алексея проползло вдоль фюзеляжа, ударилось в хвостовое оперение. От нестерпимой боли потемнело в глазах, летчик потерял сознание. Приземлился он почти рядом с горящим самолетом.

Алексея нашли боевые друзья штурман Николай Козьяков и радист Дмитрий Гавриков. С помощью колхозниц и красноармейцев перенесли командира в одну из хат, нашли врача, оказали летчику первую помощь.

Утром Николай Козьяков о случившемся с экипажем доложил в штаб АДД. Вскоре на прифронтовой аэродром прилетел заместитель командира нашего полка майор В. П. Митянин и самолетом Ил-4 отвез Сидоришина на лечение в Московский авиационный госпиталь.

23 августа был освобожден Харьков. Приятно было сознавать, что в этой большой победе советских войск есть и частица труда авиаторов.

В нашей боевой семье еще один большой праздник. Полк за особые заслуги в боях с немецко-фашистскими захватчиками награжден орденом Красного Знамени. Эта коллективная награда - признание ратного подвига всего личного состава 10-го гвардейского полка. [175]

В этот же день группа наших воинов была удостоена звания Героя Советского Союза. Кавалерами Золотой Звезды стали летчики Ф. К. Паращенко, И. И. Доценко, И. Т. Гросул, штурманы В. Т. Сенатор, Г. И. Безобразов, Л. П. Глущенко, Этим же указом звание Героя Советского Союза было присвоено И. Е. Душкину (посмертно). Многие воины были награждены орденами и медалями. Василий Алин и я получили по третьему ордену. На этот раз - Красного Знамени. Николай Кутах награжден медалью «За отвагу».

Через месяц пришла еще одна радостная весть: освобождена значительная часть Запорожской области и мой родной Большой Токмак! С каким удовольствием я читал оперативную сводку за 20 сентября 1943 года: «В течение 20 сентября на Запорожском и Мелитопольском направлениях наши войска, продолжая успешно развивать наступление, продвинулись вперед от 10 до 20 километров и заняли свыше 70 населенных пунктов, в том числе город Большой Токмак, районные центры Запорожской области Ново-Васильевка, Приазовское и крупные населенные пункты Камышеваха, Щербаковка, Юльевка, Сладкая Балка, Роскошный, Ботьево, Гамовка, Ново-Ивановка (13 километров юго-восточнее Мелитополя)…»{4}.

В октябре наш полк вместе с другими частями АДД каждую ночь наносил бомбовые удары по гитлеровским войскам в районе Букринского плацдарма. Мы также совершали массированные налеты на железнодорожные узлы и аэродромы врага. [176]

«Враги сожгли родную хату…»

До октября 1943 года наш полк базировался на аэродромах Российской Федерации. 19 октября мы перелетели в Харьков, на родную мне украинскую землю. Впервые за время войны приземлились на аэродроме, где еще совсем недавно находились немецкие авиачасти. На аэродроме мы увидели одни развалины. Осталось лишь полуразрушенное здание гражданского воздушного флота, которое мы использовали для КП. Личный состав разместился в поселке Основа.

В свободное от полетов время, выкроив часок, решили побывать в Харькове. Разрушенный, сожженный, израненный предстал нашим глазам город. Совсем не похожий на предвоенный - красивый, могучий, индустриальный Харьков. Из газет, радиопередач я знал о варварских разрушениях городов и сел, совершаемых гитлеровцами при отступлении. Да и с воздуха много раз приходилось видеть руины Сталинграда, Холма, Ржева. Но только с воздуха. А вот теперь хожу по улицам черного от гари Харькова, вижу все своими глазами, и страшные картины злодеяний оккупантов вызывают нестерпимую боль в сердце. Вот Сумская улица, поврежденный пулями и осколками памятник Т. Г. Шевченко, площадь Тевелева, улица Свердлова… Всюду разрушения, груды битого кирпича… Заглянул я и на Холодную Гору, к училищу червонных старшин. Оно также лежало в развалинах…

И вспомнились мирные предвоенные годы, полные забот и тревог, пребывание в стенах этого замечательного училища, в котором я овладевал основами военных знаний, так необходимых для важной профессии защитника Родины. Вспомнил, как мы, [177] курсанты училища червонных старшин имени ВУЦИК, едем поездом с Южного вокзала в Люботин. Там, в лесу, на берегу большого пруда, после напряженной учебы мы отдыхали, принимали участие в спортивных соревнованиях. И вот теперь тысячи выпускников училища принимают участие в боях с захватчиками на огромном фронте. Первым Героем Советского Союза из числа воспитанников стал Никита Гомоненко. Вместе с ним мы учились в одной роте, а затем в одной эскадрилье в Оренбургском училище штурманов.