Величайшая из всех битв, которые знает человечество, - Сталинградская, - закончилась победой наших славных Вооруженных Сил. В этой битве были продемонстрированы лучшие качества советского человека, советского воина. Трудно, ох как трудно было всем нам. Были у нас и потери. Мы не знали, да и не могли знать, кто из нас доживет до окончательной победы, но мы твердо верили, что наступит время, когда мы остановим врага, разобьем его и погоним на запад. И это время настало!

28 февраля мы распрощались с гостеприимным Кирсановым, его замечательными людьми и опять перелетели на аэродром Липецк.

К этому времени фронт переместился далеко на запад. Мы двигались вслед за фронтом, чтобы помогать ему.

10-й гвардейский

Наступила весна 1943 года. Поля быстро освобождались от снега. В оврагах зазвенели ручьи. Все смелее пробуждалась природа. Но не часто нам удавалось любоваться красотами. Почти каждую ночь мы летали, наносили мощные удары по железнодорожным узлам и аэродромам врага в Орле, Днепропетровске, Полтаве, Карачеве, Сталино (Донецке).

Победа под Сталинградом стала началом большого наступления наших войск, началом освобождения родной земли. 14 февраля войска Южного фронта освободили Ростов, а армии Юго-Западного [119] овладели первым областным центром Украины - городом Ворошиловградом. Наступление успешно продолжалось.

В один из дней воздушная разведка установила наличие большого количества самолетов на аэродроме в районе Запорожья. Командование решило ударить по этому аэродрому всеми самолетами дивизии.

Мы хорошо подготовились к этому полету и 12 марта, под вечер, взяли курс на юго-запад. В прифронтовой полосе горели города и села. В каждом полете мы наблюдаем эти пожары. Горит родная земля. Эти огни войны вызывают в наших сердцах нестерпимую боль…

Пролетаем Лозовую, Павлоград, Синельникове. Вдали показался Днепр-Славутич. Каждый раз, приближаясь к цели, чувствуешь, как стучит сердце, растет волнение - хочется как можно лучше выполнить задание.

Перед полетом Иван Карпович говорил: «В районе цели не обращайте внимания на опасность, думайте, как обмануть противника, как достичь внезапности, как лучше преодолеть зону противодействия, старайтесь как можно лучше поразить цель».

Сегодняшний полет для меня необычный: лечу ведь в родные края. Под крылом проплывет и город Большой Токмак, где я родился, где прошли мое детство и юность…

Над вражеским аэродромом вспыхнули САБы. Их сбросили экипажи И. И. Мусатова, В. И. Борисова, Ф. К. Паращенко. В ярком свете на летном поле хорошо видны силуэты самолетов. За осветителями на цель вышли бомбардировщики. Их много. Вниз полетели тонны фугасок, зажигательных бомб. Через несколько минут на аэродроме уже было много взрывов и пожаров. Свыше тридцати прожекторов [120] забегали по небу. Артиллерия разных калибров открыла бешеный огонь. Куда ни глянешь - разрывы снарядов.

Мы на боевом курсе. Открываю бомболюки, прицеливаюсь, нажимаю кнопку сбрасывателя. Почувствовал едкий запах пироксилиновых патронов и легкие толчки - отделялись бомбы от. замков. Одна, другая… наконец последняя - тринадцатая. Алин продолжает лететь прямо на юг, маневрируя среди разрывов. Секунды, пока летят сброшенные бомбы, кажутся нестерпимо долгими. Но вот и наши бомбы долетели до земли. Одна из них попала в самолет. Он взорвался, загорелся. Огонь перебросился на соседние машины.

Пролетели мы на юг еще несколько минут и стали разворачиваться, на 180 градусов. Внизу, в темноте [121] ночи, виднелся мой Большой Токмак. Слышите ли вы, мои родные, земляки, гул советских самолетов, видно ли вам зарево пожаров - результат нашей работы? Как близко и в тот же час далеко я был в этот момент от своего родного дома…

А в это самое время экипаж командира полка, выполнив фотографирование аэродрома и сбросив бомбы, стал кружить вблизи пели, наблюдая за работой своих питомцев. И. К. Бровко и Г. Л. Мазитов видели освещенное летное поле, самолеты на нем и взрывы десятков серий бомб. Большинство из них ложилось среди стоянок самолетов и на бетонной полосе. Одна из серий прямым попаданием взорвала склад горючего, вызвав огромный пожар, продолжавшийся и после конца бомбового удара. На освещенном САБами и пожарами летном поле виднелось свыше 50 разбитых и поврежденных самолетов разных типов, на аэродроме возникло свыше десяти очагов огня.

Закончилось время удара, и Бровко повел самолет на цель для ее фотографирования. Вокруг самолета рвались зенитные снаряды. Двум прожекторам удалось «поймать» машину командира. Этим тут же попытались воспользоваться зенитчики, открыв прицельный огонь. С каждой секундой увеличивалась опасность: разрывы снарядов угрожающе приближались к самолету. Несколько осколков попало в обшивку. К счастью, внизу появилась яркая вспышка - это сработала фотографическая бомба, сброшенная штурманом Мазитовым. Снимок сделан. Теперь можно маневрировать. Командир отдал штурвал от себя и со снижением на большой скорости ушел из опасной зоны.

Уже наступил рассвет, когда мы приземлились на аэродроме Липецк. Сели с командиром полка последними. [122] Остальные экипажи, закончив писать донесения, готовились к отъезду на отдых. К нашему самолету подошел И. К. Бровко, спросил:

- Почему задержались с посадкой?

Я откровенно доложил, что после выполнения боевого задания мы пролетели несколько километров дальше на юг. Хотелось посмотреть на свой Большой Токмак…

- Товарищ подполковник! Алин тут ни при чем. Наказывайте только меня.

- Так уж и ни при чем. Командир за все в ответе. А то, что к родным местам потянуло, это понятно всем… - закончил командир полка, загадочно улыбаясь.

Тогда, в годы войны, мы с Василием Алиным и Николаем Кутахом терялись в догадках: почему командир полка не наказал нас за преднамеренное отклонение от маршрута, почему ограничился краткой беседой, а после, на разборе, даже не упомянул об этом?

И только недавно, читая рукописные воспоминания Ивана Карповича Бровко, присланные мне, я нашел ответы на эти «почему?» Оказывается, что тогда, при налете на вражеский аэродром в районе Запорожья, и командира «потянуло к родным местам». Вот как он об этом пишет:

«Маршрут нашего полета до цели и обратно проходил западнее Сталино, вблизи села Селидовки, где я родился, и Новоселидовских хуторов, где прошли мои детские и молодые годы.

На обратном пути, хотя еще не утихли волнения от долгого пребывания над целью, мое сердце не выдержало, и я попросил штурмана поточнее вести детальную ориентировку, чтобы не проскочить родные места. Захотелось посмотреть близкую сердцу донецкую землю. Помню, как еще до войны мне [123] части приходились летать над Донбассом, наблюдать массу огней, вспышки доменных печей, дым от многочисленных заводов и фабрик. Там, внизу, героический рабочий класс «всесоюзной кочегарки» выплавлял чугун и сталь, добывал уголь, выпускал различные машины, крепил экономическую мощь и обороноспособность Родины.

А теперь Донбасс - мертв. Внизу - ни одного огонька. Наступал рассвет. Довернув вправо, и снизился до высоты 400 метров. Стало хорошо видно населенные пункты и шоссейные дороги, речушки. Капитан Мазитов доложил, что через пять минут должны появиться Новоселидовские хутора. Да я и сам уже вижу знакомые места. Вот речушка Волчья, которая летом часто пересыхает, а сейчас наполнилась весенними паводками. За речушкой сразу начинаются поля, на которых я колесил трактором «Фордзон», сеял, убирал дородный колхозный урожай.

На высоте 150 метров мы пролетели вдоль хуторов. Я увидел отчий дом и рядом с ним дом брата Федота. Все дома и строения целы. Видимо, бои грозного сорок первого прошли стороной. Через боковую форточку я с удовольствием смотрел на утопающие в садах белостенные хаты, на широкие поля. Не хотелось улетать от своего любимого края, так и не повидавшись с родными и близкими. Теперь нашу донецкую землю топчет сапог немецких захватчиков. Но после сталинградской победы мы знаем, что скоро наступит время, когда будет освобожден не только Донбасс, но и вся земля нашей Родины. С набором высоты мы поспешили на свой аэродром».