— Так вы ее успокойте, скажите, что мы ее не съедим, а положим в шалаше спать. А когда она поправится, отпустим к своим.
Иголкин с трудом убедил девушку, а Боровой взял ее руку, после чего она успокоилась и позволила себя унести. В юрте Кату положили на постель, она вскоре уснула, не выпуская руки Борового.
Так как время, назначенное на ночлег, уже кончалось, начали собираться в путь; развели огонь, поставили чайники, стали завтракать. Иголкин, выходивший из юрты набивать чайники снегом, заметил, что по опушке леса бродят еще собаки, очевидно прибежавшие с людьми и отставшие теперь от них. Может быть, вид юрты напомнил им о той вкусной юколе, которой их когда-то кормили, и они стали вспоминать своих прежних хозяев. На свист матроса собралось еще двенадцать собак, так что, считая Генерала и первых пять примкнувших к путешественникам, можно было с грехом пополам запрячь все три нарты.
— Чем же мы будем кормить их? — спросил Иголкин. — Ведь удержать их при юрте и приручить можно только кормом.
— У нас было взято провизии на месяц, — сказал Громеко. — Дней через семь — восемь мы доберемся до холма. Следовательно, есть запас ветчины, который можно уделять им.
— Много давать им не нужно! — прибавил Боровой. — Они побегут порожняком вслед за нами, в расчете на обед и ужин.
Собакам после завтрака уделили обрезки, кости и по кусочку мяса, затем стали укладываться. На одну нарту с войлоком и жердями юрты положили Кату, а на другую — все остальное. Снег позволил уже пользоваться лыжами, так что, несмотря на увеличившийся груз, можно было двигаться быстрее, чем накануне. Когда поезд тронулся и Кату увидела, что ее увозят не в ту сторону, где находилось стойбище ее орды, а в противоположную, она вскрикнула, соскочила с нарты и бросилась бежать, но, сделав несколько шагов, упала. Когда ее окружили и хотели поднять на нарту, она начала сопротивляться, дралась кулаками и пыталась укусить.
Из объяснений Иголкина она, по-видимому, поняла, что ее отвезут назад к стойбищу и там отпустят, а между тем колдуны хотели увезти ее с собой к большим льдам. Пришлось связать ей руки и привязать к нарте, чтобы предотвратить новые попытки к побегу. Бедная Кату тряслась от страха и всхлипывала в полной уверенности, что ей не миновать съедения.
В этот день с обеда уже перешли на русло речки, где снег лежал менее толстым слоем и был уплотнен ветрами, так что нарты и лыжи зарывались меньше, чем на тропе в лесу. Поэтому движение шло достаточно быстро, и за день прошли опять пятьдесят километров.
На ночлеге караулили по очереди, но все было спокойно. Кату целый день отказывалась от пищи, и на ночлеге ее пришлось оставить связанной под надзором караульного. При виде блестящих ножей, которыми белые колдуны резали ветчину во время обеда и ужина, она вся дрожала и с ужасом глядела на движения рук, очевидно ожидая, что вот-вот настанет ее черед быть зарезанной.
Так продолжалось путешествие на север, и на восьмой день пути вышли в тундру, а к обеду достигли холма. Кату постепенно успокоилась за свою участь, привыкла к колдунам и начала принимать сырую пищу. Есть что-нибудь вареное или жареное она с отвращением отказывалась. На третий день пути ей развязали руки, а на пятый — и ноги, когда она обещала, что не убежит.
ЖИЗНЬ В ПЛЕНУ
Во время этого путешествия Иголкин и Боровой постепенно рассказывали о своей жизни с первобытными людьми, а Каштанов записывал их рассказ.
Со дня ухода экспедиции на юг оставшиеся в юрте Иголкин и Боровой занялись устройством метеорологической будки для установки инструментов и прочной двери в складе-леднике для защиты его от своих собак и других хищников. Покончив с этой работой, они приступили к устройству новой галереи во льду холма, ниже по склону, чтобы дать собакам приют от жары, которая постепенно усиливалась и заставляла собак убегать к окраине льдов, мало-помалу отступавшей на север. Пока не были окончены эти срочные работы, на охоту ходили только изредка, для пополнения запаса пищи, по потом стали охотиться ежедневно, чтобы накопить запасы мяса на зиму — и в сушеном виде для собак, и в копченом для людей. Возвращаясь из лесу с нартой, прихватывали всегда и дров, так что постепенно накапливался запас дров для холодных месяцев.
На охоте попадались мамонты, носороги, первобытные и мускусные быки, исполинские и северные олени. На речках и в тундре били гусей, уток и других птиц, которыми главным образом и питались. Мясо крупных животных сушили и коптили. Дела было по горло, и в хлопотах часто недосыпали. На охоте бывали разные приключения, которые, впрочем, кончались благополучно.
Первое время после отъезда товарищей на юг погода все улучшалась, покров туч все чаще разрывался, и Плутон светил по нескольку часов сряду, так что температура повышалась до 20 градусов в тони, и в тундре настало полное лето. Но с половины августа начался поворот к осени, Плутон стал чаще скрываться в тучах, по временам шел дождь, после которого в тундре поднимались туманы.
Температура постепенно понижалась и в начале сентября, иногда при сильных северных ветрах, падала до нуля. Листья стали желтеть, и к половине сентября вся тундра уже лишилась зеленой летней одежды, оголилась, побурела. Изредка перепадал снег.
Готовясь к зиме, Иголкин и Боровой пересмотрели всю провизию, консервы и вещи в складе и часть их перенесли в юрту. Они были заняты этим второй день и только что заперли склад, собираясь обедать, как внезапно на них напали дикие люди, подкравшиеся с другой стороны холма. Боровой и Иголкин, не помышлявшие о возможности существования людей в Плутонии, кроме ножей, не имели при себе оружия: напавшие же были вооружены копьями, ножами, стрелами, так что сопротивление было невозможно. Но, рассмотрев белых людей, юрту и метеорологическую будку, к невиданным пришельцам отнеслись с уважением и повели их в свое стойбище.
Последнее оказалось недалеко — километрах в десяти от юрты, среди мелкого леса (потом пленники узнали, что орда только накануне прикочевала с востока). Когда пленников привели, первобытные люди долго совещались, что с ними делать: мужчины предлагали принести их в жертву богам, но большая часть женщин решила иначе. Они, по-видимому, думали, что присутствие необыкновенных пришельцев в орде сделает последнюю могущественной, принесет им успех на охоте, в столкновениях с другими ордами, и потому решили не отпускать пленных, не делать им зла, а поселить их в отдельном шалаше посреди стойбища.
Орда в это время собирала разные ягоды и какие-то съедобные корешки в тундре для зимних запасов и провела несколько дней на одном месте. Но затем большой снег заставил откочевать километров на сорок на юг, где более высокий лес защищал их от холодных ветров.
Первое время пленники чувствовали себя очень скверно. Им давали есть только сырое мясо, ягоды и корешки. Спать приходилось на грубо выделанных звериных шкурах и такими же шкурами укрываться от холода. Объясняться с людьми они могли только знаками и все еще не знали, какая участь их ожидает. Убежать не было возможности, потому что их караулили зорко.
После перекочевки на новое место — большую поляну среди леса — люди стали рубить из сухих тонких деревьев жерди для своих шалашей. Всюду валялись сухие ветки, кора, обрубки жердей, и при виде их Иголкин вспомнил, что у него в кармане сохранилась коробка спичек, так как в складе он зажигал фонарь. Набрав сухих веток, он сделал себе костер. При виде огня люди бросили работу и сбежались к костру. Они были поражены этим невиданным явлением, а когда пламя обожгло им руки, костер сделался предметом их поклонения, и к пришельцам, владевшим огнем, почувствовали еще большее уважение. С тех пор костер горел у шалаша пленников беспрерывно, и они стали жарить на палочках мясо, которое им приносили.
Вскоре пленники научились понимать язык этих людей, очень несложный. Круг понятий был ограничен охотой, едой и примитивной обстановкой жизни, их язык состоял из односложных и двусложных слов без склонений, без глаголов, наречий, предлогов, так что речь дополнялась мимикой и телодвижениями. Считать умели только до двадцати по пальцам рук и ног.