Печать на гетманском универсале 1595 г. Реконструкция

Типичным представителем богатого рядового казачества реестрового войска можно считать Чигиринского мещанина Тишка Волевача. В 1600 г. он составил завещание, из которого видно, что в урочище Чути, близ Чигирина, ему принадлежала пасека и 12 «байрачков» с пахотной землей и сенокосами, хутора с «быдлом (крупным рогатым скотом) и овцами», а также два табуна лошадей. В Мотронине у Волевича тоже были пасека, сенокосы и пахотное поле, купленное еще его дедом, а в урочище Березовце — хутор, крупный рогатый скот, овцы и два табуна лошадей. Кроме того, Волевая имел при р. Цыбульнике 8 «байрачков» с пахотным полем и сенокосами и, наконец, в урочище Калактаевом еще одно пахотное поле и сенокосы.

Казацкая старшина. Рисунок на полях карты Украины Г. Боплана. XVII в.

Такое хозяйство давало Волевачу крупный доход. Он оставил сыновьям 2 тыс. коп грошей (в XVII в. копа, или 60 литовских грошей, равнялась 75 польским грошам или 50 русским копейкам) наличными, а жене велел взыскать 1062 копы долга (к завещанию приложен список должников). В доме и амбарах Волевача было полно всякого добра. В завещании упоминается 50 бочек меда, 6 «янчарок» (ружей) под серебром, 15 простых ружей, женская одежда из дорогой дамасской ткани, «позлоцистые пояса», серебряные чарки и другое имущество.

Волевач, таким образом, занимался хлебопашеством, скотоводством, коневодством, пчеловодством. Сбывая продукцию своего хозяйства на рынке, он накопил значительные денежные средства, которые отдавал в рост. Подобные хозяйства не могли существовать без применения чужого труда. Как видно из письма казака Максима Михайловича Ивану Волевачу, сыну Тишка, большое угодье при р. Цыбульнике было куплено Волевачами «с поселением людей», т. е. с сельцом зависимых людей, которые, вероятно, жили на этой земле на льготных условиях, исполняя в пользу землевладельца разные повинности.

Старшина и богатое рядовое казачество эксплуатировали труд феодально зависимых крестьян. Однако рабочей силы не хватало. В Южном Поднепровье, заселенном реестровым войском, магнатско-шляхетское землевладение не было так развито, как в центре страны. Крестьяне жили тут либо в королевщинах, прежде всего в Каневском, Черкасском и Чигиринском староствах, либо в слободах на временных льготных условиях, преимущественно в старшинских и казацких хозяйствах — «займанщинах». Типичной «займанщиной» нужно считать хутор, а позднее небольшое село Суботов, основанное Михаилом Хмельницким где-то в конце XVI в. В этом крае, близком к Запорожью и очень опасном для жизни из-за беспрерывных нападений татар, где население всегда держало в руках оружие, условия не способствовали развитию крепостничества. Поэтому здесь, кроме крестьян, пользовавшихся временными льготами, богатое казачество эксплуатировало также труд наемных людей.

Известное представление о том, насколько наемный труд проник в хозяйство старшины и богатого казачества, дают данные середины XVII в. Весной 1652 г., во время освободительной войны, на Слободскую Украину переселился Черниговский казацкий полк во главе с полковником И. Дзиковским. В этом полку было 19 старшинских хозяйств, 845 казацких и 20, принадлежавших «пашенным мужикам». Русские пограничные власти, составлявшие списки переселенцев, выделили, в частности, наемных работников («челядников»), а также их хозяев («у кого прислуживают»). Из 19 старшинских хозяйств наемный труд применяло 12 (63 %), а из 845 казацких — 75 (9 %). Челядники (вместе с семьями) распределялись так: восемь старшинских хозяйств имело по одному, два хозяйства — по три, одно — четырех и одно (Дзиковского) — 13 человек. 65 казацких хозяйств имели по одному, восемь — по два, одно — трех и одно — четырех человек.

Таким образом, богатые казацкие хозяйства по степени обеспеченности их наемными работниками принципиально не отличались от старшинских. Эти данные относятся к периоду хозяйственной разрухи, вызванной войной. Кроме того, в полку Дзиковского было много новых казаков, до войны не входивших в реестр. Можно думать, что в 20—40-х годах XVII в. в Южном Поднепровье наемный труд применялся шире, чем у казаков названного полка во время войны.

Для богатого казачества, прежде всего для старшины, использование наемного труда было обычным явлением, в особенности на промыслах. Так, в 1650 г. белгородский воевода Репнин сообщал, что на р. Мерле есть селитряная варница, «а варит на варнице гетманский крамор (эконом. — Ред.) Миско Миргородский, а работников на варнице сто человек литвы (украинцев. — Ред.)[147]. О наймитах в хозяйстве Б. Хмельницкого и других старшин есть упоминания и в иных источниках.

Социальное положение основной массы реестрового казачества, состоявшей из зажиточных хозяев, все время осложнялось. Обязанность отбывать за собственный счет не ограниченную никаким сроком военную службу — выступать в поход с конем, оружием, одеждой, снаряжением, служить за Днепровскими порогами и т. д. — означала, что казак должен был производить денежные затраты, в частности на приобретение оружия, седла и другого снаряжения, иногда коня, соответствующей одежды. Кроме того, казак из-за частых походов должен был перекладывать работу в хозяйстве на другие руки. Все это подрывало экономическое положение казаков.

Существовали и другие обстоятельства, отрицательно сказывавшиеся не только на экономическом, но и правовом положении казаков. На землях вдоль Днепра, которые занимало реестровое войско (они начинались приблизительно выше Трахтемирова и кончались ниже Чигирина), казацкие слободы и хутора находились в непосредственном соседстве с королевскими, магнатскими и шляхетскими имениями, что с самого начала создало напряженные отношения между владельцами имений и массой реестровцев. Право реестровых казаков владеть землей, заниматься промыслами и торговлей, освобождение их от податей и повинностей, выход из-под панской и старостинской юрисдикции, привилегия избирать старшину — все это было притягательной силой для частновладельческих и королевских крестьян. Они отказывались повиноваться своим владельцам и стремились вступить в реестровое войско или стать под его юрисдикцию. Не добившись этого, крестьяне самовольно объявляли себя казаками и таким образом выходили из-под власти своих панов, пополняя массу не признанного правительством казачества. Магнаты, шляхта, старосты, подавляя протест крестьянства, в то же время пытались ликвидировать реестровое казачество, в котором усматривали источник опасности для себя. Они беспрерывно нападали на реестровцев, грабили их, принуждали платить разные подати, отбывать повинности, в том числе барщину. Тщетно польские короли, исходя из своих интересов, пытались «заступиться» за казаков. Так, в письме от 9 апреля 1582 г. Стефан Баторий упрекал «украинных» воевод и старост за то, что те, не считаясь ни с правительством, ни со старшим реестрового войска, бросают казаков в тюрьмы, а после их смерти, даже когда у них остаются наследники, забирают имущество, принуждают казаков платить подати. Король приказывал не притеснять тех казаков, которые получают жалованье от правительства, не вмешиваться в их жизнь, за исключением таких случаев, когда дело идет об убийствах и «гвалтах» (насилии). Однако в Польше — стране со слабой центральной властью — не было силы, которая могла бы сдерживать магнатский произвол. Отношения между казаками, с одной стороны, магнатами и старостинской администрацией — с другой, все более обострялись.

Казак и казачка. Рисунок на полях карты Украины Г. Боплана. XVII в.

Отрицательно сказывалась на положении основной массы реестрового казачества непоследовательная политика правительства в отношении численности реестра. Во время войн оно призывало вступать в казацкое войско всех желающих, в том числе крестьян частновладельческих и королевских имений, а когда нужда в таких казаках проходила, подавляющую часть их правительство не только исключало из казацких рядов, но и настаивало на возвращении к прежним владельцам. Подобные «выписчики» всегда представляли собой бурлящую массу недовольных.