Император Александр предавался в своих покоях отчаянию довольно натуральному, но неуместному. Пален, встревоженный образом действия гвардии, приходит за ним, грубо хватает его за руку и говорит: «Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии». Он увлек императора и представил его Преображенскому полку. Талызин кричит: «Да здравствует император Александр!» — гробовое молчание среди солдат. Зубовы выступают, говорят с ними и повторяют восклицание Талызина — такое же безмолвие. Император переходит к Семеновскому полку, который приветствует его криками «ура!». Другие следуют примеру семеновцев, но преображенцы по-прежнему безмолвствуют. Император садится в сани с императрицей Елизаветой и едет в Зимний дворец; все следуют за ним. Он велит созвать войска на Дворцовую площадь, войска повинуются, но все тот же Преображенский полк ропщет и, очевидно, подозревает, что Павел еще жив. Когда же полк убедился в его смерти, он принес присягу Александру, как и остальные войска.

Наскоро созван был сенат и все присутственные места; они также приведены были к присяге. Императрица Мария волей-неволей присоединилась к остальным подданным своего сына; в девять часов утра водворилось полное спокойствие, и император Александр упрочился на престоле.

Эта революция, столь внезапная, не сопровождалась кровопролитием, как переворот 1762 года, а стоила жизни только самому императору. Революция, лишившая империю Иоанна IV, окончилась через 4 часа, революция, жертвой которой пал Петр III, продолжалась 24 часа, и, наконец, третья революция, в коей погиб Павел, длилась всего 2 часа.

Эти страшные катастрофы, повторявшиеся в России три раза в течение столетия, без сомнения, самые убедительные из всех аргументов, какие можно привести против деспотизма: нужны преступления, чтобы избавиться от незаконности, от безумия или от тирании, когда они опираются на деспотизм; в конституционном государстве незаконность не может иметь места, безумие прикрывается, а тирания не смеет развернуться, следовательно, не нужно преступлений, чтобы занять престол и удержаться на нем.

Как деспот могуществен и слаб в одно и то же время! Павел, неограниченный властелин, управлял тридцатью шестью миллионами людей и царил над четырьмястами тысячами квадратных миль; а между тем взвод его гвардии и 60 заговорщиков свергли его с этого исполинского престола!

Виллие, хирург Семеновского полка, предупрежденный о заговоре, прибежал в спальню Павла, как только ему сообщили о его смерти; он убрал тело для выставления, которое совершалось согласно обычаю, установленному в России. Рана, сделанная ему Николаем Зубовым, говорят, была замазана лаком.

В Европе распространился слух (его пустил Пален), будто Павел хотел развестись с женою, жениться на княгине Гагариной, разведя ее с мужем, заточить в крепость своих трех старших сыновей и провозгласить своим наследником маленького великого князя Михаила, родившегося уже в бытность Павла на престоле. Этот слух оказывается страшнейшей клеветой; он был опровергнут Коцебу в его интересной и правдивой брошюре, озаглавленной: «Один памятный год в моей жизни», а я слышал от генерала Кутузова, бывшего тогда в Петербурге, что никогда не было и речи о подобных сумасбродствах и что даже накануне смерти Павел казался очень расположенным к жене и детям, а известно, что его характер никогда не позволил бы ему скрывать свои намерения.

Говорили также, что в самый день смерти Павел, взглянув на себя в зеркало, сказал: «Мне кажется, как будто у меня сегодня лицо кривое!» Этот факт верен, и вот как Кутузов мне рассказывал о нем:

«Мы ужинали вместе с императором; нас было двадцать человек за столом; он был очень весел и много шутил с моей старшей дочерью, которая в качестве фрейлины присутствовала за ужином и сидела против императора. После ужина он говорил со мною, и пока я отвечал ему несколько слов, он взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: «Посмотрите, какое смешное зеркало, я вижу себя в нем с шеей на сторону». Это было за полтора часа до его кончины». (Кутузов не был посвящен в заговор.)

После смерти Павла Пален был сперва утвержден во всех его должностях и получил громадное влияние на ум императора Александра; он слишком злоупотреблял своей властью, он чересчур долго третировал своего государя, как ребенка. (Александру было, однако, 22 года, и, конечно, он уже не был ребенком ни в физическом, ни в нравственном отношении. Пален заставил себя бояться, не заставив себя любить.)

Императрица Мария терпеть его не могла, как и всех участников в убийстве своего мужа; она преследовала их неустанно и, наконец, успела всех их или удалить, или уничтожить их влияние, или же подорвать их карьеры.

Вскоре после катастрофы, которою она казалась так сильно, но немного поздно тронутой, она приказала соорудить в своем Павловском саду прекрасный памятник Павлу, который и поставила в часовне; потом ее стараниями объявилась в церкви одной деревни чудотворная икона Божией Матери, которая говорила и призывала кару Небес на убийц ее мужа.

Пален поскакал в эту деревню, велел сорвать икону и не пощадил императрицы-матери, которая пожаловалась своему сыну. Император заговорил об этом с Паленом, тот отвечал дерзко и заносчиво. Александр был оскорблен и дал понять, что он тяготится своим ментором. Императрица достигла того, что неосторожный министр впал в немилость. Сразу лишенный всех своих должностей и принужденный удалиться в Курляндию, в свои поместья, он стал проводить время попеременно то в прекрасном замке Екаве, возле Митавы, то в Риге.

Генерал Беннигсен был также предметом яростной ненависти со стороны императрицы-матери; она потребовала от сына, чтобы он никогда не жаловал ему маршальского жезла, хотя никто не заслужил этой почести больше его, но она не могла помешать императору вверить командование войсками единственному великому генералу, которого он мог с выгодой выставить против Наполеона, единственному, которому удалось остановить быстрое течение его успехов и который, может быть, окончательно восторжествовал бы над неприятелем, если б ему не помешали разные козни.

Князь Платон Зубов принужден был по прошествии некоторого времени переселиться в Курляндию, в свой великолепный замок Руэнталь. Затем он жил и в Митаве, и в Вильне.

Панин был также удален и больше не появлялся в Петербурге.

Талызин умер 3 месяца спустя после императора.

Все офицеры гвардии, участвовавшие в заговоре, постепенно, один за другим, подверглись опале или были сосланы, а к концу года в Петербурге не оставалось более ни одного из заговорщиков, исключая Зубовых, которые там и умерли.

На первой странице сказано, что во время смерти Павла я находился в Литве. Известие о его кончине я получил в Кобрине, куда я поехал из Бреста с генералом Милорадовичем. В Кобрине стоял тогда Тамбовский полк, командиром коего был генерал Ферстер. Курьер, донесший нам о смерти императора, сказал, что он умер от апоплексического удара. Мы этому поверили: Ферстер, Милорадович и я встретили это известие с сожалениями, для нас вполне законными. Быть может, мы были единственными людьми в России, которые искренне оплакивали его. Мы не можем не сознавать его недостатков и его промахов. Но мы проливали слезы на могиле нашего благодетеля, и наши сожаления еще усилились, когда мы узнали, какой смертью он погиб.

Из записок Фонвизина

Вступив в службу в гвардию в 1803 году, я лично знал многих, участвовавших в заговоре; много раз слышал я подробности преступной катастрофы, которая тогда была еще в свежей памяти и служила предметом самых живых рассказов в офицерских беседах. Не раз, стоя в карауле в Михайловском замке, я из любопытства заходил в комнаты, занимаемые Павлом, и в его спальню, которая долго оставалась в прежнем виде; видел и скрытую лестницу, по которой он спускался к любовнице своей, княгине Гагариной, бывшей Лопухиной. Очевидцы объясняли мне на самых местах, как все происходило. Сравнивая читанные мною в разных иностранных книгах повествования о смерти Павла с собственными воспоминаниями слышанного мною об этом, начну рассказ мой списком заговорщиков, которых имена мог припомнить. Всех их было до шестидесяти человек, кроме большей части гвардейских офицеров, которые, собственно не участвуя в заговоре, догадывались о его существовании и, по ненависти к Павлу, готовы были способствовать успеху. Вот кто были лица, мне и всем в то время известные: санкт-петербургский военный генерал-губернатор граф фон дер Пален; вице-канцлер граф Н. П. Панин; князь Платон Зубов — шеф 1-го кадетского корпуса; братья его Валерьян — шеф 2-го кадетского корпуса, и Николай; генерал-майор Беннигсен и Талызин — командир Преображенского полка и инспектор санкт-петербургской инспекции; шефы полков: Кексгольмского — Вердеревский; Сенатских батальонов — Ушаков; 1-го артиллерийского полка — Тучков; командиры гвардейских полков: Уваров — кавалергардского; Янкович-Демириево — конногвардейского; Депрерадович — Семеновского и князь Вяземский — шеф 4-го батальона Преображенского полка; того же полка полковники Запольский и Аргамаков; капитан Шеншин и штабс-капитан барон Розен; поручики Марин и Леонтьев; два брата Аргамаковы; граф Толстой — Семеновского полка полковник; князь Волконский — адъютант великого князя Александра Павловича; поручики Савельев, Кикин, Писарев, Полторацкий, Ефимович; Измайловского полка полковник Мансуров; поручики Волховской, Скарятин и Кутузов; кавалергардского полка полковник Голенищев-Кутузов; ротмистр Титов; поручик Горбатов; артиллеристы: полковник князь Яшвиль, поручик Татаринов; флотский капитан командор Клокачев. В заговоре, кроме военных, участвовали несколько придворных и гражданских лиц и даже отставных; имен их не припомню.