Вечером Штрайтцер устроил у себя дома ужин в честь Говарда. Это был ужин для двоих, и Штрайтцер испытывал внутреннее напряжение. Если Говард прилетел только из-за Гранднера, то все выглядело плохо, потому что сам Гранднер вряд ли мог интересовать полковника. Хотя он и был американцем, но для фирмы ТАНАСС не делал ничего особенного. Поэтому он мог служить Говарду только поводом для поездки из Нью-Йорка в Европу. Тогда о ком же могла идти речь, как не о директоре фирмы ТАНАСС, достигшем возраста, когда люди превращаются из активных работников в ненужные памятники?

Поэтому Штрайтцер все время был настороже. Но Говарда хорошее настроение, казалось, не покидало, а на лице его застыла дежурная приветливая улыбка, отчего оно походило на маску.

После ужина полковник закурил сигару, достал из кармана изящную коробочку и протянул ее хозяину:

— Дорогой Штрайтцер, я не сентиментальный человек, но через месяц исполняется четверть столетия со дня нашего знакомства. Мне кажется, что этого небольшого внимания вы заслуживаете…

Штрайтцер посмотрел на бриллиантовые запонки с иголкой для галстука, и по телу пробежала дрожь. «Подарок на прощание», — подумал он, а вслух сказал:

— Вы очень добры, мистер Говард, — и заставил себя улыбнуться.

Говард следил за ним с добродушной миной на лице.

— Надеюсь, — заметил он тоном, каким обычно рассказывают анекдоты, — вы не станете рассматривать это как подарок при уходе на пенсию.

— Безусловно, вы бы сказали мне об этом просто и откровенно, сэр, — сразу нашелся Штрайтцер, хотя был уверен в обратном.

— Между друзьями иначе и не может быть. Лично я придерживаюсь того мнения, что вы нам еще очень и очень нужны.

— Благодарю вас, сэр.

— Однако я не исключаю, — продолжал Говард слегка изменившимся тоном, — что у других несколько иное мнение. Вы же хорошо знаете, как это бывает: о хорошем быстро забывают, а вот малейшие упущения вспоминают очень долго.

Говард немного помолчал, чтобы дать возможность хозяину собраться с мыслями. Однако Штрайтцер именно в этот момент уяснил, что полковник приехал совсем не затем, чтобы заниматься вопросом замены директора ТАНАСС. Если бы то, о чем он только что сказал, было правдой, он бы, несомненно, промолчал. Ведь перед теми, кого готовятся выгнать, не извиняются.

— Всех нас, мистер Говард, окружают не только друзья… И разрешите мне сердечно поблагодарить вас за оказанное внимание и за ваше личное расположение.

Говард утвердительно покивал и минуту помолчал. Он понял, что немного недооценил Штрайтцера. Широко взмахнув рукой, Говард произнес:

— Американская секретная служба не забывает своих друзей… Ну а теперь… — Он отложил сигару, поудобнее устроился в кресле и перевел взгляд на потолок. — Теперь еще раз об истории с Грандиером…

— Эта история для меня чрезвычайно неприятна, — виноватым тоном произнес Штрайтцер, но мурашки уже не бегали у него по спине.

— Ну, не будем из этого делать трагедию, — благосклонно утешил его Говард, но тут же снова напугал: — До тех пор пока этот парень будет вести себя разумно, нет необходимости заострять внимание на том, что вы были хорошими друзьями.

У Штрайтцера в голове опять возник клубок самых различных мыслей. Его взгляд ушел куда-то в глубину, за Говарда.

— Да, сэр. Мы с Гранднером были друзья, и я уверен, что он будет вести себя разумно… Единственного я не могу понять: как это могло произойти? У него в Праге было довольно простое задание.

— Согласно официальной версии, переданной соответствующим органам незадолго до моего вылета из Нью-Йорка, ваш приятель напился и попал в автомобильную аварию, во время которой была ранена девушка, сидевшая у него чуть ли не на коленях.

Штрайтцер на мгновение опешил и выпалил:

— Я не верю!

Именно этого и ждал Говард:

— Дружище, я же не утверждаю, что официальное сообщение чехов должно быть правдивым.

— Извините, мистер Говард, но такой нелепицы Гранднер никогда бы не допустил.

— Тогда нам не остается ничего иного, как искать причины в другой области… — кивнул американец, и ему вдруг пришло в голову, что Штрайтцер стареет. Времена, когда он был толковым работником и глупости не приходили ему в голову, миновали. Сейчас он произносит их вслух.

— Если официальная версия неправдива — а вы ее энергично отвергаете, — то нам стоит подумать, не является ли это заранее спланированной акцией. Если арест Гранднера только часть какой-то комбинации, то, естественно, возникает вопрос, от кого чехи узнали, что у торгового представителя фирмы ТАНАСС было далеко не торговое задание.

Штрайтцер вытер пот со лба и беспомощно произнес:

— Может, это простая случайность.

— Господь с вами, старина, — дружеским тоном заметил полковник, — в случайность могут поверить любовники, но не шеф филиала американской секретной службы в Мюнхене.

Штрайтцер уже понял, что сам себя загнал на тонкий лед. Нахмурившись, он сказал:

— Мне все же кажется…

— Мне не хотелось бы навевать вам плохие сны, Штрайтцер… — перебил его Говард и, поднимаясь, с улыбкой заметил: — Но вам следовало бы об этой истории серьезно подумать…

3

И Штрайтцер думал, серьезно думал. За четверть века он проделал для американцев много полезной работы. В конце концов, американская секретная служба за красивые глаза никому не платит. Штрайтцер в совершенстве владел всеми тонкостями разведывательной работы, был отважен и деловит. В какой-то период даже считался одним из асов европейской разведки.

А теперь шестидесятилетний рубеж давал себя знать, и все стало иначе. Все чаще и чаще он терял спокойствие, а при этом и умение предвидеть, подгонял себя и своих людей, чем создавал атмосферу постоянной нервозности. И самое страшное заключалось в том, что он утратил способность к риску…

Чем яснее Штрайтцер сознавал это, тем сильнее боялся, что это поймут и в Центре. А он пока не собирался уходить со сцены. И дело тут не в деньгах, у него их было достаточно. Просто он не хотел расставаться со своей средой. Он знал, как категорично в их деле оценивают работников — сам пользовался подобными критериями при оценке своих подчиненных. Поэтому естественно, что он сразу связал внезапный приезд Говарда с тем, что так волновало его в последнее время.

На следующее после ужина с полковником утро Штрайтцер вызвал к себе мужчину спортивного вида, которому на первый взгляд никто не дал бы сорока лет. Это был чехословацкий эмигрант Петр Галва — второй человек в филиале американской секретной службы в Мюнхене.

— Ну что? — осведомился Штрайтцер, как только Галва появился в дверях.

Тот часто заморгал, пригладил ладонью коротко подстриженные волосы:

— Разрешите сесть, герр директор?

Штрайтцер кивнул. Галва сел в кресло в ожидании дальнейших вопросов.

— Есть информация из Праги? — заметно спокойнее спросил Штрайтцер.

— Если вы имеете в виду случай с Гранднером, — неторопливо ответил Галва, — то подробности будут известны завтра утром…

— Утром… утром…

— Раймер вернется из Праги сегодня ночью и завтра утром проинформирует меня.

Штрайтцер минуту помолчал, потом встал и прошелся по кабинету, Галва повернулся к нему, но нервное состояние директора, казалось, не особенно его беспокоило.

— Кажется, у вас есть на этот счет свое мнение, герр Галва, не так ли?

— Разумеется… Мое мнение о Гранднере вы давно знаете.

— Знаю… Вы считаете его идиотом! — выпалил Штрайтцер.

— Ну-у, — протянул Галва, — так я о нем никогда не говорил. Правда в том, что я постоянно толкую ему об опасности чрезмерного пристрастия к алкоголю, а он на это ноль внимания.

— Он выпивает не больше других.

— Может быть, но пьянеет он значительно быстрее, чем другие.

Штрайтцер махнул рукой и сел в кресло рядом с Галвой, внезапно поняв, что его заместитель прав. Да он и сам неоднократно предупреждал об этом Гранднера. Предложив Галве сигару, Штрайтцер с улыбкой согласился: