— Отлично, — согласился Калах. Потом кивнул в сторону окна и сказал: — Я восхищен австрийской полицией. Она работает удивительно! Этого негодяя взяли классически.

Гордан усмехнулся и взял доктора под руку:

— Пойдемте, нас ждет печень по-сычуаньски.

Было ровно четыре часа пополудни, когда диктор Венскою радио прочел следующее сообщение:

— «А теперь прослушайте заявление, сделанное сегодня доктором Михалом Калахом, судьба которого взволновала каждого нашего гражданина».

Потом чужой равнодушный голос стал читать:

— «Я, доктор Калах, кандидат наук, не имею ничего общего с коммунистическим режимом в Чехословакии и сожалею, что вообще когда-то служил ему, поскольку убедился, какие зверские методы, таящие угрозу самому существованию человека, применяет чехословацкая государственная полиция не только дома, но и за границей. Я не вывез из республики никаких государственных тайн, но чудовищно, что и тот простой факт, что мы с женой решили жить в свободном мире, стал причиной акта угрозы, акта мести. Мне дороже всего мир и свобода, поэтому после того печального опыта, который я приобрел недавно, я должен с горечью отвернуть свое лицо от родины и переждать период террора в другой стране, где права человека и его свобода святы и неприкосновенны».

Заявление, написанное Калахом на конспиративной вилле под диктовку капитана британской секретной службы Ричарда Гордана, стало главным событием дня. Вечером оно было передано по телевидению.

Лола Риттих смотрела выпуск новостей в баре «Панорама», где она уже шестой час ждала Майера. Приведя ее сюда, он сказал, что на минутку выйдет. Лола нарочно заказывала одну рюмку за другой, чтобы хоть немного отомстить репортеру за его бестактность. Она и не подозревала, что ей самой придется платить по счету. Она поняла это в тот момент, когда диктор телевидения прочел сообщение венской дирекции полиции, в котором говорилось, что сотрудником чехословацкой разведки, пытавшейся похитить доктора Михала Калаха, был и Курт Майер. Диктор призвал всех граждан быть бдительными и оказать помощь в розыске Майера.

Лола Риттих положила под рюмку деньги и вышла из бара. Выбросив в канал ключи от «таунуса» Майера, она пешком направилась в сторону Ахау. По дороге вспоминала, кто мог видеть ее с Майером и кто знал о том, что она его любовница.

И вдруг она вспомнила его слова, сказанные по пути в Баден: «Что бы ни случилось, не верь ничему, что обо мне будут говорить». Эти слова теперь показались ей пророческими и вызвали ужас. Она расплакалась и, спотыкаясь и всхлипывая, побрела по пустынной дороге.

8

Кэтлин уютно устроилась в объятиях Стаха, положив голову ему на плечо и прижимаясь к обнимавшей ее руке. Из этого положенин ей хорошо был виден столик, стоящий у входа в ресторанчик «Польди Курце» в пригороде Вены Гринзинге.

Часы, встроенные в приборную доску темно-зеленой машины, показывали восемнадцать часов пятнадцать минут последнего апрельского воскресенья.

На «ровере» был венский номер: Стах утром взял машину напрокат в «Космосе». Было мало вероятно, что кто-то обратит внимание на эту неприметную машину, стоящую у входа в парковый ресторанчик. В Гринзинг ездило много людей, желавших побыть наедине, а венские жители свято уважали неприкосновенность личной жизни. Проходя мимо машины, они отворачивались: глазеть на влюбленных считалось неприличным.

— Ты знаешь спутника Беера? — тихо спросила Кэтлин, имея в виду человека, глотнувшего в этот момент холодного вина и что-то проговорившего.

— Мне не очень хорошо видно, но это может быть Гордан, — так же тихо ответил Стах.

— Только не Гордан. Этот совсем молодой. Ему лет тридцать.

Стах слегка отстранил девушку, вынул из кармана сигарету и наклонился к зажигалке на приборной доске:

— Ты права, это не он. — А после того, как она снова положила голову ему на плечо, заметил: — Наверное, это тот третий, которого мы не знаем. Попробуй его сфотографировать.

Он закрыл глаза, зарылся лицом в ее густые волосы и стал думать о событиях двух минувших дней…

В субботу вечером они не дождались Беера. Его номер был пуст, только часа в три утра появились признаки жизни. Невыспавшийся Стах недовольно встал и пододвинул кресло к стене. Устало опустился в него и прижал к стене транзисторный фонендоскоп, но в соседнем номере слышались лишь тихие шаги да шум воды, потом раздался храп Беера.

Только утром, в семь с минутами, Стаху наконец повезло. Умывшись, Беер сел к телефону и набрал какой-то шестизначный номер. Стах засек интервалы и расшифровал первые три цифры — ноль, единица и пятерка, остальные, к сожалению, заглушил шум лифта. По этим трем цифрам было ясно, что Беерзвонил не в Вену, а в зону первого автоматического района, но, конечно, этих сведений было мало, потому что район соединял столицу со всей южной областью. Беермог звонить в Трайскирхен, Мёдлинг, Ваден, Санкт-Пёльтен, Брук и в массу других городов. По разговору тоже не удалось ничего понять: Беер просто заверил абонента, что все в порядке, а потом сообщил, что вечером будет у Курце в Гринзинге.

Потому-то и торчали теперь Стах и Кэтлин перед ресторанчиком и напряженно старались угадать, что за человек сидит с Беером за столиком недалеко от входа.

— Они расплачиваются, — прошептала Кэтлин и снова подняла к глазам миниатюрный фотоаппарат. Щелкнув три раза, она проследила за тем, как мужчина пожал Бееру руку и энергично сбежал к стоянке машин. Через несколько секунд из ряда покинутых машин вырвался открытый «ягуар» и на полной скорости исчез за поворотом. От него осталось лишь облако пыли, а в памяти у Стаха — мюнхенский номер.

— А что, если нам войти в ресторан? — предложила Кэтлин.

Это была хорошая идея, потому что так или иначе они должны были встретиться с Беером. Но Стах покачал головой.

— Что он делает? — спросил он.

— Ерзает, — засмеялась Кэтлин. Некоторое время она задумчиво смотрела вдаль, потом вдруг спросила: — Ты давно в Лондоне?

— Довольно давно, — уклончиво ответил он. — Почему ты спросила?

— Ты когда-нибудь слышал о профессоре Симоре?

Стах почувствовал, как, произнося имя, она впилась ногтями ему в ладонь.

— Конечно, это известный психиатр, — кивнул он. — У него клиника в Кроули.

— Он убил моего отца, — шепнула девушка с такой ненавистью, что Стах удивленно посмотрел на нее.

— Твоего отца? Когда?

— Давно, я была еще маленькая, — ответила она.

— В пятьдесят шестом?

— Да, во время контрреволюции.

Стах нежно прижал ее к себе. Он почувствовал, как Кэтлин прильнула к нему, как бы защищаясь от воспоминаний.

— До сих пор боль не прошла, — сказала она дрожащим голосом.

— Как это случилось?

— Он тоже в этом участвовал, — кивнула девушка в сторону Беера. — Заставил Симора превратить в тюрьму одну из клиник. Туда мятежники бросили и семерых офицеров венгерской госбезопасности, взятых в плен в боях около здания Будапештского горкома партии. Сначала они держали офицеров в качестве заложников, а когда увидели, что терпят поражение, Симор сделал им инъекцию ботулина и убил всех семерых.

— И твой отец был в их числе?

— Да. Мне тогда было двенадцать лет. Я осталась совсем одна.

Стаху хотелось ее утешить, но, не найдя нужных слов, он молча прижал девушку к себе, решил, что это их совместное задание, наверное, для нее тяжелее, чем он думал.

Ник Беер неожиданно поднялся, вышел из ресторанчика и направился к стоянке такси.

— Беер уходит, — хладнокровно предупредила Кэтлин и выскользнула из объятий Стаха. Она оперлась о спинку сиденья, пристально глядя на удаляющуюся фигуру.

Стах молча завел машину. Слегка нажал на педаль газа, чтобы мотор поскорее прогрелся, и включил радио. Прозвучали сигналы точного времени: была половина седьмого. Первая программа Венского радио, как обычно, начала передавать последние известия.