Встала она в тот день на рассвете, вынула из сундука слежавшуюся белую скатерть, слегка намылила ее и разостлала на сугроб перед домом. Она знала, что так скатерть кипенно выбелится и тонкий аромат снега распространится в комнате. Матери объяснила:

— Мама, ко мне сегодня человек придет. Может, и подружимся мы с ним… Ты уж сядь с нами для порядка.

Бабка ответила покорно:

— Хорошо, дочушка!

Бабка засуетилась, слезла с печи и пошла в погреб за мясом. Ей сделалось беспокойно, потому что кто-то неведомый собирается войти в их размеренную жизнь. А каков он? Может, бражник, табакур, голь перекатная или утес- нитель ее старческих дней? Она понимала мудрым умом матери, что невмоготу дочери одной, да и дом без хозяина плох, но тревога за их жизнь наполняла мать. Однако жизнь свою надо показать лином, что бы там ни было. И она варила яйца, мешала их с молодой бараниной, заливала сметаной — стряпала, как в давние времена, когда в доме бывали большие праздники.

Потом она взяла в горнице с этажерки портрет внука и переставила в комнату, на комод, рядом со столом: пусть, дескать, и Митенька как бы присутствует здесь, да и гостю он должен быть виден от начала.

К середине дня появились в избе лукавые соседки:

— И что творишь?

— Загулять вздумала, — отшутилась бабка.

— А мы глядим, — тянули соседки, — что-то долго у тебя нынче дым из трубы бежит.

Хотя суббота была коротким днем, Дарья впервые за всю свою службу в сельсовете попросила отпустить ее пораньше. Она зашла к сельскому парикмахеру, и тот, расчесывая ее рыжие кудряшки, приговаривал:

— Мы только что с курсов усовершенствования: взовьем локоны, как в Париже.

Дарья испугалась:

— Лучше — как в Ленинграде.

— И это нам с руки, — согласился парикмахер и защелкал оглушительно ножницами.

Потом она шла домой по узкой распускающейся мартовской дороге и сокрушалась, как пойдут ее гости по талым местам, черпая в темноте воду в ботинки. Дома она отыскала старенькие мужские шлепанцы, помыла их, высушила и поставила у входных дверей. Дарья достала из заветной деревянной коробки ссохшуюся, давно не употреблявшуюся помаду и осторожно, словно ножом касаясь, провела перед зеркалом по нижней губе и по верхней. Губы вдруг стали какими-то ей чужими, но лицу придали новое выражение, и Дарья решила, что так она выглядит моложе. Она налила в рюмку браги, пригубила хмельной и сладковатый напиток и обрадовалась, потому что брага была в самый раз, словно для этого вечера она ее и варила.

Дарья осмотрела еще раз комнаты и села у окна, ожидая гостей.

Когда Володя с Коль Санычем, пришли на автобусную остановку, деревенские кумушки были тут как тут.

— Далеконько ли? — невинно спросили.

— На совещание, — твердо ответил Коль Саныч.

— Ишь, работа учительская, — сокрушенно и лукаво закачали они головами, — и в субботний-то вечер покоя нет…

Девчонки-старшеклассницы, вертевшиеся возле взрослых, прыснули. Коль Саныч, строго взглянув на них, зачем-то добавил:

— По линии ДОСААФа еду.

— Известно, батюшка, по линии, — дружелюбно поддакнули бабы, — на то и учен. — И добавили, прикидываясь простушками: — А Досафа — оно вроде как имя женское…

В автобусе ехали без приключений и через час, ступив на землю, прямо столкнулись с Петей Кругликовым.

— Добре, — сказал он. — А вы налегке? — обратился он к учителю.

— Тепло ведь, — обрадованно сказал Коль Саныч.

— Я в смысле чего-нибудь в кошелке.

Коль Саныч смутился и тихо произнес:

— Образно говоря, не подготовлен я. До получки имеется дистанция.

— Так, — мрачно молвил Кругликов.

— По дороге прихватим, — успокоил Володя и добавил, выгораживая Коль Саныча — Это он от волнения.

По пути они завернули в буфет.

— Надо выпить малость, — сказал Петя, указывая на Коль Саныча, — чтоб он успокоился. Дело-то навек!..

— Конечно, — с готовностью подтвердил Коль Саныч и уставился преданным взглядом на Володю.

Заказали две бутылки «Фраги».

Вошел пожилой шофер.

— Гуляешь? — обратился он к Пете.

— Сложней, — нахмурился Кругликов.

— А чего сложней? — заинтересовался шофер.

— Секрет.

— Да они Дарье-секретарке жениха везут, — высунулась из раздаточного окошка баба в белом халате. — Вот он и есть, — указала она поварешкой на Володю.

— Дела, — протянул шофер.

— Пора, — скомандовал Володя и залпом выпил свой стакан.

В магазине Володя предложил взять в подарок мармелад, поскольку в кармане у него было уже не густо.

Коль Саныч взглянул на Володю:

— А может, шоколад?.. Хотя, конечно, дистанция…

Взяли все-таки коробку шоколада.

Дарья увидела их издалека, вышагивающих гуськом во главе с Петей. Это было, наверно, не очень солидное шествие, поскольку они прыгали с сушины на сушину и все-таки попадали в лужи, раскидывая брызги.

Дарья еще разок подошла к зеркалу, поправила прядь и с безжалостной отчетливостью разглядела мелкие морщинки, которые ничем не скрыть. Ей вдруг так захотелось своего добротного счастья с мужиком, который бы заставил ее забыть одинокую тоску. Она накинула шаль и метнулась в сени.

Гости неловко втолкнулись в невысокую дверцу дома и стали неистово топать ногами. Вроде бы снег стряхивали, а на самом деле, конечно, — от переживаний. Дарья неестественно широко распахнула дверь в комнату:

— Пожалуйте.

Володя, Коль Саныч и Петя Кругликов гуськом, как и на улице, вошли в горницу. Старуха стояла, как перед фотоаппаратом: неподвижно, скрестив руки и глядя прямо перед собой. Коль Саныч растерялся и вручил ей конфеты, и все вздрогнули, когда бабка звонким не по возрасту голосом крикнула некстати:

— Век не забуду!

Дарья, по-женски уловив общую растерянность, пригласила за стол. Гости сели на стулья, пододвинули тарелки, налили по стопке и ощутили себя в своей стихии.

— Вот привезли. Целехонек, — высказался Петя, словно речь шла о товаре в ящике с надписью: «Не кантовать».

Учитель зажмурился и похвалил баранину.

Дарья улыбнулась.

Бабка подложила в тарелку Коль Саныча.

Володя налил по второй стопке.

И все облегченно вздохнули.

Дарья пила мало, пригубляла больше. Коль Саныч ей нравился — интеллигентный и собой шустрый. Ей было приятно, что сидит он во главе стола, что курит и придавливает окурки в блюдце, что он пьет ею приготовленную брагу, — ей было приятно все, чего так давно не видела она в своем доме.

За столом шел уже тот пестрый и вольный разговор, какой всегда возникает к середине застолья.

— Все же школьная система нынче с изъяном, — важно твердил Коль Саныч.

— Не без того, — поддакивала Дарья.

— Не соглашусь, — упрямо мотал головой Петя.

А бабка, близоруко разглядывая Коль Саныча, спрашивала Дарью:

— Да никак он волосом совсем еще черненький?

Дарья говорила:

— Мама, перестаньте, — и улыбалась Коль Санычу, пожимая плечами: дескать, простим старость.

Коль Саныч сидел окруженный вниманием, и ему все очень было по душе — и пухлые плечи хозяйки, и заботливость бабки, и то, что есть спорщик Петя, которого он, учитель, может сражать своими доводами Он моментами забывал, зачем сюда приехал, и ему казалось, что он просто сидит в милой и теплой компании.

Бабка, прихлебывая бражку, расспрашивала Петю, не знает ли он, где поросеночка купить, жаловалась, что сена до живой травы не хватит, прикупать придется, везти не на чем, а шофера-шабашники дорого берут.

Коль Саныч ласково смотрел на пышную Дарьину грудь, но когда ясно осознавал, что его сегодня потчуют как будущего хозяина, то произносил про себя: «Нет соответствия, нет…»

Коль Саныч явственно ощущал в эти минуты вечные заботы крестьянской жизни, те, от которых он бежал в юности, от которых отвык и которые представлялись ему теперь изнуряющими и чужими. Он трезвел и лихорадочно думал: «Детства с меня хватит… Потом за этих поросят…» Снова всей своей жизнью стать сопричастным деревенскому быту, стать хозяином живности и дома — Коль Санычу казалось это изменой самому себе, мечте своей. «Люди-то какие хорошие, приветливые, встречают как», — твердил ему внутренний голос. «Ну и что? — возражал этому голосу Коль Саныч. — А если не соответствует? Так уж что тут!»