А на следующий день уже местная газета извещала, что прибыл дорогой столичный гость и вечером в городском клубе состоится его творческий вечер.

После работы, не заходя домой, Маня отправилась в клуб. Она села в третьем ряду и, волнуясь, ждала, когда выйдет на сцену известный поэт.

Занавес раздвинулся, и она увидела Самсона Сергеевича. Он был в черном мешковатом костюме, стрижен, загорелый, брюшко чуть оттягивало пиджак, но при его высоком росте и широких плечах брюшко не портило, а лишь придавало некоторую солидность. Он откашлялся, выпил глоток воды и стал излагать цели своего путешествия серьезно и важно. Но потом, словно не выдержав такого тона, начал шутить, приводить смешные случаи из своей жизни и очаровал зрителей. И вдруг, оборвав байки, стал читать стихи, сильные, драматические. Слушали его напряженно, и когда напряжение достигло высшей точки, он внезапно прочел стихи лукавые и ироничные.

Самсон Сергеевич слыл опытным чтецом своих произведений, и публика внимала ему доверчиво и благодарно. Он кончил читать, грянули аплодисменты, а он стоял на сцене, чуть ссутулившись, утомленный, и поднимал руку, словно просил: «Не надо хлопать, все естественно, разве буду я читать то, что вас не заденет?»

Маня хлопала вместе со всеми, и сейчас ей Самсон Сергеевич казался недосягаемым, величественным — кумиром.

Он ушел со сцены в артистическую, еще больше ссутулившись и волоча ночи, словно на него взвалили мешок. Маня вышла в фойе и встала около дверей, из которых должен был выйти Самсон Сергеевич. Она убеждала себя, что ждет Самсона Сергеевича, чтобы поблагодарить его за комнату, которую получила. Но где-то в глубине души — в этом она и себе не хотела признаться — рождалось желание побыть с ним, послушать, как он говорит, веско и умно.

Самсон Сергеевич вышел из артистической в окружении местных интеллигентов и твердым шагом направился к выходу. Маня растерялась и неожиданно произнесла:

— Здравствуйте. Это — я.

Самсон Сергеевич остановился, взглянул на Маню и сказал просто:

— Куда же вы тогда делись? — Обернулся к своим спутникам: — Значит, как договорились — завтра в двенадцать, — и взял Маню под руку.

— Я поблагодарить вас хочу: мне дали комнату.

— О! — воскликнул Самсон Сергеевич. — Я помню… Не подвел Коля… Ну, так с вас новоселье. Верно?

— Верно, — согласилась Маня, не очень понимая, что ей нужно делать.

Самсон Сергеевич, несмотря на свой литературный успех, скучал. Ему хотелось милого женского общества, а его окружали городские руководители и любознательные деятели культуры. И Маня, симпатичная и восторженная Маня, явилась ему в этот миг как подарок.

— Приглашаете? — еще раз спросил он.

— Да, Самсон Сергеевич, — пролепетала Маня и наивно добавила: — Но у меня дома пусто, я в столовой питаюсь.

— Это поправимо! — И Самсон Сергеевич сделал широкий жест рукой.

…Когда райкомовская машина, обслуживающая Самсона Сергеевича, подкатила к Маниному дому, пожарники сидели на лавке во дворе, и Поликарп, согласно внутреннему распорядку, проводил политбеседу. Они уставились на машину, из которой вышел грузный мужчина с бутылкой «бренди» в одной руке, а другой прижимая к груди какие-то свертки. Он вышел, и вслед за ним… выпорхнула Маня. Оба они — Маня чуть впереди, а мужчина за ней, — что-то рассказывая и похохатывая, прошли мимо пожарных, замерших, как на фотографии (Поликарп даже газету не свернул), и Маня, не глядя на них, сказала:

— Здрасте.

— Это и есть ваш особняк? — Самсон Сергеевич оглядел его. — Не палаты, зато какое соседство — не сгорите, — кивнул он на вывеску пожарной части.

Маня скрылась на лестнице. Самсон Сергеевич проследовал за ней. К пожарным вернулся дар речи.

— Что же так, ребята? — недоумевая, спросил Андрей.

— На нас и не взглянула…

— А хоть бы и взглянула — тебе легче?

— Сама привела…

— Жизнь… — сказал Поликарп. — Слушай меня… — И все четверо устремили взгляды на своего старшего.

…Маня, когда она вышла из машины, мельком увидела обиженное, как у ребенка, лицо Павла, непроницаемо закрывшегося газетой Поликарпа, и Маня возмутилась: «Они меня своей женой считают, что ли! Никого и пригласить не могу!» Но возмущение в ней не разрасталось, а наоборот, ощущение какой-то вины не давало покоя, и она сердито говорила сама себе: «Что за ерунда! Разве я не свободна?..» Но все равно настроение у нее было испорчено.

Самсон Сергеевич видел Манину стеснительность и, предполагая, что это от робости перед ним, сам для простоты отношений стал хозяйничать: откупорил вино и налил по граненым стаканам, потому как хорошей посудой Маня еще не обзавелась. Маня пригубила, Самсон Сергеевич выпил полстакана и взял Маню за руку — из-под широкого и короткого рукава она открывалась белая, пышная, с ямочкой возле локтя.

— Ну, еще капельку, — воркующе просил он, и Маня подняла стакан… Но в это мгновение раздались прерывистые и пронзительные гудки сирены.

— Что это? — нервно спросил Самсон Сергеевич.

Маня подошла к окну и увидела свою маленькую пожарную команду, суетящуюся вокруг красного автомобиля. Пожарники разматывали шланг, наставляли лестницу… У стены на стуле сидел Поликарп в каске и отдавал команды.

— Учебные занятия, — тихо сказала Маня, отходя от окна, — это бывает.

— Да, — успокоился Самсон Сергеевич, — а надолго?

— Не знаю.

Сирена наконец замолчала, и Самсон Сергеевич, вновь взяв Маню за руку, стал произносить красивый тост:

— Я хочу, Маня, поднять этот бокал за искусство, оно роднит лю… — Но под окнами что-то зашипело, и струя воды взметнулась в небо, рассыпаясь на брызги и опадая дождем.

— Черт возьми! — вздрогнул Самсон Сергеевич и извинился. — Не дают покоя жильцам. Надо пожаловаться. Закройте хоть окно.

— Да у нас еще паровое топят… Задохнуться можно с закрытым.

Пожарные поливали небо невозможно долго, словно все оно, вместе со своими тучами и облаками, луной и солнцем, пылало жестоким огнем. Когда они кончили поливать, Самсон Сергеевич торопливо допил вино и положил руку на Манино плечо.

— Не надо, Самсон Сергеевич, — вежливо сняла Маня руку.

Самсон Сергеевич почувствовал — никакого отдыха не получится и, стремясь изменить положение вещей, снова потянулся к бутылке.

Маня смотрела на его озабоченное лицо, бегающие сладкие глаза, хваткие пальцы и удивлялась, как не похож он на того величественного Самсона Сергеевича, который покорял сегодня сердца публики. Она ясно угадывала все его намерения, и ей было немножко жалко его — такого умного и слабого.

— Маня, ну, поцелуйте меня, — попросил он, вставая из- за стола и направляясь к ней. Но… завыла сирена, и Самсон Сергеевич замер, меняясь в лице: — Я запрещу им!

— Они по плану проводят, — сказала Маня, — иногда и до утра.

— До утра? — почему-то спросил Самсон Сергеевич.

За окном гудела сирена, вздымалась лестница, пожарные лезли вверх и проворно спускались. Звучали команды, и закатные лучи солнца отражались на касках.

Самсон Сергеевич сел, покатал хлебный шарик, усмехнулся и посмотрел на Маню.

Маня, не поднимая головы, старательно водила мизинцем по цветной клеенке.

— Ну, пойду я, — устало сказал Самсон Сергеевич, поклонился и открыл дверь.

Маня видела в окно, как он вышел во двор, и пожарные смотрят ему вослед с пожарной лестницы, с автомашины… Он свернул за угол, и Поликарп махнул рукой. Опускается лестница, сворачивается шланг, машина медленно двигается в распахнутые ворота гаража.

Маня улыбнулась: ее мальчики устроили смешную игру, но она нисколько не сердилась на них. Она думала, что, если бы у нее были братья, они, наверно, походили бы на них. И только Павла, веснушчатого и курносого, она никак не могла представить своим братом. «Ему обязательно надо сдать за десять классов», — неожиданно подумала она.

Наутро она проснулась от солнца, заливавшего ее комнату. Она вышла из дома раньше обычного.

Пожарные уже были во дворе, проверяли свой инвентарь. Они увидели ее и склонились над инструментом.