Для троих тут же растянули на колышках две новых палатки, такие же серые, как и все остальные, и зажгли над входом каждой тусклые магические огоньки. На холодный свет тут же слетелась ночная моль и заискрилась в нем, бесшумно порхая вокруг.
В одну палатку отправили Кангасска, во второй устроились миродержцы. Он еще подумал, для чего это эти двое уединились, и, развалившись на войлочном спальнике, пустился в философские размышления о том, не чуждо ли таким древностям, как Серег и Влада, кое-что человеческое. Размышлял он один, в свое удовольствие: даже карманный дракон его покинул — отправился ловить порхающую вокруг магических огоньков моль. Через откинутый полог палатки виднелось вечереющее небо, и было невдомек, как что-то могло произойти в столь спокойном и мирном месте, как эта деревня. Даже инквизиторский лагерь, полный движения, мерцающий огоньками, спокойствия не смущал.
…Из-за тучи выкатилась полная луна…
Кангасск уснул, как и полагается усталому путнику: замертво и ненадолго. Когда он открыл глаза, то где-то с минуту чувствовал себя дома, в Арен-кастеле. Ветер колыхал полог палатки, время от времени пуская внутрь тусклый свет магических фонарей. По всему лагерю перекликались голоса, слышались шаги… Все это было похоже на живые бодрые ночи Кулдагана, когда спадала жара и жителей покидала дремота. Не то что молчаливые ночи Севера или Юга, когда пустеют улицы, и целые города запираются и спят…
Шумно здесь не было. Да и в малолюдном Арен-кастеле по ночам не шумно. Просто чувствуешь, что множество людей сейчас не спит.
Протерев глаза и вспомнив, где он находится, Кангасск загрустил. Он долго лежал в темноте, думал о своей матери. Ее, бедняжку, в Арен-кастеле любили не больше самого Кангасска. За то, что нарушила закон предков. За то, что родила ребенка от чужака… Отца своего Кан не знал. Это был странный бродяга, который, говорят, просто исчез из города в один прекрасный день. Он почти ни с кем не разговаривал и вел себя чудно. Вот и все, что осталось о нем в памяти горожан. Мать же не любила о нем говорить, только все время повторяла, что Кангасск на него не похож. Скорее, так и есть: чужая кровь редко перебивает кровь Прародителей города. Чаще просто смешивает их черты. И вот результат: зеленые глаза и черные волосы — как можно такое совмещать?! Действительно, как… Кангасск пожал плечами: помнится, Влада назвала его симпатичным парнем…
Не спалось. Порой Кану казалось, что он-таки привык спать по ночам, как весь остальной мир за границами Горного Кольца. Но сейчас он просто не мог лежать в постели. Только вертелся и нервничал, пытаясь заснуть. Наконец он встал, оделся, прихватил с собой меч и вышел из палатки. Мерцающий магическими огоньками лагерь выглядел на загляденье красиво, как какой-нибудь кулдаганский город в ночь праздника. Вокруг каждого огня роились мелкая ночная моль и мохнатые бабочки — совки, — точно рой живых искр. В этом искристом сиянии проплывали серые фигуры Охотников с лицами, скрытыми под капюшонами. Патрульные и не стремились ходить тихо, зачастую даже окликали друг друга. Один прошел мимо Кангасска, учтиво поздоровавшись. Кан только пожал плечами: он как-то забыл, что теперь все видят в нем не того, кто он есть — ничем не примечательного и зачастую наглого юнца, — а Ученика миродержцев.
Он оглянулся на палатку Серега и Владиславы. Там было темно и тихо. Видимо, всё же спят…
Ему следовало бы, пожалуй, опасаться бродить здесь одному в темноте. Помня о двоедушнике. Или хотя бы о том, что некоторые хищники охотятся по ночам. Но иллюзия кулдаганской ночи сыграла свою роль: страх темноты пропал как не был, и теперь Кангасск просто прогуливался меж домов и палаток, как у себя на родине. Он даже, как в те времена, вышел за пределы света фонарей и долго смотрел во тьму, сгустившуюся вдали. Во тьме шелестел исполинский лес, полный необычных, неведомых Кангасску звуков. Он заслушался… и не уловил момента, когда все затихло. Просто вдруг обнаружил, что стоит посреди луга, где не шевелится ни единая травинка и смотрит на безмолвный лес.
И тогда из самого сердца этой тишины поднялся вой. Ни одно животное не могло выть так. Так выл бы пропущенный через трубу ветер исполинской силы и величины… ветер… сдирающий плоть с костей…
Миг — и Кангасск сорвался с места и побежал. Назад, под защиту тройного серого кольца, к магическим огням, к маленьким фигуркам в серых плащах…
На звук этого воя, как по сигналу боевого горна, поднимались все спавшие Охотники. Они бежали откуда-то со всех сторон, выстраивались в боевые группы: в каждой один атакующий маг, один — защитник и пятеро — доноры силы: счастливая семерка. Кан когда-то об этом читал. Боже, он и представить не мог, как это жутко на самом деле и какой от каждой «семерки» веет недюжинной силой.
Боевые группы выстроились по всему периметру деревни. Кангасск даже не предполагал, что Охотников здесь так много. И вот, с разбегу он пересек невидимую черту и остановился. Почувствовал, что теперь в безопасности. И только потом понял, маги-защитники поставили барьер.
В каждой группе пятеро окружали напряженно замерших, а порой раскинувших руки… двоих… Что за дела? В боевой группе на защиту работают оба? Они даже не готовились атаковать!
А вой все нарастал. Он бесновался где-то в лесу, но так и казалось, что нечто, невидимое и опасное, движется сюда… И среди Охотников, вставших в боевой порядок, бестолково стоял маленький беззащитный Кангасск, сжавший рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев…
…и вдруг вой стих…
Сначала вернулось всеобщее безмолвие. Потом обычный, бесцельно треплющий траву и волосы ветерок.
— Снять защиту! — совсем рядом прозвучал голос Серега. — Разойтись…
Спустя пару секунд мимо Кангасска нескончаемым потоком к своим палаткам шагали Охотники, чуть слышно переговариваясь. «Чуть слышно», помноженное на число серых капюшонов, превращалось в многоголосый гул.
Кангасск перевел дух и обернулся. Серег и Влада стояли прямо за его спиной.
Серый Инквизитор — сонный лохматый юноша с голым торсом — в свете луны выглядел бледным и неподвижным, точно каменное изваяние, и смотрел на простого смертного таким же тяжелым и неподвижным взглядом. У Владиславы взгляд тоже был невеселый, да еще и как раз такой, от каких у Кангасска мурашки бежали по коже, — нечеловеческий, ясно дающий понять, какая древность стоит за плечами той, что так смотрит.
Воительница, Не Знающая Лжи стояла тут завернутая в одеяло, как мраморные статуи побережья Юга. Кан посмотрел на нее и снова на полураздетого Серега и вдруг расхохотался, да так, что сел на землю. Он смеялся так, что было больно в груди, он дрожал всем телом, и со смехом тяжело, цепляясь всеми когтями, выходил страх. Из глаз брызнули слезы. Когда Кан смахнул их рукавом и поднял голову, то увидел, как смеется Влада, повиснув на плече Серого Инквизитора. Тот еще пару мгновений сохранял невозмутимый вид, потом прыснул от смеха тоже…
— …Мы все перепугались, Кангасск, не только ты один, — говорила ему Влада на обратном пути, когда уже притих лагерь, не предвещал ничего недоброго ветер, и лунный свет ласкал ее обнаженные плечи. Одеяло она придерживала одной рукой у ключиц, а другой, как всегда, жестикулировала при разговоре.
— Это самый подлый витряник из всех, что я видел, — признался Серег.
— Из всех пяти, — иронически заметила Влада.
— Да, из всех пяти! — упрямо повторил главный Инквизитор Севера. — Такой сильный. И нападает неожиданно. Ведь ни намека не было!
— А почему ни в одной семерке не было атакующего мага? — влез Кангасск.
— Витряника этим не возьмешь. Классическая атакующая магия тут бесполезна: во что ты бить будешь, в ветер?.. — ответил Серег. — Тут рецепт простой: искать носителя демона либо идти на экстренные меры.
— Какие меры? — спросил Кан.