Хеме не хватало кислорода. Чтобы акклиматизироваться, легким требовалась примерно неделя. Как-никак ее Мадрас находился на уровне моря, а операционная – на высоте 8202 фута плюс табурет, на котором она сидела. Ноздри ее раздувались, как у чистокровного скакуна, пробежавшего четверть мили.

Но дыхание перехватило еще и от того, что предстало ее глазам. Гебре не сошел с ума и не нахлестался таллы, он говорил правду. Сестра Мэри Джозеф Прейз зачала, и задолго до отъезда Хемы в Индию. Более того, сейчас беременность поставила ее между жизнью и смертью. А кто отец?

Кто же еще? Она глянула на бледное лицо Стоуна.

А почему бы нет? Чему тут удивляться?

– Рак шейки матки, – вспомнила она слова своего профессора, – чаще всего встречается у проституток и почти равен нулю у монахинь. Почему почти? Потому что монахинями не рождаются! Потому что не все монахини попадают в монастырь непорочными девами! Потому что не все монахини живут в целибате!

«Все это не имеет значения», – напомнила себе Хема, надевая перчатки, поданные матушкой.

Стажерка записала в журнал прибытие доктора Хемлаты Калпана и упрекнула себя за то, что забыла про перчатки.

Хемлата расставила затекшие во время полета ноги и попрочнее уперлась ими в пол. Пальцами левой руки раздвинула губы, затем привычным движением правой раскрыла родовой канал.

– Рама, Рама, орудие из каменного века, – вскричала она с отвращением, осторожно высвобождая щипцы декапитатора из-за ушей ребенка. Окровавленный инструмент полетел в сторону.

Матушка перевела дух. Что бы там ни произошло, по крайней мере за дело взялся акушер. Она не могла не заметить, как Хемлата и Стоун поменялись ролями: теперь Хема кричала и швырялась предметами.

Матушка поведала, что ужасные боли у сестры Мэри Джозеф Прейз одно время вроде бы прошли, она даже стала говорить… но потом возобновились с прежней силой.

– Господи, – выдавила Хема, зная, что в естественных условиях боли не прекращаются, пока ребенок не родится, – это похоже на разрыв матки.

Так вот откуда столько крови. Правда, есть еще вероятность Placenta previa[36] – плацента заткнула выход из утробы. В любом случае ничего хорошего.

– Когда вы перестали слышать стук сердца плода?

Ответа не последовало.

– Давление?

– Шестьдесят при прощупывании, – помолчав, сказала сестра-анестезиолог, словно ждала, что кто-то сделает за нее ее работу.

Хема испепелила медсестру Асквал взглядом.

– Ждешь, пока оно упадет до нуля? Интубируй! Очнется, петидин внутривенно. Закончишь – скажешь. Где Гхош? За ним послали? А кто пошел за кровью? Как! Никто? Одни идиоты, что ли, вокруг? Живо! Марш!

Двое кинулись к двери.

– Берите в оборот каждого встречного-поперечного, пусть сдает кровь! Крови нам нужно много!

Двумя пальцами правой руки Хема коснулась головки плода. Другой рукой она надавила сестре Мэри Джозеф Прейз на живот.

Медсестра Асквал дрожащими руками вставила трахеальную трубку. С каждым вздохом воздушного мешка полная грудь роженицы вздымалась.

Руки Хемы словно превратились в глаза, она тщательно прощупала будущее поле битвы, пальцы внутри были чуткими датчиками, пальцы снаружи были им в помощь. Она закрыла глаза, чтобы ничто не мешало верно оценить данные, ширину таза, предлежание ребенка.

– Что это у нас здесь такое? – произнесла она громко. Вот ребенок в положении головой вниз, а это что? Вторая головка? – Господи, Стоун? – Она отдернула руку, словно коснувшись раскаленного угля.

Стоун в молчании смотрел. Он ничего не понимал, но боялся спросить. А она уставилась на Стоуна в ожидании ответа, любого ответа. Из груди у нее рвался крик.

– Все ненужное – вон из организма? – пробормотал Стоун, полагая, что она имеет в виду его попытки сокрушить ребенку череп.

– Пошел ты, Томас Стоун, еще будешь мне тут цитировать свою идиотскую книгу. Думаешь, это все шуточки?

Стоун, который, напротив, полагал, что все серьезнее некуда и что Хема делает всю работу за него, покраснел.

Хема повернулась и еще раз оценила серьезность положения. Да, несомненно, целых две новые жизни под угрозой. Слова ее обрушились на Стоуна безжалостными ударами.

– Один раз посетить врача в период беременности? Почему ты не показал ее мне хотя бы один раз? Я бы никуда не поехала. А теперь смотри, что получилось. Чудо из чудес, черт бы его побрал. Всего этого вполне можно было избежать. Избежать! – Последнее слово свистнуло бичом.

Стоун стоял понурившись, как нашкодивший школьник перед директором. Что тут скажешь? Запинаясь, он проговорил:

– Я не знал!

В глубине души Хема не верила, что Стоун – отец ребенка, даже детей, сестры Мэри Джозеф Прейз. Разве такое возможно? Но цинизм акушерки, которая повидала все на своем веку, быстро вернулся.

– Так, значит, непорочное зачатие, доктор Стоун? – Она обошла стол. – В таком случае знаешь что, господин практикующий хирург«? Это круче вифлеемских ясель! У девы двойня! – Хема немного помолчала, чтобы до него дошло. – Черт бы тебя побрал, ты что, не мог сделать кесарево сечение?

Она почти пропела последние слова, и они повисли в воздухе.

– Перчатки и халат, быстро! – рявкнула Хемлата. – Кювету для кесарева! Пошевеливайтесь! Не хотите ее спасти, что ли? Живо! Живо! – И на всякий случай повторила по-амхарски: – Толу, толу, толу!

Все словно очнулись от оцепенения.

– А вы что, мозги себе накрахмалили? – накинулась она на медсестер, натягивая стерильный халат и перчатки. – Почему ничего ему не сказали? Матушка?

Монахиня уставилась в пол.

– Когда сердце плода перестало быть слышно? Какая была частота ударов?

– Это произошло слишком быстро. Мы…

– Замолкни, Стоун. Пусть один из вас даст мне четкий ответ. Остальные помалкивают. Давление какое?

– Около шестидесяти.

– Где кровь? Вы глухонемые? Отвечайте!

У больницы не было своего банка крови, так, пинта-другая в холодильнике, если больному повезет. Семьи пациентов не торопились сдавать кровь. Хема однажды накинулась на одного супруга, чтобы сдал для жены кровь, и тот отказался.

– Уж она бы наверняка отдала вам свою кровь, случись что, – упрекнула его Хема.

– Вы не знаете моей жены. Она ждет не дождется, когда я помру, чтобы заграбастать мое имущество и моих коров, – ответил муж.

Время от времени Хема, Гхош и матушка сами сдавали кровь и убедили кое-кого из медсестер последовать их примеру. По меньшей мере раз в год Гхош садился в машину и объезжал членов своей команды по крикету с той же целью.

– Никто так и не подумал про кровь? – кипятилась Хема. – Всем, кто не занят, пойти и сдать. Она – наш товарищ, черт побери! Быстрее! Нет, Стоун, только не ты. Не снимай перчаток. Постарайся принести пользу. Какая частота сердечных сокращений?

Стажерка уткнулась в медицинскую карту, не смея поднять глаз. Мысль о том, что придется сдавать кровь, перепугала ее. К тому же она прекрасно знала, что частоту сердечных сокращений плода никто не слушал, все занимались исключительно роженицей. Стажерка перечеркнула заголовок «Показано кесарево сечение», чувствуя, что матушка-распорядительница этого не одобрит. Облегчения не приносил и вид доктора Стоуна, который сжался, опустив голову. Так нашкодивший пес инстинктом чует, что надо бежать прочь, но знает, что стоит пошевелиться – и на тебя обрушится наказание.

– Давление?

– Не могу найти…

– Неважно, вливайте кровь, плесните йода, живо! Она сорвала крышку со стерильной кюветы, схватила

скальпель – не до стерильности теперь – и произвела вертикальный разрез ниже пупка. Происходящее никак не укладывалось у Хемы в голове.

Вот сейчас Мэри сядет и запротестует, казалось ей.

Раздался шорох, она обернулась и успела увидеть, как матушка-распорядительница оседает на пол.

Глава восьмая. Люди миссии

– Спаси и сохрани, – вымолвила матушка, едва очнулась. Обморок ее не длился и пяти секунд, никто и с места