Лаэрт. Так ты мой сын? Я не могу тебя узнать.

Одиссей. Гляди, отец, вот рубец, оставленный мне кабаном, когда тобой я к деду был отправлен. Глазами собственными удостоверься… Ах, ты совсем ослеп? Так подойди, перечислю я деревья, которые ты мне подарил, когда водил в саду за ручку. Прошли мы все и вдоль, и поперек, ты поименно мне назвал каждое дерево и каждое растенье. А эти деревца мне подарил: тринадцать груш и десять яблонь. Сорок смокв и винограда пятьдесят рядов! Как сильно разрослись за столько лет скитаний мои посадки!

Лаэрт. Знает ли об этом Пенелопа? Точно знает, что ты здесь? Иначе вестника пошлем мы к ней.

Одиссей. Знает, дорогой отец. Я ей в подарок к возвращенью приподнес трупы домогателей ее.

Лаэрт. Зевс и боги все! Еще вы здравствуете на Олимпе! Мне сына возвращаете домой, и в руки я принять его могу, прежде чем мне сердце и колени окончательно откажут. Слушай, сын мой: коль подлинно бесстыжих женихов ты уничтожил, положил злодеяниям конец, тогда и мстители явиться не замедлят, уж собирается народ со всей Итаки, посланники спешат с материка, ибо долгое безвластье в царстве многим испортило их честный нрав.

Одиссей. Я говорил уже об этом. Тебе, отец, не надо подгонять меня моими же словами. Но не забыть бы нам состряпать поскорей обед. У дома твоего я видел пастухов, разделывавших телячьи и свиные туши?

Лаэрт. О, если б я присутствовал там при бойне и прежней силой обладал! Мечом я и копьем проткнул бы негодяев насквозь. Там во дворце рубаку ты б заметил и сердце мое от радости бы выскочило из груди!

Одиссей. Снова жажду роскошной трапезой желудок ублажить…

В сад входит Телемах.

Телемах. Привет тебе и пожеланье счастья, почтенный старец. Боги возвратили тебе любимца твоего, ты, верно, все еще никак не можешь этому поверить. Пусть эта радость длится бесконечно. Но должен я о новых бедах вам поведать. Везде по городу гуляет слух о лютой смерти женихов. Кого коснулось то, устремились со стонами и криками во дворец и каждый унес своего мертвеца для погребенья. Кто из городов на материке, корабль зафрахтовали, который быстро их на родину доставил. Потом все в сборе пошли на рыночную площадь. Евпейт вышел перед собраньем и начал о сыне речь — об Антиное, который первым пал. Казался он подавлен тяжкою печалью. «Друга, — сказал он, — владыка этот Одиссей — преступник. Сначала он благороднейших из мужей на корабли загнал и на войну бессмысленную повел. В дороге потерял он весь непревзойденный флот и воинов остаток. Ни одного героя Трои мы не смогли здесь хвалебной песнью встретить. Ни одного из наших дорогах сограждан с собой он не привел. И вот он возвращается домой и вырезает наших сыновей как скот, убивает лучших, самых лучших, всех — княжеских родов с материка и с островов. Молодежь, продолженье и богатство наших городов, умнейшие и смирнейшие миротворцы, все пали жертвой кровавого разбоя вернувшегося Одиссея. Десятилетия сиротствовало государство, оставленное на погибель, а сегодня, как будто ничего не произошло, должно его гнилое царство, нами давно забытое, возродиться? Вперед, сограждане, быстрей конец ему готовить! Иначе будем позже сожалеть, навсегда кровопийце покорившись. Спешите, схватить сейчас же нужно убийцу ваших сыновей и братьев. Недалеко ушел он, и где его найдем, на том же месте пусть его настигнет кара…». Некоторые возражали. Твердили, Одиссей божественный посланник, а Фемий даже уверял, что сам во время боя бессмертного рядом с Одиссеем видел. Но голоса их утонули в криках. Народ послушался скорей Евпейта и тотчас к оружию устремился.

Одиссей. Иди скорей и погляди. Быть может, они и в самом деле близко.

Телемах. Да, отец. Теперь они уж близко. Но мы ведь оба при оружье.

Одиссей (с чрезмерным пафосом.) Час пробил, Телемах! Вновь! Вновь! Сегодня ты в наступление пойдешь на стороне отца. Нам предстоит жестокое сраженье. Победу одержат лучшие. Ты знаешь: наш род позора не потерпит. Повсюду в мире известна наша честь. Дадут всем фору наше мужество, наша сила, геройство наше!

Лаэрт. Добрые боги! О, что за день сегодня! О радость! Отец и внук плечом к плечу, и я, старик, могу все это лицезреть!

Телемах. Отец, родной, как кровь моя кипит, увидишь ты, едва врага мы встретим. Я делать буду то, что скажешь, и род наш не посрамлю ничем.

Покидают сад втроем. Свет ослабевает, видно, как начинает светиться яблоня. В саду появляется Афина Паллада в образе Ментора. Вблизи слышен шум схватки.

Афина. Зевс Кронион, каким исход ты видишь? К чему все это приведет? Скажи, войну ты допускаешь и хочешь, чтоб жестокие убийства продолжались? Иль ты такого мненья, что лучше мир нам между враждующими заключить?

Зевс/Дерево. Мы? О чем меня ты вопрошаешь, дочь моя? Ты ведь сама склонила Одиссея к насильственным деяньям. Сама ты подстрекала его к кровожадному убийству. Сама его толкала в бездну все новых злодеяний. Теперь не знаешь, как любимчика спасти? Успокойся, дочка. Опомнись. Тогда твоими я устами возвещу, что для всех справедливо.

Луч света выходит из дерева. Освещается Афина. Изнуренный Одиссей входит в сад.

Одиссей. Афина, о, жрица… Ментор, мой милый… ты ли это? Дай передохнуть… всего одну минуту. Я с сыном ликующим вломился в их первые ряды. Мечами и длиннотенными копьями мы стали их разить и всех бы наголову разбили, чтоб ни один не уполз живым… Нет… я все себе воображаю, чтоб подстегнуть себя. На самом деле они не отступили, они разбили нас… Боюсь, небесная жрица, нам не устоять.

Прислоняется к дереву.

Афина. Добрый Одиссей, любимейший из всех моих питомцев! Еще раз, прошу, собери все силы и брось свое копье. Я проведу тебя сюда… Ты видишь там Евпейта тень… Еще один удар, и зачинщика уж нет в помине. Прошу, убей его! Бросай копье — теперь!

Придает ему новые силы. Одиссей бросает копье.

Ха! Шлем расколот. Череп ему копье просадило твое. Наземь уж падает, доспехами гремя… Меткий удар, Одиссей.

Вместе с падающим Евпейтом опускаются полотнища задника, изображающие сад. Одиссей обессиленно прислоняется к стволу яблони. Превосходящие числом противники длинной шеренгой выдвигаются на первый план. Афина преграждает им путь.

Довольно ужасов войны! Граждане Итаки, остановитесь! Замрите там, где вы стоите, и крови не проливайте напрасно! Виновники вы в сей безысходной распре. Меня вы не послушали, когда я вас остерегала, и сыновей своих не уберегли от праздности и лени. Дошли они в том до ужасных злодеяний, имущество расхитив царственной особы. Урон престижу нанесли его великодушнейшей супруги. За то настигла справедливая их кара. Ибо вернулся Одиссей и выскреб дочиста свой дом.

Одиссей. Вы, сброд, паршивые собаки! Вам глотки перережу! Посягнуть на трон! Подонки! Наружу выпущу кишки! Мгновенье — и будете лежать в крови, как прежде змеиное отродье ваше!

Сверкающее, подобно молнии, копье падает перед ним на землю.

Афина. Любимец Одиссей, остановись! Распри позади. Зевс Кронион решенье принял, владыка верховный в небесах. Рычанье кровожадного вояки больше ни к чему. Царь Итаки ты и государства с более обширною границей… (К итакийцам.) Поскольку соединилися супруги, через них двоих святой порядок вновь вступает в силу. Одиссей отныне правит островом и всеми городами и родами, которые за Пенелопу состязались. Ему на верность присягают материк и острова. Мы же велим по справедливости: из памяти народа сотрутся смерть и преступления царя. Властитель и подданные живут как прежде в мире и согласьи. Вот что подарит людям благосостоянье и мира изобилье. Всевышнего решенье рождает договор. Кто не соблюдет его или позабудет, тот бойся гнева и наказания творца, который в мир далеко зрит.