Амфином. Вперед, старый ты бродяга, слыхал я, у Трои ты получше был. Когда стояла на кону Елена^{105}, твои уловки были похитрее. А за свою собственную жену ты бьешься будто бык. Твоя супруга заслужила, чтоб ты свой дом вернул блестящим военным планом, а не бешенством и слепою злобой. Такой, как Одиссей, не должен славы пережить своей.

Амфином бросается с мечом на Одиссея. Телемах, преследуя его сзади, вонзает ему меж ребер копье. Умирающий падает на руки Одиссею, обагряя его кровью.

Одиссей. Мой дорогой… Хотелось мне, чтобы судьба тебе немного славы подарила. Какой плохой конец тебе достался в твоей короткой жизни. (Телемаху.) Загнать всех в угол. Всех перебить до одного.

Сверху опускается четырехугольник из парусины, заключая женихов в кольцо. Одиссей и Телемах одновременно взбираются с помощью каната или веревочной лестницы на верхний этаж к Евмею, опираясь на парапет которого все трое принимаются расстреливать женихов стрелами. Парусина в нескольких местах обагряется кровью.

Одиссей. Откуда вдруг оружье у трусливого отродья? Проклятье! Они с копьями и в доспехах! Кто их в оружейную впустил? Нас кто-то предал.

Телемах. Отец, здесь моя ошибка. Я дверь в палату только притворил, чтобы быстрее пополнять припасы. Наверное, за мною увязалась какая-то служанка и все раскрыла. Евмей, ступай и дверь на засов запри. Кого поймаешь за хищеньем, того убей.

Евмей уходит. Появляется Афина в облике Ментора и прижимается к стреляющему Одиссею.

Одиссей. Ментор! Спутник верный, любимейший из друзей… Ты? Зачем меня сбиваешь с толку в опасный миг? Помоги, тебе добра я прежде много сделал.

Афина/Ментор. Любимец мой! На собственную мощь ты положись. Еще сильней ты должен ожесточиться. Кровожадности своей не умеряй. Мою ты близость ощути, и ты увидишь, как я воздам тебе за добрые деянья прошлых лет!

Видение исчезает, через зал летит ласточка. Внезапно свет меняется и воцаряется тишина. Видны лишь Три фрагментарные женщины у покоев Пенелопы.

Ключица. Неутомимо, ведомые провиденьем, мечут они стрелы в толпу женихов и острые пики бросают. Отец и сын, а с ними Евмей, свинопас.

Запястье. Одиссей поразил Демоптолема.

Колено. Телемах поразил Евриада.

Запястье. Евмей поразил Элата.

Ключица. И Писандра, и Полиба.

Колено. Одиссей, городов сокрушитель, поразил Евримаха. А сын его — Амфимедона.

Запястье. Но Ктесиппа свинопас поразил, ликуя и насмехаясь.

Евмей. Это подарок тебе в ответ на ногу коровью, что на блюдо знатному Одиссею ты положил. Ты пасти больше не разинешь для брани гадкой. Теперь богам предоставь последнее слово.

Колено. Одиссей сразил Агелая.

Запястье. Телемах сразил Леокрита.

Ключица. Ибо подняла Афина высоко над всеми эгиду — щит свой золотой, что страх и ужас наводит на людей. Метались пленники вокруг, ошалев, в пространстве смерти неизбежной.

Колено. Троих стрелков они со своей вышки метко сбили, будто зайцев.

Запястье. Раскроены черепа, вместо груди — дыра, смерть их оседлала, и души вышли вон. Земля дымилась кровью. И весь дворец был полон страшных стонов.

Ключица. Пенелопа же в своей постели час расплаты проспала.

Парусина падает на пол. Одиссей, Телемах и Евмей вступают на поле брани.

Одиссей. Погляди, не спрятался ли где еще жених и не сидит ли в засаде. Будь настороже.

Телемах. Лежат, охваченные судорогою смерти, будто рыбы, которых на берег вытряхнули из сети.

Одиссей, обнаружив за занавесью Леодея, выволакивает его оттуда.

Леодей. Пощады, Одиссей! О сжалься! Я в доме у тебя в распутстве участия не принимал. К милости взываю! Всегда удерживал я других, когда они хотели бесправие чинить. Они не слушались меня — то верно. И вот понесли заслуженную кару. Я — Леодей, жертвогадатель. Ко всем их мерзостям касательства я не имею.

Одиссей. Коль ты здесь жертвогадателем был, тогда и богов ты молил, чтобы хозяин дома на чужбине околел и никогда не возвратился. И желал, как и эти убитые мужи, чтобы его любимая жена вняла твоей мольбе и родила тебе детей. Не вижу я причины пощадить тебя.

Леодей (бросаясь к ногам Одиссея). Пощады, мой царь, о милосердный…

Одиссей вонзает ему кинжал в согбенную спину. Затем извлекает из-под стола зарывшегося в воловьи шкуры Фемия, который, весь дрожа, обхватывает свою лиру, равно как и глашатая Медонта с его свитком.

Фемий. На коленях стою пред тобой, великий Одиссей. Сжалься надо мной, снисхожденье окажи песнопевцу. Потом раскаиваться будешь, коль смерти певца предашь. Сладко я богам и людям пою. Смири свое желанье мне горло продырявить заодно со всеми. Спроси у сына, тебе он скажет: не по своей я воле в дом пришел, силой сюда приведен был я женихами играть на кифаре и песнями на пиру их забавлять.

Одиссей. Какими песнями — сопровожденьем распутных их деяний?

Телемах. Стой, отец, вины нет на нем. Не губи его! Певец, если подумать, поет не только для тебя, коль ты пожелаешь, но также и Богу.

Одиссей. Ладно. Поглядим. Он тебя спас, мой сын, твой заступник. Одно себе заметь и другим говори в поученье: все ж лучше совершать хорошие поступки, чем позорные прекрасным пеньем прикрывать.

Медонт. Медонт, глашатай я. Еще я виночерпием служил. Я планов никаких не строил, участия в злодействах никаких не принимал. Никто, однако, женихов не знал лучше меня. Ушами своими я слушал все. Опросами я каждого по одиночке изучил и знаю, что двигало им в глубине души. Теперь, когда в живых уж ни души, один лишь я о том могу поведать. О каждом я храню длинный список. Так сохранишь ты, милосердный царь, во мне полезного свидетеля ужасных мыслей их и деяний. На случай, коль найдутся сообщники этих господ, которые поднимут голос против божественного очищенья, тобой совершенного над ними, будь это из народа кто или из их семей…

Телемах. И к глашатаю милостив будь. Он еще очень юн и испортиться не успел.

Одиссей. Прочь оба из этой залы. Вы не злодеи, никто, однако ж не помешали злодеяния творить. Ваше безмолвное присутствие при сем мне кажется довольно мерзким.

Евриклея (выходя из глубины). О, хотя бы мне эту радость пережить! Хотя б мой глаз отдохнуть успел на этой чудной бойне! Дитя мое, мой золотой!

Боги, спасибо, что господину моему позволили вы великое его деянье совершить. Хвала, хвала, хвала всем вам!

Одиссей. Радуйся тихо, старушка, без крика. Святой обычай не велит при виде павших ликованьем разражаться. Рабынь мне приведи, что честию моей пренебрегли и царице дурную услугу оказали.

Евриклея. Ах, дитя мое, сказать по правде, много женщин во дворце, которые все честно исполняют. Расчесывают шерсть, моют полы, варят и стирают. Средь них немногие лишились всякого стыда. Перестали слушаться меня, но также и царицы. Телемах ведь лишь недавно возмужал. Досель ему матушка строго запрещала в доме хозяина играть. Так рабыни, лишенные присмотра, ступили на ложную стезю. Спрошу я лучше у царицы, прежде чем их привесть. Она почивает, так, видно, Богу угодно, час драгоценного возмездия проспит.

Одиссей. Нет, не буди царицу. Прикажи рабыням развратным зал прибрать. Затем их вместе выведите вон. Поставьте у стены и палками их секите, чтоб душу вытрясло из грешных их телес. Афродиту^{106} они должны забыть. Затем повесить их на крюках оружейных по стенам.