– Боже мой! Боже мой, боже мой! – трагически воскликнула леди Хинтон. – Зачем ты нас так наказуешь?

– Дым на горизонте! – протяжно крикнул вахтенный с вышки.

– Где? Где? – крикнул побледневший епископ и слишком поспешно для своего сана зашагал к борту, вынимая на ходу из футляра призматический бинокль.

– Второй дымок… третий… целая эскадра!.. – возглашал вахтенный.

На корабле поднялась суета. Резко раздавалась команда. Ожили мощные машины, задрожал корпус судна. Оно начало разворачиваться на левый борт, все ускоряя ход.

По палубе пробежал Шнирер, размахивая томом Канта.

– Амели! Что? А? Уже?

Шатаясь, вышла Эллен. Откуда-то выполз барон. Челюсть его тряслась. Он что-то пытался сказать Стормеру:

– Э-э-э…

Тот отмахнулся от него, как от мухи. Стормер также был взволнован, но держался лучше других.

Корабль повернул на юг и шел с предельной скоростью.

– Ну, теперь решают лошадиные силы, – пробормотал Стормер.

– Может быть, нас совсем и не преследуют, – высказал предположение Текер. – Воюет весь мир. Японский и американский флоты гоняются в океане друг за другом.

Леди Хинтон в первый раз с благодарностью посмотрела на своего врача. Эти слова успокоения подействовали на нее лучше лекарств. Текер поймал милостивый взгляд леди Хинтон и воспользовался этим.

– Пойду проведать жену и ребенка. Я скоро вернусь, леди Хинтон, – сказал он.

– За нами или не за нами погоня, но нас обнаружили, и это худо, – не унимался Стормер. – Неизвестная эскадра следует за нами по пятам. Если не удастся скрыться до наступления ночи, дело дрянь.

Наступило тягостное молчание. Слышно было только, как режет форштевень гладь океана да мерно стучат дизели.

Час проходил за часом. Солнце склонилось к горизонту, расстояние между теплоходом и преследующей эскадрой все уменьшалось.

– Хорошо еще, что они не стреляют! – сказал Стормер.

Все были слишком подавлены, чтобы поддерживать разговор. Капитан сообщил по телефону, что, по его расчетам, до наступления сумерек эскадра не успеет нагнать их. И, быть может, в первый раз за много лет леди Хинтон страстно захотела, чтобы время шло скорее.

Перед заходом солнца уже невооруженным глазом можно было различить головное судно. По мнению капитана, это был военный крейсер. Но японский или американский – трудно сказать.

– И еще труднее угадать, кто ведет эти крейсеры, – заметил Стормер. – Все в мире меняется. Вчера страна была капиталистической, сегодня она уже республика пролетариев.

Наконец благодетельная ночь опустила свой черный занавес. Если бы на этом и закончилась драматическая пьеса, можно было бы разойтись мирно по своим домам. Антракт, увы, только антракт, которым надо воспользоваться.

Скрыться под покровом ночи, резко изменив курс, – вот в чем теперь была задача. Капитан подумал и повернул на восток.

– Хгу… хглупо, – сказал Маршаль, к которому вместе с ночной прохладой вернулся дар речи. – На востоке мы попадем на морской путь, который идет вдоль южных берегов Америки.

– А я полагаю, – возразил Стормер, – что наш капитан очень умно поступил. Надо представить себя на месте преследователей и подумать о том, какой путь, по их мнению, мы выберем. Именно тот, который указываете вы. И именно по той же причине. И эскадра, вероятно, повернет на запад. Морской путь, по которому идут коммерческие корабли, нам не страшен. Даже лучше, если мы встретим эти торговые корабли. Они отвлекут внимание преследователей, если эскадра все же повернет, как и мы, на восток.

Барон и Стормер продолжали спорить.

Эскадра шла, вероятно, с погашенными огнями. Нельзя было определить, далеко она или близко.

Капитан, дав инструкцию и поручив управление своему помощнику, собрал всех пассажиров и объявил им:

– Положение наше остается крайне серьезным: эскадра может разделиться, направив свои корабли в трех направлениях – восточном, западном и южном. И наутро нас могут нагнать. Спасти нас мог бы разве только рискованный шаг – поворот прямо на север, если только мы не налетим на эскадру…

– Что же нам делать? – воскликнул епископ. – Я полагаю, только одно: воспользовавшись ночною темнотою, спасаться на гидропланах.

– А вы? – спросил Стормер.

– Капитан не оставляет судна, пока оно способно держаться на поверхности! – ответил он. – Я остаюсь.

Стормер подозрительно посмотрел на капитана. Теперь никому нельзя верить.

Быть может, сам капитан сообщил по радио о местоположении теплохода?

Начались поспешные сборы. Леди Хинтон так ослабела от волнений, что ее пришлось внести в кабину самолета на руках. Ребенок Текера проснулся и плакал. Пассажиры нервничали.

Тревога несколько улеглась только тогда, когда заревели моторы и машины взвились в воздух. Все вздохнули с облегчением.

– Кккажется, выстрел? – испуганно спросил барон.

– Сидите! – проворчал Стормер. – Это выскочила пробка из бутылки шампанского, которую я успел захватить.

– Ддайте хоть хглоток. Вфф горле ссовершенно ппересохло!

– Тысячу золотых наличными! – съязвил Стормер. (И барон услышал, как Стормер пьет прямо из горлышка.) – Нате! – смилостивился он, протягивая почти опустевшую бутылку. – Тысяча будет записана на ваш счет.

К стеклянной стенке шара со стороны улицы подошла девушка в меховом коротком пальто и заглянула внутрь. В центре вращающегося шара за небольшим столом, склонившись над книгой, сидел юноша.

«Приехали пассажиры», – подумал Ганс, увидев девушку. Он посматривал на нее всякий раз, когда шар поворачивался в ее сторону. Амели – это была она – удивлялась, как это у него не закружится голова.

У Ганса в первое время действительно кружилась голова, и даже настолько сильно, что он хотел уже просить Винклера выпустить его из вращающейся тюрьмы. Но Ганс был сделан из хорошего материала. «То ли придется еще пережить в ракете! Надо привыкать ко всему».

И он привык. Главное – не смотреть сквозь стенки шара на улицу, чтобы не замечать движения. Его крепкий организм быстро приспособился к необычайным условиям существования. Больше месяца провел он в шаре, питаясь плодами и овощами оранжереи. И растения, и он сам, и животные находились в хорошем состоянии. Правда, для его молодого организма одной лишь растительной пищи было недостаточно, и он порядочно похудел за это время, но никакого недомогания не чувствовал. Хорошо шли и его занятия. Он далеко продвинулся вперед в своих математических познаниях, аккуратно вел запись различных наблюдений, сделал много интересных выводов. Винклер и несколько раз Цандер «навещали» его – подходили к шару и разговаривали по телефону. Но все же ему отчаянно надоело это добровольное заключение. Он был молод, ему хотелось движения, разнообразия впечатлений, живой, практической работы.

И Винклер вчера обрадовал его, сообщив, что сегодня этому заключению придет конец. Круговорот веществ оправдал себя, все шло так, как предполагали и высчитали Циолковский и Цандер. И нелегкий опыт можно было окончить. Вчера же Винклер сообщил Гансу о том, что в Стормер-сити уже едут пассажиры предстоящего полета. Постройка ракеты за этот месяц сильно подвинулась вперед, хотя до окончания было еще далеко.

– Какую работу вы теперь мне поручите? – спросил Ганс Винклера.

Фингеру очень хотелось работать «поближе к ракете», но Винклер разочаровал его:

– Ты будешь работать на постройке радиостанции. Это очень ответственный участок.

– Придется стать радистом, – не очень весело ответил Ганс.

– Тебя ждет более интересная работа, чем ты представляешь, – утешил его Винклер.

Как бы то ни было, Ганс скоро оставит этот шар.

К девушке подходит Винклер и, о чем-то разговаривая с нею, указывает на Ганса. Она смеется. Вот Винклер подходит к рычагу и поворачивает его. Шар начинает вращаться все медленнее. И, странное дело, Ганса охватывает все усиливающееся головокружение. Когда шар остановился, Гансу показалось, что он быстро завертелся. Приступ головокружения был так силен, что Ганс принужден был уцепиться за стол, чтобы не упасть.