Может быть, все эти травы — один обман, а возможно, что на все хоть одна да окажется чудесной; недаром русский народ в них верит. И если правду говорить, то не от таких же ли народных средств пошла и теперешняя лекарская наука? Та же баба-колдунья заговаривать зубную боль великая мастерица, куда лучше зубных докторов, которые только и умеют, что рвать клещами да чистить угольным порошком.

Разобрав свои травы, Андрей Борисович какие выбросил по сомнительности, а на других настоял чистый спирт, для силы подмешав и своих испытанных снадобий, не раз помогавших здоровью. Настояв, смешивал на счастье разные сорта, подбирая по цвету и вкусу и пробуя с осторожностью, потому что могла случиться и отрава. Нил помалу на сон грядущий, следя за снами и за утренним пробуждением. Иногда был сон тяжел — значит, состав неправилен; иногда же, выпив стаканчик-другой водки с капельками пробного эликсира, спал как убитый, а просыпался молодец молодцом. Так, аккуратно следя и отмечая для памяти, добился Андрей Борисович многого: попал на верную дорогу. И одышка меньше, и поясницу не ломит, и словно бы стали падать седые волосы, освобождая место для новых, белокурых, которыми в молодости умел побеждать сердца.

При таком успехе решил принимать свой эликсир побольше и почаще, всегда запивая чистой водкой, потому что был у этого снадобья двойной недостаток: вкус препротивный и такой запах, что свежий и непривычный человек не мог бы выдержать. Нужна была вера в доброе действие, чтобы терпеть такую муку, и веры у Андрея Борисовича оказался запас неисчерпаемый; надо думать, что она ему и помогала если не подлинно молодеть, то чувствовать себя веселее и радостней после хорошего приема чудодейственной и чудовищной настойки.

И вот никто ничего не знает, а мудрый человек, в тиши своего всякими чудесами обставленного кабинета, открыл секрет вечной молодости и бессмертия, на самом себе доказав благотворное действие тайного декокта! С двух стаканчиков делался Андрей Борисович почти что юношей, только что зубы заново не вырастали да кудри не вились на гладком черепе!

Дело было на святках, когда Андрей Борисович приказал лакею приготовить парадное платье, не модное, как носили щеголи, со штанами веллингтон навыпуск, а с чулками в обтяжку, а на туфлях бантик. Надевая, немного охал, на ходу же размялся — совсем молодой человек. Ехал Андрей Борисович на великосветский бал в родственном княжеском доме, где давно не бывал. Подкатил лихо, поднялся по лестнице без передышки, вошел с лицом приветливым и сияющим. И кого бы ни встретил — всякий находил для него слово ласки и одобрения: «Вас ли вижу, Андрей Борисович? Да каким вы молодцом!» — «Слава Господу, не жалуюсь!» — «Прямо — жених!» — «И женюсь, если понравится какая девица». — «Уж не впрямь ли нашли жизненный эликсир?» — «Придет время — всё узнаете!»

Гремит музыка, горит разом не меньше ста восковых свечей, молодежь шаркает ногами по крашеному полу. Девушки в светлом, с обнаженными плечами ходят в строгом вальсе со стройными кавалерами. Танец новый, но для старого и опытного танцора никакое па не в диковинку. И едва заиграла музыка новый вальс — ахнули старички и улыбнулись молодые, увидав в первой паре убеленного сединами Андрея Борисовича с молодой черноглазой девицей, по прелести — невестой, по возрасту — внучкой своего кавалера. Иные прыгают, но Андрей Борисович умел плыть в танцах со старинным изяществом, едва касаясь своей дамы, как драгоценной игрушки.

Первый круг — без видимой усталости, на втором круге лысина Андрея Борисовича покрылась обильной испариной, и лишь на третьем круге побледнел, как пергамент, увидав с необычайной ясностью, что танцует он не с прекрасной сивиллой Любикой, яже от страны Африкийские, всегда радостной и ходившей в зеленом венце, — а с ведьмой сивиллой, родом из Фригии, где была Троя, старой, кручиноватой и жалостной, напрасно оголившей плечо. И тогда же он почувствовал, как его сердце сделало два непомерных скачка, а на третьем спотыкнулось, ухнуло в пропасть и повлекло его за собой.

И хотя тем самым омрачился веселый святочный бал в княжеском доме, но все говорили, что уж если в конце своей жизни поставлена непременная и неизбежная смерть, то лучшей нельзя пожелать, как та, которую нашел в танце с молодой девицей милый барин и великий чудак Андрей Борисович, изобретатель жизненного эликсира.

ДОГОВОР С ДЬЯВОЛОМ

Чтобы добыть немножко человеческой крови, сейчас пользуются усовершенствованными инструментами — крове-сосной банкой или автоматическим ланцетиком, в котором что-то такое нажимается, какая-то кнопочка, и кровь безо всякой боли добывается, сколько нужно. В любой больнице есть такая штучка. Может быть, было что-нибудь подобное и в сороковых годах прошлого века, но, во всяком случае, не знал об этом младший писарь конторы нарвского военного госпиталя Фадей Дубовцов.

Поэтому он обратился к способу старому и верному, хотя немного хлопотному: стал ковырять собственный нос усиленно, запуская палец поглубже, стараясь расцарапать ногтем. Сначала добывал совершенно ненужное, наконец пошла и кровь, не обильно, но достаточно для коротенького письма.

Очинив доброе гусиное перо, писарь Дубовцов макнул его прямо в ноздрю, повертел там и написал следующее на четвертушке бумаги:

«1840 года я, нижеподписавшийся, даю сие рукописание князю ангелов в том, что хочу служить им, а от Бога и креста православной веры отрекаюсь, никогда быть и веровать православной вере не буду только с тем, чтобы мне служили сколько-нибудь ангелов, что я захочу, и чтобы мне повиновались и всё слушали. Раб твой Фадей».

Заметьте — письмо безо всякого обращения, что и естественно: чин князя ангелов неизвестен, хотя, конечно, не ниже генеральского, и сомнительно, чтобы можно было писать ему «ваше сиятельство».

Дальше полагалось пойти в полночь в глухое место, взять с собой рукописание, положить его в пятку сапога, повернуться на пятке три раза и сказать:

— Черный бог, приди ко мне, помоги мне, возьми мою душу и служи мне во всем.

Как известно, есть и другие способы заставить князя ангелов, в просторечии — дьявола, служить человеку верой и правдой. Можно, например, делать это через посредников, поверенных дьявола, которым уплачивается за это определенный гонорар. Тогда нужно предварительно выпариться в бане березовым веником, окатиться холодной водой, и, если на теле останутся три березовых листика, — отнести их к упомянутому дьявольскому присяжному поверенному, который наставит в дальнейшем. Но березовый веник хорош, пока он свеж, дело же происходило в ночь на святого Касьяна, на 29 февраля високосного года, когда березы только наливают почки, а листа еще не пускают.

Вечером этого дня Дубовцов улегся спать в конторе и попросил часового, который стоял у денежного ящика, разбудить в одиннадцать часов. И хотя был Дубовцов немного выпивши, и по обычаю и для храбрости, но все же в нужное время встал, вышел и направился к глухому месту, захватив и письмо.

Это удивительно, до чего враг человеческий хитер! Его обычный прием заключается в том, чтобы человека соблазнить, заставив отступиться от православной веры и подтвердив это письменно, — а затем обмануть человека каким-нибудь трюком. Обычно он запугивает, но человека военного, да еще просвещенного наукой писаря, да еще с мухой, легко не запугаешь. Поэтому в данном случае дьявол употребил другую хитрость: заставил запеть петуха, а может быть, и сам за него спел в неурочный час.

Только наивный человек пойдет договариваться с дьяволом после петушиного пения — верный неуспех! Писарю Дубовцову осталось плюнуть и пойти обратно. Главная обида в том, что теперь жди четыре года новой ночи под святого Касьяна или же обращайся к чертову поверенному. Между тем дело было спешное, и писарь уже придумал разные мелочи и более крупные дела, в которых ему была совершенно необходима скорая помощь нечистой силы. Большинство дел было характера меркантильного, попросту говоря — денежного, вроде ста рублей ассигнациями и кое-какой мелочишки на выпивку. Для простоты писарь полагал ограничить требование неразменным рублем, очень удобной платежной единицей, имеющей чудесное свойство постоянно возвращаться в карман владельца. Из других пожеланий было кое-что и по амурной части, а также офицерские сапоги и трехрядная гармония.