Светлана Прожогина

…И смерть, и слезы, и любовь

В литературе на французском языке имя Ассии Джебар ярко звучит вот уже три с лишним десятилетия. То есть по времени его можно смело назвать и среди имен корифеев той новой алжирской словесности, которая сформировалась на изломе эпох — колониальной и Освобождения, начавшегося вместе с войной за независимость в 1954 г.

Из тех, кто был в ряду первых писателей нового Алжира, остались немногие. Таких, как М. Фераун, М. Хаддад, М. Маммери, Катеб Ясин, уже нет. В живых «классиках» сейчас, пожалуй, только двое, величин, значимых и сегодня, постоянно работающих в литературе: Мохаммед Диб и Ассия Джебар. А ведь ей красивой, энергичной женщине, широко известной повсюду и как прозаик, и как поэт, и драматург, и сценарист, и исследователь-филолог, еще совсем немного лет (она родилась в 1936 г.), и называть ее, как и Диба, «корифеем» как-то даже и неловко… Но Ассия Джебар ровесница алжирского Пробуждения, на ее долю выпала судьба, равная судьбе ее страны, а потому в ее жизни и успело уместиться столь многое, и успелось так много, и столь ранним было возмужание в ней и художника, и гражданина.

Но Ассия Джебар прежде всего женщина, и, может быть, именно это для мировой литературы, в общем-то, уже обычное явление привлекает особое внимание к ее творчеству. Ведь ее голос — еще пока редкий и для Алжира, и для всего арабского мира. И ее пример неординарный во всем: у Джебар не только непохожий на многих алжирок жизненный путь, но и особый талант, сумевший запечатлеть на страницах книг мир, который был всегда закрытой зоной, запретной темой в литературе ее страны.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы о Любви здесь не писали вовсе. Уж кто-кто, а арабские поэты, да и прозаики (мужчины, конечно), как в прошлом, так и в настоящем, воспевали это чувство и были замечательными мастерами-лириками. И устремлялось это чувство к Прекрасной Возлюбленной-и земной, и небесной… Но мир женской души, взгляд самой женщины на мир, ее окружающий, но суть осознания женщиной своего присутствия в этом мире, своей роли, своей судьбы, но то, что ведомо одной только женщине, что и как видится и чувствуется ей в этом многоликом мире, — только ей одной может быть доверено описать на страницах книг, как бы ни был велик талант писателя-мужчины…

Ну а если женщина к тому же истинный художник, обладающий даром письма, то творчество ее — бесценное свидетельство и самой эпохи, в которую родился этот талант, и самой жизни, ибо ее, эту жизнь, никому и никогда до конца не понять, не пропущенную и через призму женского взгляда, не прочувствованную и женским сердцем…

А для мусульманского мира «женское сознание» в литературе — в некотором роде особо важное обстоятельство, ведь опыт женской жизни, запечатленный в художественном произведении, — это и жизнь «дважды угнетенного существа» в колониальную эпоху, и символ самой угнетенной в прошлом страны, и метафора освобождения Человека из плена-чадры, неволи, молчания, метафора «взятия слова», выхода в мир, «открытия» своего лица и души…

Может быть, именно поэтому так много в названиях книг Ассии Джебар как бы прорвавшегося наружу долго сдерживаемого чувства («Жажда», «Нетерпеливые»), столько очевидного желания писать о Любви, о Рассвете, о страстно ожидаемой Весне новой жизни («Дети нового мира», «Наивные жаворонки», «Алая заря», «Любовь и фантазия»).

Но, наверное, если бы только одни чувства владели пером Ассии Джебар, так и остаться бы ее книгам отмеченными лишь печатью «женского рукоделия», так и не быть бы им причисленными строгими критиками (и алжирскими, и французскими) к «большой литературе», и не наградили бы ее романы и поэзию престижными литературными премиями, и не написал бы о ней, тогда еще совсем юной писательнице, один из ведущих историков мировой литературы, Р. Альберес, сразу приметивший ее «Жажду» (1957), такие серьезные слова: «Редко случается, чтобы психологический роман обладал бы столь мощной силой убедительности и одновременно столь изящной простотой… Прекрасное начало литературного пути».

Дебютантке шел всего лишь двадцать первый год. До этого она окончила французский лицей в маленьком провинциальном городке Алжира, затем известный парижский институт-Эколь Нормаль. На родине уже бушевала война. Ассия Джебар уехала преподавать в Марокко, потом в Тунис там в то время жило много алжирских эмигрантов и беженцев. И только в 1962 году, после провозглашения независимости Алжира, ей снова удалось вернуться в свою страну. Она проведет еще несколько лет на преподавательской работе в столичном университете, читая курс истории и географии на филологическом факультете, а потом целиком уйдет в творчество…

Но молодую преподавательницу уже и тогда все знали как автора нашумевших романов-«Жажды», «Нетерпеливых» (1958) и «Детей нового мира» (опубликован в год переезда Джебар в Алжир в 1962 г.).

С тех пор литературная работа не прерывалась, но даже и тогда, когда читатели уже привыкли к имени Ассии Джебар и когда разных имен в алжирской литературе стало множество (и тех, кто писал и по-французски, и по-арабски), писательница не могла не привлекать к себе внимания, всякий раз поражая читателей абсолютной своей непохожестью на других, своей особой манерой, вобравшей в себя и лирическую камерность, и эпическую полноту одновременно.

Могут заметить, что для этого у Ассии Джебар были прекрасные «ориентиры» и во французской литературе-от знаменитых предшественниц до знаменитых современниц (к примеру, от Колетт до Саган) — и что осваивать алжирскую действительность ей помогли ее не менее знаменитые соотечественники — и Диб, и Катеб, и Хаддад. В таком случае Ассия Джебар — талантливая наследница и ученица, вобравшая в себя все лучшее, что могла дать прекрасная «школа».

Но, видимо, нельзя отказать ей и в самобытности ее таланта, в смелости выбора основных тем, в свободе владения палитрой психологических красок, в глубине и ясности понимания своей эпохи, в оригинальном умении написать и дать читателю «услышать» текст как музыкальную партитуру, где каждая часть развертывается в своем «темпо» и где каждый «голос», каждая мелодия человеческой души, не теряя своей самостоятельности, вместе звучат как единое целое. Ну, и главное: мир, который рисует нам Ассия Джебар, не описал никто.

Я не случайно обмолвилась об «эпической полноте» ее книг. Казалось бы, что может в неприхотливой, почти дневниковой прозе первого, маленького романа навести на такие выводы? Ведь и место действия (курортный пригород, морское побережье, комфортабельные виллы), и характер его (любовные коллизии четырех персонажей), и преднамеренность авторской «установки» на модные в то время экзистенциальные мотивы «разочарования», «скуки», «тоски», «усталости» — все будто бы скомпоновано в «Жажде» так, что внешнего, уже воюющего Алжира как бы и нет так, какие-то отдельные намеки, случайно брошенные фразы о необходимости «острой национальной политической прессы»… Да и развязка романа такая на первый взгляд банальная: после всех терзаний и самоутверждений героиня предпочтет семейный очаг, надежную любовь сильного и уверенного в себе мужчины и останется в том извечном человеческом круге — родного Дома и нравственного Долга. — который был очерчен задолго до нее для всех ее «соплеменниц»…

Попутно надо сказать, что в творчестве Ассии Джебар эта проблема выбора женщиной своего пути, ее колебаний между «свободной дорогой», открытой «всем ветрам», и «узкой тропинкой» (эти символы очевидно присутствуют в романе), ведущей лишь к Дому, в тишину уединения, в «спасительную сень», под надежный кров устоявшихся традиций или привычных устоев женской жизни, никогда не представала как некая антагонистическая альтернатива. Все героини Джебар так или иначе знали и сладость «вольного полета», и опасность его, и томление, и даже смерть в теснине домашнего плена — «малой тюрьмы», но так или иначе испытывали не только подавляющую власть традиций, но и тягу к тому, что составляло в традиционности несомненную основу жизни, прочную ее опору, надежное убежище.