«…Все попытки включения польских отрядов в советские войска или же отряды Берлинга являются насилием, и им следует решительно противостоять, ссылаясь в таких случаях на инструкции, полученные от соответствующих польских властей, которые со своей стороны приложат усилия для скорейшего установления связи с районами, освобожденными от гитлеровской оккупации».

Эмигрантское правительство и руководство Армии Крайовой в Польше отдавали себе отчет в том, что польская армия, сражающаяся плечом к плечу с советскими войсками, несомненно, производит солидное впечатление на рядовых партизан Армии Крайовой, и старались препятствовать нежелательному влиянию. В дальнейших приказах, касающихся плана «Буря», а также в радиоинструкции главнокомандующего имелось такое указание:

«…Бойцы Армии Крайовой не должны вести разговоры на политические темы с советскими солдатами. Расхождение польских и советских взглядов и целей столь велико, что любые разговоры бесполезны. Боец Армии Крайовой должен всегда подчеркивать, что он борется за независимость Польши и за внутренний строй, который определит сам свободный польский народ».

Таким образом, солдат, подчиненный обанкротившемуся правительству, продолжал существовать только для выполнения его приказов.

— Берлинг правильно оценил ситуацию, майор Киверский. Мы хотели бы, — генерал Сергеев говорил медленно, обдумывая каждое слово, — чтобы командиры партизанских частей Армии Крайовой поступили так же. К сожалению, мы имеем данные, что не все они настроены доброжелательно по отношению к нам, многие сторонятся советских войск… А мы ведь полны стремления освободить польский народ.

— Не понимаю этих офицеров, ведь они образованные люди, — включился опять в разговор полковник Харитонов. — Возможно, они считают, что в этой исторической конфронтации победа будет на стороне лагеря буржуазии? Неужели они так наивны, что верят политикам из Лондона, которые рассчитывают предотвратить то, что стало уже неизбежным? Ведь история не повторяется, из нее следует извлекать уроки. Перед польским народом будущее, а не вчерашний день…

Дискуссия продолжалась.

Майор Олива, как и капитан Жегота, в таких разговорах чаще всего прикрывался аполитичностью.

«Армия до войны была вне политики», — напишет позднее Жегота, вспоминая подобные дискуссии с советскими генералами и офицерами.

Однако оба офицера не могли не интересоваться политическими проблемами, столь важными для всего народа, особенно в период гитлеровской оккупации. Олива, несомненно, ориентировался во многих закулисных вопросах, бывал на совещаниях у Грот-Ровецкого — он пользовался его доверием. А у командующего Армией Крайовой обсуждалось многое, в частности, вопрос о позиции, какую надо будет занять, когда советские войска, громя отступающие гитлеровские армии, вступят на польскую землю.

30 июня 1943 года в Варшаве был арестован генерал Стефан Грот-Ровецкий, а спустя пять дней вблизи Гибралтара разбился самолет, на котором летел генерал Владислав Сикорский. Тем не менее дискуссии об отношении к советским войскам, вступающим на польскую землю, продолжались.

После ареста Грота пост командующего Армией Крайовой занял генерал Тадеуш Бур-Коморовский, прежний заместитель Грота. Состав руководства во главе с начальником штаба Армии Крайовой полковником Тадеушем Пелчиньским остался прежним. Каковы же были перемены?

Командование Армии Крайовой в это время оживленно обсуждало вопрос о завершающих боях и позиции Армии Крайовой перед лицом русской угрозы и приближающихся событий. Среди офицеров командования Армии Крайовой в предвидении победы русских раздавались отдельные голоса в поддержку сотрудничества с Советским Союзом ценой некоторых уступок с польской стороны. Эти люди, называвшие себя «реалистами», пробовали приспособиться к новой конъюнктуре. Это были исключения. В целом же состав руководства Армии Крайовой думал иначе, выступая за восстановление прежних порядков и расширение сферы влияния старой Речи Посполитой.

Так выглядели спекуляции «верхушки» Армии Крайовой, которая во имя своих политических интересов не считала целесообразным учитывать мнение народа. Об этих спекуляциях было известно и командирам партизанских частей Армии Крайовой, которые отдавали себе отчет в том, что теперь, когда советские войска находились у ворот Польши, эмигрантское правительство теоретически имело возможность принять один из трех вариантов решения, а именно:

— установить дипломатические отношения с Советским Союзом и, следовательно, вести совместную борьбу против фашистской Германии;

— рассчитывая в случае конфликта между союзниками остаться в стороне от борьбы с Германией, собирать силы для выступления против Советского Союза;

— принимая пассивное участие в борьбе с Германией, создавать видимость помощи русским, а фактически занимать важнейшие населенные пункты, устанавливая там власть от имени эмигрантского правительства и стараясь создать более благоприятные условия для переговоров с СССР, чтобы принудить его к уступкам в соответствии со своими замыслами.

Эти вопросы обсуждались не только лондонской «верхушкой». Они были и предметом споров высшего командования Армии Крайовой на территории Польши. А время не ждало…

Первая из трех перечисленных возможностей была нереальной из-за неуступчивой позиции эмигрантского правительства в вопросе о восточных границах. Вторая, касающаяся возможного вооруженного конфликта между Советским Союзом и остальными участниками антигитлеровской коалиции, не сулила никакой перспективы. Следовательно, более благоприятной была третья концепция… Этим, по крайней мере, могли обольщаться лица определенного круга, которые отнюдь не должны были реализовывать эту концепцию лично. План «Б», или «Буря», должен был стать той платформой, которая могла обеспечить «верхушке» возвращение в Польшу и одновременно восстановление утраченных в сентябре 1939 года политических и общественных позиций. А о том, что тысячи патриотов, мужественных и честных бойцов Армии Крайовой, окажутся в трагической ситуации, лондонское правительство, как и главное командование Армии Крайовой, отнюдь не думало.

Отдавали ли себе отчет Олива и другие командиры и офицеры Армии Крайовой в том, что они должны стать лишь пешками в партии, которую разыгрывали те, для кого собственное благополучие было важнее, чем кровь и страдания народа? К сожалению, время показало, что многие из офицеров не только знали об этом, но и рассчитывали на это…

А результат этой игры предстал перед нашим народом во всей своей трагичности в августе 1944 года на улицах и баррикадах столицы. Там разыгрался финал плана «Б», или операции «Буря». «Тогда-то… — вспоминает бывший командующий 1-м Белорусским фронтом, наступавшим в направлении Варшавы, маршал К. К. Рокоссовский, — те, кто толкнул жителей Варшавы на восстание, не думали об объединении усилий с приближающимися армиями Советского Союза и польскими вооруженными силами, созданными в СССР. Они думали о захвате власти в столице еще до вступления советских войск. Так им велели хозяева из Лондона».

— Да, майор Киверский, наступило время испытаний… — сказал, прощаясь, генерал Сергеев.

Командир партизанской дивизии Армии Крайовой молча крепко пожимал руки хозяевам. В течение нескольких часов беседы они не только обсудили интересные, хотя и щекотливые политические темы, но и договорились по ряду организационно-технических и оперативно-тактических деталей. Олива был доволен гостеприимством и доброжелательностью советских офицеров.

«Сразу же по возвращении Оливы мы отредактировали тревожную телеграмму № 629 главному командованию», — вспоминает Жегота — тогдашний начальник штаба, а немного позже командир 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Крайовой (теперь уже умерший полковник Войска Польского Штумберк-Рыхтер). Вот содержание этой телеграммы: