Дарси Блейк

Верю, надеюсь, люблю…

1

Луиза еще не опомнилась после дикой спешки через пихающийся, гуляющий, напористый поток уличного движения Сиднея, после стремительного бега по эстакадам и бесконечным лестницам Центрального вокзала и необратимой просьбы: «Один билет во второй класс до Нандойи, пожалуйста», когда наконец подошла ее очередь к билетной кассе.

Она вообще ничего не чувствовала с того ужасного момента, когда мистер Кларк медленно снял свои старомодные очки, посмотрел на нее с обиженным удивлением в добрых голубых глазах и с обиженным же упреком в голосе произнес:

— Ну, мисс Стейси, я надеюсь, вы понимаете, что у нас нет другого выхода, кроме как немедленно отказаться от ваших услуг. Нашей фирме надо блюсти репутацию, а в свете доказательств, которые мисс Пул обнаружила, делая записи, у нас нет выбора. Так что получите ваши документы, а миссис Берджес выдаст вам зарплату, когда будете уходить.

Тут он увидел немое огорчение, которое Лу не смогла скрыть, и взорвался, почти закричав от раздражения:

— Право, мисс Стейси, я не могу понять, что на вас нашло: подделывать цифры в книге мелких поступлений! Вы же знали, что можете обратиться ко мне, если у вас личные затруднения! Когда мы брали вас на работу, вы сказали, что у вас в Австралии никого нет. До сих пор ваша работа была удовлетворительной — мне казалось, что вы заинтересованы в процветании фирмы. Я даже предложил мистеру Уорингу, чтобы он взял вас в поездку на место строительства, чтобы вы познакомились с местностью на практике, а не только на бумаге. А теперь…

Он замолчал, раздосадованно вздохнув, взял в руки ту самую приходную книгу.

— Пойдемте, мисс Пул.

Мистер Кларк в сердцах толкнул вращающуюся дверь, которая вела из приемной во внутренний кабинет. Анжела Пул пошла следом, но Лу успела заметить злобное торжество в красивых глазах девушки.

Лу и Дик Уоринг остались одни в напряженной тишине. Лу нарушила ее первой, сказав глухим умоляющим голосом:

— Дик, ты ведь не думаешь, что я могла… — Тут она заметила, в какой непреклонной позе он стоит возле картотеки. — Дик, ты должен знать меня лучше и не верить, что я могу сделать такое! Зачем мне рисковать работой и счастьем из-за пустяковой суммы, когда мне так тут нравится, и мы с тобой так друг к другу относимся? Ведь еще на прошлой неделе мы планировали, что начнем копить деньги для будущей совместной жизни? Дик, ведь ты не думаешь, что я начала копить деньги таким образом?..

Она подумала, что перестала чувствовать как раз в тот момент. С какой-то болезненно-ошеломленной отстраненностью она вспомнила отвращение, написанное на лице Дика, брезгливость в его голосе, когда он холодно сказал:

— Нет смысла обсуждать это дальше, Луиза!

Потом он взял со стола кипу чертежей, видом запихнул их в портфель и вышел из комнаты — и из ее жизни.

Каким-то образом Лу пережила последующие полные отчаяния дни, зная, что ей не удастся долго просуществовать на ту жалкую сумму, которую ей удалось скопить. Она понимала, что надежды занять должность, требующую доверия, исчезнут, едва она назовет прежнее место работы — фирму «Кларк, Кроссинг и Пул». Они сказали ей, что вычли из ее последнего жалованья недостающую сумму, а у нее не хватило силы духа протестовать и оправдываться, что она не присваивала этих денег — так сковало ее чувство полной безнадежности.

Ну кто поверит ее слову, а не слову Анжелы Пул, красивой, самоуверенной племянницы младшего компаньона фирмы? Она всегда знала, что Анжела ее невзлюбила, но только когда дружба Лу с Диком Уорингом стала перерастать во что-то более глубокое, сдержанная антипатия этой девицы обернулась открытой враждебностью. Никто не мог представить, как много значили для Лу дружелюбие и внимание Дика, ведь она совсем недавно приехала в Австралию, и небрежная симпатия к ней со стороны ее новых знакомых лишь подчеркивала ее одиночество.

Все были поглощены своими делами: бежали на свидания с друзьями, строили планы на уик-энд — и никогда не включали ее в них, хотя всегда находили время улыбнуться и спросить: «Ну, Лу, как тебе жизнь у антиподов?» или «Есть какие-нибудь новости с той стороны?» Но никто не задерживался, чтобы услышать ее ответ и не приглашал присоединиться к их увлекательным мероприятиям. Наверное, она казалась сдержанной, тихой и чуть бесцветной на фоне этих веселых, самодовольных, жизнелюбивых молодых людей.

У нее действительно не было лишних денег, чтобы тратиться на развлечения, и поэтому она отталкивала возможные приглашения, с которыми могли быть связаны лишние расходы. Ей надо было обеспечить себя в чужой стране, укрепить хрупкую стабильность, сохранить независимость. Надо было писать сестре в Англию жизнерадостные письма, в которых говорилось, что все в порядке: ей ужасно нравится здешняя жизнь, она нашла прекрасную работу, сняла малюсенькую, но уютную квартирку, где расставила свои немногочисленные вещи и устроила «дом», и обрела чудесного друга — Дика.

Именно Дик провез ее по крутому пролету моста Харбор, с которого открывался потрясающий вид на город, доки, верфи и причалы, на сверкающую синюю воду с сапфировыми заливами, похожими на изгибающиеся пальцы на синей ладони моря.

Они плыли на пароме от Круглого причала до Мэнли и вместе смеялись, облокотясь о поручни, и волосы их растрепал резкий морской ветер. Лица их разгорелись от ударов соленых брызг, а ноги пристукивали в такт веселой мелодии маленького оркестра, игравшего на пароме. Они гуляли по эспланаде, хрустя чипсами, и смотрели на белую пену прибоя Тихого океана. Лу никогда в жизни не видела таких изумительных пляжей, сейчас пустых из-за осени, простиравшихся кремово-золотыми дугами, окаймленными пальмами.

Именно Дик показал ей знаменитый зоопарк в парке Таронга и достал из кармана орешки, чтобы она кормила обезьян. И снисходительно смеялся, когда она в страхе визжала на поворотах и горках аттракциона на близлежащей ярмарке. Постепенно она расслабилась и стала чувствовать себя не старше своего возраста — двадцати одного года — и почти забыла о том, как больно было расставаться с близкими там, в Англии.

Тогда голос ее грозил сорваться, но она заставила себя твердо сказать Норе:

— Мне очень хорошо было с тобой и близнецами, когда Джеймс был в Нигерии, но я хочу пожить самостоятельно, и я уверена, что ты меня поймешь. Мне будет вас ужасно не хватать, но теперь, когда Джеймс вернулся, тебе не будет одиноко, да и тебе нужна комната для Рики и Питера, ведь они уже не младенцы. Они будут в восторге, потому что их папа вернулся насовсем, и вы наконец-то станете счастливой полной семьей.

Нора протестовала, да и Джеймс тоже, но Лу заметила, что его голос звучит не слишком настойчиво: если он и жалел о ее отъезде, то только потому, что они теряли бесплатную прислугу и няньку. Лу любила Нору, но Джеймс никогда не упускал случая напомнить ей, что она лишняя в их семейном кругу.

Когда родители трагически погибли, Луиза доучивалась последний год в пансионе и приезжала на каникулы к Норе и Джеймсу. Они содержали ее, пока она проходила курс машинописи: намеки Джеймса заставили ее стремиться поскорее начать зарабатывать. Из своих заработков машинистки она смогла вносить свою долю в хозяйственные расходы. К тому же три года тщательной экономии позволили ей без страха уйти из их жизни, когда Джеймс окончательно вернулся из-за границы.

Путешествие до Сиднея, пребывание в общежитии для иммигрантов, первая острая тоска по дому и неуверенность — все стало блекнуть и забываться в тепле и радости, которые дарило ей общество Дика. Анжеле это явно не нравилось…

Теперь, когда она осторожно потянулась в сумрачном купе поезда, быстро уносившего ее в ночь через Синие горы, ее снова охватило чувство неуверенности. Замерзшей рукой она протерла окно, и, вглядываясь в залитые лунным светом долины и ущелья, подумала, что сердце ее теперь такое же твердое, холодное и неприступное, как они. «Бога ради, Луиза О’Доннел Стейси, — вдруг сказала она себе, — где же вся твоя недавно обретенная храбрость, которая привела тебя сюда? Возьми себя в руки». И еще прибавила: «И смотри в будущее, а не в прошлое».