Победители Наполеона реставрировали во Франции власть Бурбонов. При Людовике XVIII и Карле X в стране свирепствовала дворянско-клерикальная реакция. В области внешней политики знаменем французских роялистов являлся легитимизм. После того как в 1818 году оккупационные войска государств Четверного союза ушли из пределов Франции, Людовик XVIII стал полноправным участником «Священного союза». Французское правительство до поры до времени играло роль младшего партнера держав-победительниц, но втайне мечтало о реванше. Для возрождения былого международного величия Франции Париж хотел бы разыграть испано-американскую карту.

Фердинанд VII, «трудный ребенок» монархической Европы, требовал постоянной заботы всех европейских дворов, отстаивавших «священные права» королей. Однако Тюильри претендовал на особую роль в этой коллективной опеке. Франция имела общую границу с Испанией, а венценосцы этих двух государств были связаны так называемым «фамильным пактом», ибо принадлежали к ветвям одного королевского дома Бурбонов. Париж, однако, не страдал бескорыстной преданностью легитимистским принципам. Творцы французской внешней политики надеялись получить в качестве платы за действенную поддержку Фердинанда VII что-либо из колониальных владений Испании, в частности испанскую часть острова Санто-Доминго. Но здесь им дорогу преграждали Англия, традиционный союзник мадридского двора, и Россия, чей голос в европейских делах после военной победы над Наполеоном значил очень много.

Выход из этого лабиринта противоречий и подводных рифов французские политики пытались найти за счет насаждения в бывших колониях Испании в Америке независимых конституционных монархий с бурбонскими принцами во главе. Идея эта родилась в Париже еще в 1816 году, и в первоначальном плане речь шла прежде всего о Мексике и Буэнос-Айресе. Позднее в орбиту этого плана оказались вовлеченными также Перу и Великая Колумбия. Людовик XVIII и его министры усиленно продвигали свой план в «Священном союзе», по мере того как становилась очевидной неспособность Фердинанда VII вернуть старые порядки в колониях. Кэ д'Орсе зондировал реакцию соответствующих правительств в Лондоне, Санкт-Петербурге и Мадриде. Французский министр иностранных дел Шатобриан в следующих словах изложил позицию Парижа своему английскому коллеге Кэстльри: «Если Европа вынуждена будет признать де-факто правительства в Америке, европейскую политику следует направить на создание в Новом Свете монархий вместо республик, иначе последние станут поставлять нам свои принципы вместе с экспортными товарами».[423] Этой позиции Франция придерживалась на протяжении всей первой половины 20-х годов. Особая ценность ее для Людовика XV111 заключалась в возможности сочетать преданность доктрине легитимизма с политической необходимостью учитывать интересы французской буржуазии: если в испанской Америке утвердятся конституционные монархии, они будут связаны тесными узами не только с Испанией, но и с Францией.

В правящем лагере Франции периода второй реставрации наряду с лидером ультрароялистских групп графом д'Артуа действовали сторонники более разумной внешней политики. Морской министр барон П. Б. Порталь в 1819 году поставил в правительстве вопрос о необходимости считаться с требованиями французских промышленников и торговцев, настаивавших на установлении регулярных связей с Бразилией и испанской Америкой. Об этом же шла речь в памятной записке, представленной кабинету министров Коммерческим советом в 1821 году. Несмотря на свой консерватизм, Шатобриан достаточно четко выразил настроения, получившие распространение в деловых кругах: «Францию не устраивало предоставление монополии на торговлю с Новым Светом Англии и Соединенным Штатам».[424] Учитывая потребности развития торгового обмена с испанской Америкой, кабинет министров в сентябре 1822 года принял решение открыть французские порты для торговых кораблей патриотов. Эта мера носила робкий, половинчатый характер. Кораблям новых государств разрешалось бросать якорь в гаванях Франции, только если они будут воздерживаться от поднятия национального флага и характер их торговых грузов будет служить свидетельством того, что они не занимаются каперством.

Дебаты о признании независимости новых государств в Америке развернулись во французской печати и в палате депутатов парламента. Политические симпатии французских либералов, находившихся в оппозиции к роялистскому режиму, были на стороне борцов за независимость колоний. В 1819 году Боливар пользовался в Париже большей популярностью, чем какой-либо другой иностранный деятель. В столичном театре «Варьете» в то время с успехом шла пьеса «Боливар и Морильо». Известный деятель либерального лагеря аббат Прадт в период 1821–1828 годов опубликовал шесть работ о борьбе испано-американских патриотов и их лидера Боливара, получивших широкое распространение во Франции и в других европейских странах. В палате депутатов генерал М. С. Фой патетически восклицал: «Разве вы не знаете, что имя Боливара будет почитаться в грядущих веках, подобно имени Вашингтона!».[425]

Такова была политическая ситуация, когда французское правительство начало предпринимать первые осторожные шаги по нащупыванию подходов к борющейся испанской Америке. В 1819–1822 годах за океан отправились несколько французских миссий для сбора информации и изучения возможностей развития торгового обмена. В этих целях использовались торговые агенты, визиты военных кораблей, специальные секретные эмиссары. В обязанность последних входило выяснение отношения местных жителей и властей к планам учреждения конституционных монархий.

В июне 1820 года в Южную Америку отплыла небольшая эскадра из трех кораблей под командованием контр-адмирала П. Р. Журдена де ла Гравьера. Ему поручалось, соблюдая строжайший нейтралитет, установить дружественные контакты с повстанцами и собрать всю необходимую информацию для установления и развития торговых отношений. Во время стоянки в Ла-Гуайре Ж. де ла Гравьер встречался с Боливаром и обсуждал с ним поставленные перед французской миссией задачи. Другой эмиссар Парижа — капитан корвета «Баядер» А. Р. Руссин посетил в это время остров Маргарита и Пуэрто-Кабельо. В 1821 году в Венесуэле находился также французский посланец Бенуа де Шассерио в целях выяснения отношения руководителей патриотов к политике Франции.

Представленный Руссином морскому министру Порталю доклад о положении в провинциях Венесуэла и Новая Гранада и донесения других эмиссаров содержали рекомендации о необходимости для Франции порвать с «фамильным пактом», привязывавшим ее к Фердинанду VII, и проводить в южноамериканском вопросе политику, отвечающую национальным интересам. Во многих сообщениях отмечалась роль Боливара как выдающегося деятеля континентального значения.[426] Характер французских миссий говорил не столько о намерении Парижа пересмотреть свою политику, сколько о появившихся опасениях не опоздать с признанием независимости молодых государств в Америке в случае изменения общей международной ситуации.

Из Южной Америки в это же время двинулся в Париж встречный поток дипломатических представителей. В 1819 году Боливар направил во Францию двух испытанных участников освободительной борьбы — Луиса Риеу и Мануэля Кортеса-и-Кампоманеса. Они пытались получить в Париже финансовую и военную помощь, встречались с Порталем.[427] С этого времени и до конца 1822 года Париж служил местом пересечения маршрутов многих колумбийских дипломатических эмиссаров. Не всегда согласуя свои действия, Cea, Ревенга, Эчеверриа и другие представители Боготы вели в столице Франции кампанию за завоевание на свою сторону общественного мнения и влиятельных представителей правящего лагеря, не придерживавшихся ультрароялистских взглядов. Горячее желание помочь родине и недостаток надежных связей во Франции иногда заводили некоторых колумбийских дипломатов в дебри фантастических планов. Так, Эчеверриа установил контакты с представителями палаты депутатов и королевского двора и сообщил Боготе о возможности обеспечить принятие решения о признании Францией Великой Колумбии, если вручить в «соответствующие руки» 500 тыс. франков. Хотя подкуп в крупных масштабах нередко использовался в династической дипломатии XVII–XVIII веков, Гуаль решительно отклонил «инициативу» Эчеверриа.[428]