Чувствуя слабость красных, я все-таки не мог вступать с ними в открытую борьбу, так как сам был слишком слаб, но продолжал формирование своего отряда. Администрация отдела как-то притихла, повела агитацию против меня и допустила оплошность, оповестив в своих газетах, что «банда Фостикова» разбита «верными долгу» бойцами. Население, видевшее меня в станицах, всюду говорило о лжи большевиков.

Организация отряда и первые походы

18 июня, прибыв к себе на бивак, я принимаюсь за организацию частей:

• казаков Баталпашинского отдела свожу в одну часть и называю — 1-й Хоперский полк (135 человек с пятью пулеметами);

• казаков Лабинского отдела — в 1-й Лабинский полк (150 человек с двумя пулеметами);

• формирую отдельный Терский отряд (95 человек) — все эти части конные;

• всех пеших свожу в 6-й Кубанский пластунский батальон (48 человек).

Всего в составе частей набралось 428 человек и до 50 офицеров. Спешно организую тыл в поселке Хасаут-Греческий, где открываю лазарет.

Сформированные мною кадры частей дали первый отряд, который называю «Армия возрождения России» (название очень громкое, но для противника меткое). Конечно, организовываю штаб с отделениями: оперативным, административным и политическим. За неимением офицера Генштаба, беру на должность начальника штаба полковника Туполева, которого раньше не знал как следует, а лишь по словам других. В этом выборе сделал свою первую ошибку, так как в полковнике Туполеве я не нашел помощника — это был писарь и, как потом выяснилось, совершенно безавторитетный человек. Заведующим административно-политическим отделом я наметил полковника Проскурина, отличного офицера и работника.

Командирами полков назначены: 1-го Лабинского — есаул Ковалев, 1-го Хоперского — есаул Ларионов,[65] храбрый, отличный офицер, 6-го батальона — есаул Балуев, достойный командир пехотной части, но очень строгий и резкий. Командиром конной бригады (1-й Лабинский и 1-й Хоперский полки) назначаю полковника Старицкого, он же и мой помощник.

С первых же шагов стало заметно отсутствие кадровых офицеров (на Кубани многие из них были арестованы, а те, кто оставался, скрывались). Вначале у меня было всего четыре кадровых офицера. Но усилием всех нас, чинов кадра, работа все же продвигалась вперед. Высылка разъездов, сторожевое охранение были налажены. По станицам шли приказы, призывы и наши программы борьбы против большевиков. Особенной нужды в политической программе не было (так это мне казалось), так как народ на Кубани жаждал освобождения от коммуны и большевиков. Борьба была провозглашена за изгнание большевиков-коммунистов, за твердую власть на местах, прекращение насилия, грабежей, охрану религии и Учредительное собрание как результат нашей борьбы.

Население к моему начинанию сначала отнеслось недоверчиво — живой силы у меня было слишком мало, особенно в начале восстания, но продовольствие моим сборщикам давали охотно, а зачастую станицы сами высылали необходимое для жизни.

Надо заметить, что горные станицы не испытывали всего гнета большевиков, так как охранялись присутствием небольших групп в лесах. Большевики это учитывали и, чтобы не у. еличивать «лагерь зеленых», относились к населению горной полосы предупредительно: особых реквизиций не производили, а когда объявляли реквизиции рогатого скота, которым население было богато, люди этой полосы были под моей защитой.

Большевики между тем начали засылать своих шпионов в мой район, но они вылавливались и предавались нашему суду. Население не горной полосы Кубани не могло пройти ко мне легко, и прорывались лишь отдельные бойцы. Скажем, в станице Кардоникской жители в массе относилось ко мне отлично, но в боевые части шли немногие, говоря, что, мол, когда начнется борьба, то «мы выйдем к вам». Поэтому мне приходилось готовить население через офицеров — жителей этой или иной станицы. Работа была поручена начальнику гарнизона станицы Кардоникской, войсковому старшине Маслову,[66] и коменданту станицы, хорунжему Нагубному. Действительно, в последующих событиях население станицы меня не обмануло.

В конце июня 1920 года я установил связь с отрядом войскового старшины Князева, действующего в районе станицы Надежной (90 человек), и есаула Лычева[67] у станицы Ахметовской (100 человек). Были посланы мелкие разъезды в горы Майкопского отдела, но они нашли там лишь небольшие группы по 10–15 казаков, которые из районов своих станиц уходить не хотели.

Большевики забили тревогу, их разъезды после коротких перестрелок убегали, распространился слух, что у меня собрано 8–12 тысяч казаков, всюду мои силы преувеличивали и распространяли сказки о моих зеленых казаках. В горы большевики ехать боялись, и горный район (станицы Кардоникская, Зеленчукская, Сторожевая и Преградная) был фактически под моей властью. В станицах были выбраны атаманы и назначены мной коменданты.

Единственным притоном коммунистов был Тебердинский курорт, где они свили себе прочное гнездо под видом курортных лечебных заведений. Для ликвидации Тебердинского гнезда 29 июня мной была выслана сотня 1-го Лабинского полка под командой сотника Бара (не казак, но служил в Астраханских казачьих частях). Сотня в составе 85 человек выступила с приказанием пройти горной тропой к курорту, ночью окружить коммунистические общежития, арестовать всех и, забрав имущество, деньги и продовольствие, возвратиться по реке Теберде до селения Георгиевско-Осетинского, откуда напрямую горной дорогой прибыть на бивак.

Но первый блин вышел комом, главным образом потому, что офицеры после жизни в лесах отдельными группами, видимо, отвыкли выполнять точно приказания, да и я, назначая для исполнения заданий офицера, не знал его хорошо. Было же исполнено следующее: сотник Бар, выведя сотню с бивака по горной тропе, спустился раньше времени в Тебердинское ущелье, а именно у Верхнетебердинского аула, откуда по шоссе дошел до курорта (15 верст), так что некоторые коммунисты, узнав о приближении казаков, бежали. К сотне по дороге пристало много карачаевских «шакалов» — грабителей, и поэтому при захвате общежитий произошел грабеж и убийство ими всех большевиков, деньги были разграблены, были взяты запасы сахара, чая, муки, медикаментов, белья и прочего.

На обратном пути сотник Бар дошел до осетинского селения, где все перепились аракой (водкой собственного изготовления у горцев), и не свернул в горы, а прошел прямо в станицу Кардоникскую, где спьяну и заночевал. На рассвете на станицу было произведено нападение милиции Баталпашинского отдела, сотня была захвачена врасплох, и хотя потом оправилась и прогнала милицию, но морально пострадала и потеряла 15 человек убитыми. Начало плохое, подрывающее наш авторитет и доверие у населения, которое потребовало от меня энергичных и строгих мер.

По прибытии сотни на бивак весь отряд по случаю дождей я перевел в покинутое жителями селение Лысогорка (жители — иногородние, присоединившиеся в 1918 году к большевикам, а при очищении Кубани от красных в 1919-м ушли с ними). В этот же день, 2 июля, ко мне прибыл хорунжий Маслюк[68] и офицер для связи с войсковым старшиной Князевым. Хорунжий Маслюк прибыл с несколькими бойцами из состава передавшихся казаков советского конного полка на нашу сторону (240 человек).

Дело было так. В станице Исправной стоял 2-й советский конный полк отдельной бригады 34-й пехотной дивизии. Состоял он исключительно из казаков, сдавшихся на Черноморском побережье, и управлялся 40–45 коммунистами. Этот полк имел задачу: разведка в горных станицах и лесах и вылавливание зеленых. Казаки полка имели связь с зелеными казаками, одиночным порядком убегали в лес, а уже при мне из сдавшегося разъезда был послан урядник, с целью уговорить полк перейти к нам.