Но особенный рассказ о Тобольске, куда прибыл 1 июня 1837 г. «Пишу тебе, милый, бесценный Папа, и сам не верю своим глазам, что из Тобольска, все это кажется мне сном, и весьма приятным (это за 80 лет до трагических дней пребывания здесь его внука с семьей). Начну с того, чтобы благодарить Тебя, милый Папа, послать меня в этот отдаленный и любопытный край, который никого из нас еще не видел. „…“ Восторг, с которым меня здесь везде принимали, меня точно поразил, радость была искренняя, во всех лицах видно было чувство благодарности своему Государю за то, что он не забыл своих отдаленных, душою ему преданных, и прислал к ним сына своего, который тоже умеет понять счастье делать счастливыми других. „…“ Они говорят, что доселе Сибирь была особенная страна, а теперь сделалась Россиею». Наследник характеризует Сибирь как «край чрезвычайно любопытный» и выражает сожаление, что в этот раз не удалось далее съездить, надеясь притом, если Бог даст, со временем туда попасть.

Еще не получив этого письма, отец 1 июня, предполагая, что сын уже в Тобольске, пишет: «Итак, если Бог благословил, ты сегодня в столице Сибири — какая даль! Но какое тебе на всю жизнь удовольствие, что там был, где еще никто из русских царей не бывал. Любопытно знать, что ты там найдешь, не скоро получим мы твои письма». Но уже через две недели, 14 июня, Николай I писал «милому Саше»: «К большой нашей радости, получили мы, наконец, письмо твое из Тобольска. „…“ Меня душевно радует, что вижу, с каким удовольствием обращаешь ты внимание на все предметы, и начинаешь правильно о них судить».

И действительно, восприятие и оценки увиденного в путешествии свидетельствуют о том, что наследник взрослеет, проявляет живой интерес к своей стране и начинает серьезно задумываться о предстоящей ему роли, или «обязанности», как принято это было называть в семье. Эмоциональные срывы подростка, не желавшего подчиниться своему предназначению, остались в прошлом. Он не только примирился с неизбежным, путешествие повлияло благотворно, затронуло чувства, укрепило волю, пробудило желание выполнять свой долг. Правда, это происходит не без воспитательных усилий Николая I. Не прошло и трех недель после отъезда сына, как он спрашивает, направляя ход мыслей и настроений юного путешественника: «…не чувствуешь ли ты в себе новую силу к подвиганию на то дело, на которое Бог тебя предназначил? Не любишь ли ты сильнее нашу славную, добрую Родину, нашу матушку Россию? Люби ее нежно, люби и с гордостью ей принадлежи и Родиной называть спеши». Спустя месяц после получения этого письма наследник пишет из Казани 22 июня, накануне дня рождения отца: «Меня одушевляет новой силой и новым желанием исполнить долг мой, который я считаю для себя самой приятной обязанностью». 3 июля он пишет из Тамбова: «Я же с каждым днем вижу и чувствую более и более всю важность моего путешествия, из которого я постараюсь извлечь всю возможную пользу, чтобы быть впоследствии полезным нашей матушке России и тебе, милый Папа, нашему обожаемому Государю. „…“ Видя землю Русскую теперь изблизи, более и более привязываюсь к ней и считаю себя счастливым, что Богом предназначен всю жизнь свою ей посвятить». При входе в Успенский собор Кремля он уже вполне конкретно представляет, как «в этом священном месте» ему «придется дать обет пред Богом блюсти ему за Россию!»

Эти долгожданные признания сына вызывают не только радость и благодарность, но неожиданные для самодержавного монарха отцовские откровения. В ответ на поздравление с днем рождения Николай I писал: «Знай же, что лучший для меня подарок есть ты сам. „…“ Да, я тобой доволен. В мои лета (это в 41 год. — Л. 3.) начинаешь другими глазами смотреть на свет и утешение свое находишь в детях, когда они отвечают родительским справедливым надеждам. Этим счастьем, одним величайшим, истинным наградил нас досель Милосердный Бог, в наших милых детях. На тебя же взираю я еще иными глазами, может быть, еще с важнейшей точки: К старости в тебе найти еще залог будущего счастия нашей любимой матушки России, той, которой дышу, которой вас всех посвятил еще до вашего рождения. „…“ Хочу, чтобы ты чувствовал, что ты час от часу более узнаешь край, более и более его любишь и чувствуешь всю огромность будущей твоей ответственности — тогда я еще жив. Спасибо тебе».

Душевная близость и взаимопонимание самодержца и наследника престола проявляются не только в таком важном вопросе, как ответственное отношение к своему предназначению, но и в бытовых мелочах, в литературных пристрастиях. С большим удовольствием и неоднократно сообщает Николай I, что собака наследника Нептун привязалась к нему. А наследник в самом начале путешествия пишет из Твери: «Городничий тамошний напомнил нам городничего из „Ревизора“ своей турнюрой». Позже из Москвы делится с отцом, что смотрел в театре «Ревизора». Но и отец не остается равнодушным к миру гоголевских героев: «Сегодня я читал сцену с Бобчинским, хорош, должно быть, гусь».

«Венчание с Россией», как назвал это путешествие В. А. Жуковский, было знаменательным событием, оставившим глубокий след в душе будущего императора. В Сибири, в Ялуторовске, в Кургане он увидел ссыльных декабристов и проникся к ним состраданием. Установившаяся в императорской среде традиция не давала забыть о событиях на Сенатской площади. Каждый год 14 декабря в Аничковом дворце Николай I собирал узкий круг ближайших сподвижников, которые помогли ему подавить мятеж и занять престол. Присутствовал и наследник. В своем дневнике с детских лет каждый год в этот день он фиксировал очередное торжество победителей, разделяя их настроение. Но когда он увидел людей своего круга, прошедших одиннадцать лет каторги и ссылки, сердце его дрогнуло, и в нескольких письмах он просил отца «о прощении некоторых несчастных». Николай I не простил, но разрешил некоторым из них приписываться в ряды Кавказского корпуса.

Цель путешествия, на которое возлагал такие большие надежды отец-император, была достигнута. Наследник вернулся в Зимний дворец из своего странствия возмужалый, окрыленный, проникнутый сознанием своей ответственности, внутренне настроенный на выполнение предстоящей ему высокой обязанности. И когда это произойдет через 17 лет, в его первых шагах самодержавного правителя страны видны будут неизгладимые впечатления этой поездки. В 1856 году, в дни коронационных торжеств, Александр II даст амнистию всем оставшимся в живых декабристам, петрашевцам и другим политическим заключенным. И некоторые из них примут участие в подготовке главной реформы царя-освободителя — отмены крепостного права. Он не только будет читать вольную прессу Герцена, но и разрешит Я. И. Ростовцеву — председателю Редакционных комиссий, готовивших крестьянское законодательство, иметь один экземпляр «Колокола» для ознакомления с критикой оппонента и использования здравых соображений. В августе-сентябре 1858 г., в кульминационный момент натиска реакционных и консервативных сил дворянства и бюрократии, сопротивляющихся отмене крепостного права, он совершит вместе с императрицей путешествие по центральным губерниям России и, убедившись в полном доверии народа к своему монарху, решительно продолжит начатое дело эмансипации. Такие регулярные длительные поездки по стране будут характерны для первых лет царствования Александра II, ставших «перевалом», «поворотным пунктом» русской истории, эпохи падения крепостного права.