- Я? – усмехнулся Павел Валентинович почти дружелюбно. – Я... верховный жрец этого... недоразумения, - и мотнул подбородком в сторону подростка в камуфляже.

- Извините, пожалуйста, - сказал парень на подоконнике, - но, по-видимому, это все-таки я.

- Что?.. – нелепо переспросил Ивантеев.

- Верховный жрец – я.

Высказав это невероятное предположение, парень подумал, покопался за пазухой и извлек на свет ритуальный нож. Тот оказался непривычно красивым – темным, узким, с узорной рукоятью, напоминавшим не финку, как большинство жреческих ножей и собственный клинок Павла Валентиновича, а скорее кортик. Золотоволосый подросток, легкомысленно вертевшийся в кресле, улыбнулся парню как родному, лучезарно и чуть ли не с обожанием.

Павла Валентиновича сотряс дикий гиений хохот.

Он смеялся громко и хрипло, захлебываясь, дрожа, он вцепился скрюченными пальцами в дверь, но не удержался и сполз на пол; упершись на четвереньки, он стоял, кашляя и рыдая от смеха, в глазах мутилось, но в груди становилось все легче, легче, легче, по щекам текли слезы, шею заливал пот, брюки потемнели спереди, он повалился на паркет мешком и, не в силах уже смеяться, корчился, стукая о паркет лысеющей головой. Новый припадок хохота заставил его визжать и скулить, он схватился за край красного шерстяного ковра и попытался завернуться в него.

- Что это с ним? – подозрительно спросил Жень, выбираясь из кресла.

Ксе подумал и сказал:

- Крыша поехала.

Бог подошел вплотную и брезгливо потрогал сумасшедшего носком ботинка. Тот только хрюкнул по-поросячьи, возясь в ковре.

- Ну блин, – сказал Жень разочарованно. – И мстить-то некому… обидно.

- Это карма, Жень, - проговорил Ксе, убирая нож.

- Чья?

- Его. Карма ему отомстила. Что-то такое все равно случилось бы, не в этой жизни, так в следующей.

Ксе подумал и добавил:

- А насчет отомстить... Ты еще ему и поможешь, если убьешь. Меньше искупать придется.

- Да?.. – рассеянно сказал божонок, глядя на Павла Валентиновича; тот успокоился и лежал тихо, завернувшись в ковер.

По головному офису ЗАО «Вечный Огонь» разнесся грохот автоматной очереди.

…На другом краю города, не просыпаясь, шевельнула ушами белая кошка. Тихо зарычал свернувшийся под столом рыжий кобель кане-корсо, а второй, нечистопородный черный доберман, поднял голову, встретившись глазами с ястребом.

Бледная молния, последние дни вспыхивавшая над полем все чаще, наконец, рассекла мир от земли до неба, и в разломе, между дрожащих, сияющих болезненным светом граней, проглянул иной мир.

13.

Кетуради приехала заполночь, и с нею, кажется, все стфари, жившие в Москве и ближнем Подмосковье – так показалось Ксе, в суматохе выбежавшему во двор вслед за перепуганной Иллиради. Он почти сразу понял, что стоило бы остаться наверху, но пробраться назад было уже невозможно: в огромном родовом доме ютилось больше сотни человек, и все они теперь толпились в узких коридорах и на лестницах, против обыкновения громко переговариваясь. Электричество экономили, в полутьме мало кто видел жреца, и русский язык мешался со стфарилени – вдали от чужих ушей или в критических ситуациях стфари переговаривались на родном наречии.

Менгра-Ргет вышел навстречу матери; их обступили плотным кольцом. Передние отступали, освобождая место вождю, задние напирали, желая видеть и слышать, толпа прижала Ксе к Иллиради, а та судорожно вцепилась в его руку потной ладошкой. Кто-то все же зажег фонари, лампочки в грубых жестяных воронках, прицепленные по верху ограды, и они, качаясь, гремя, бросали неверный свет во двор, засыпанный потемневшим, перемешанным ногами снегом; свет их смешивался с пляшущим пламенем факелов – один за другим те вспыхивали над толпой, точно отбрасывая происходящее лет на сто в прошлое.

Стфарилени, певучий, словно финский, грубо и резко звучал в устах кузнеца-вождя; Ксе не разбирал ни слова, но нетрудно было понять, о чем речь. Ровно двенадцать часов назад вновь нарушилось естественное бытие вероятностей, взвыли стихии, разодранные прогремевшим в неведомых сферах взрывом, и соприкоснулись Вселенные, чтобы выплюнуть в мир-убежище преследователей, ставших пленниками своей погони.

Нкераиз пришли.

Менгра клял Кетуради за то, что заставила соплеменников кинуться навстречу гибели. Что бы ни сталось здесь, в лесах, громадная столица страны волей-неволей защитила бы жителей. У нее достаточно бойцов и боевых машин, оружие здесь куда совершенней того, которым располагают нкераиз, да и не рискнули бы они вступать в конфликт с хозяевами земли. Никто не стал бы выгонять немногочисленных стфари из-под защиты просто затем, что кому-то их очень нужно убить. Их всего тридцать тысяч. Еще сотня или две не помогут Ансэндару справиться с Энгу, опоенным кровью.

Кетуради возражала. Ветер трепал ее белые косы, и страшным было лицо старухи. Ксе не знал, что она могла сказать сыну, но в выцветших глазах ее пылала ярость. Жрец понимал теперь, что на мягкосердечную Эннеради она похожа только лицом: разница между ними была – как между ключницей и княгиней.

Он думал о том, что делают сейчас нкераиз. Около полусуток уже они медлили, встав лагерем в тех местах, где впервые появились стфари. Они не знали, куда пришли и, вероятно, разведывали местность, но разведка нужна лишь солдатам – в тонком мире скрыться куда сложнее, а богу и вовсе невозможно утаить себя от взгляда другого бога.

О появлении Энгу Ксе узнал от Женя.

- Уй-ё, - мрачно сказал мальчишка, неосознанно копируя самого Ксе, и тот улыбнулся, но умерла улыбка, стоило юному богу продолжить, - Ксе, кажется, рвануло… миры рвануло.

Кровь ползла из-под тела прежнего верховного жреца, отправившегося на очную ставку со своей кармой, на дорогом скользком паркете она растекалась быстро и уже замарала ботинки Женя. Потрясенный увиденным, тот забыл отступить.

- Что? – прошептал Ксе, спуская ноги с подоконника.

- Кажется, на него что-то завязано было, - пробормотал Жень, отряхивая обувь и возвращаясь в роскошное кресло. – На ублюдка этого. Наверно, та штука, которую я нафиг вынес… Он же при ней был последнее время.

- И что теперь?

Жень молча поднял лицо, бледное и суровое, перехватил плотнее свой автомат. Он долго сидел так, прислушиваясь к тому, что было открыто только богам, и из-за двери, из приемной, доносился уже осторожный шорох – вероятно, кто-то из младших жрецов осмелел настолько, чтобы поинтересоваться происходящим и своей дальнейшей судьбой…

- Они притащили его с собой, - едва слышно сказал он, наконец; Ксе не потребовалось объяснений. – И он… как я. Каким меня сделал бы этот.

«Героин», - в который раз вспомнил жрец. Как обколотый наркотиком террорист, Энгу, бог войны нкераиз, был способен на все, и то, что в этом мире он стоял от силы над несколькими тысячами солдат, не играло решающей роли. Передозировка человеческих жертв может повлечь за собой распад, окончательную смерть божества… но страна нкераиз не умирала, она была самой передовой, самой прогрессивной, самой победоносной в том мире, и жрецы сумели провести своего бога живым через жертвоприношение шакти. Сила, которой должно было сдерживать смертоносную мощь, превратилась в свою противоположность, Энгу стал «развинченным», как сам Жень, но будучи, в отличие от мальчишки, полностью во власти своего культа, он видел лишь указанную ему цель.

- Как же теперь?.. – встревоженно прошептал Жень. – Анса?

Потом голубые глаза сверкнули решимостью, и божонок обернулся к Ксе.

- Ты уверен? – спросил верховный жрец, выслушав его.

- Ты не боишься?

- Нет, - Ксе пожал плечами. После того, как псих Сергиевский гонял его туда-сюда через смерть, ему казалась смешной сама возможность чего-то бояться.

- Ну и все, - сказал Жень. – Я теперь могу, как Даниль, куда угодно мгновенно ходить и кого хочешь перекидывать. Как-нибудь на Камчатку смотаемся, ладно? Там красиво.