Глава двадцать восьмая В УБЕЖИЩЕ

Дача у люськиных родителей была не очень шикарная, но все-таки дача, а не какой-нибудь щитовой домишко, которых полно понастроили в разных садово-огородных товариществах.

Трехкомнатный, с застекленной верандой дом возвышался посреди участка в восемь соток, некогда считавшегося пределом мечтаний советского человека. Когда-то здесь была ведомственная вотчина электролампового завода, участки выделялись через местком, вокруг их распределения кипели шекспировские страсти и плелись изощренные интриги. Сегодня это место из-за близости города и обилия вокруг лесов, озер и живописных мест стало лакомым кусочком — сюда потянулись новые русские. Четыре участка напротив люськиной дачи скупил владелец сети магазинов бытовой техники и стройматериалов. Их расчистили от еще крепких, но никак не соответствовавших запросам нового хозяина домов и сараев. Что здесь будет — можно только гадать. Сначала территорию оградили высоким забором.

Потом там работал экскаватор, копая котлован. Затем активность строителей упала до нуля — поговаривали, на торгового магната ополчилась налоговая полиция. Но ходили и не менее авторитетные сплетни, что торгаш и полицейские достигнут консенсуса, строительство возобновится и вскоре тут будет возведено нечто такое, чему суждено поразить воображение всех городских дельцов. Правда, это будет нелегко, — поскольку выделиться среди городской «знати» сложно. Это было видно и по этому поселку, и по другим. Вон, хозяин ресторана «Арык» умудрился даже сарай сделать из кирпича, с башенкой и бойницей, а шпиль его дома возвышался над окружающими домами, подобно готическому собору.

Слева от люськиной дачи находился заросший участок с покосившимся крохотным домиком с заколоченными ставнями. Кому он принадлежал, куда делись его хозяева — Сева и Гулиев не знали и знать не хотели. И вообще им меньше всего хотелось лишний раз показываться на глаза людям. Но люди сами двинули к ним. Первым заявился суровый бородатый полупьяный тип, отрекомендовавшийся заместителем председателя кооператива и спросил, что они тут делают.

Гулиев протянул написанную Люськой бумагу, а потом предложил немножко отметить новоселье. Расставались с зампредседателя они лучшими друзьями. Тот обещал заглянуть еще. Чуть позже заявился молодой хмурый парень и заявил:

— Я соседний участок охраняю. Там стройматериалы. Не дай Бог что сопрете.

— О чем ты, родимый? — слезливо и пьяно воскликнул Гулиев. — Садись с нами, пить будем.

— Я на службе, — угрюмо ответил сторож, но по тому, как загорелись его глаза, было видно, что выпить ему хочется. И что выпить он вовсе не дурак. Наконец, он опустошил пару стаканов и под дружественные похлопывания со стороны Мухтара по плечам и спине ушел вполне довольный и жизнью, и новыми соседями.

— Нормальные мужики тут живут, — говорил вечером Гулиев. — Наш народ.

— А заложат? — нахмурился Сева.

— Не нервируй меня, — отмахнулся Гулиев, повалился на кровать и тут же захрапел.

Просиживать день и ночь напролет безвылазно на даче и бояться лишний раз высунуть нос — это была пытка скукой и неопределенностью. Из развлечений имелись лишь радио да кипа старых газет и журналов. Но Сева меньше всего думал о развлечениях. Он никак не мог окончательно освободиться от оцепенения и страха. Сегодняшнее существование, вдали от всех, вполне устраивало его. Ему казалось, что он может прожить так всю жизнь. Лишь бы забыть об убийстве, о пропасти, разверзшейся у него под ногами.

Гулиев же вскоре вошел в привычную колею. Ему это оказалось совсем нетрудно. По соседству с дачным товариществом раскинулся поселок Новооктябрьский. В старорежимные времена он именовался селом Могильным. А в перестройку его переименовать обратно забыли. До сих пор жителей именовали могильщиками. В Новооктябрьском-Могильном Гулиев отыскал бабку-самогонщицу, у которой купил две бутылки с огненной водой — все дешевле, чем затовариваться в магазинах. Да и водке Гулиев по каким-то своим извращенным вкусам предпочитал чистый самогон. На три дня хватило, но потом снова начала мучить жажда.

— Веди себя хорошо, дверь никому не открывай, спичек не жги, — шутливо погрозил Гулиев пальцем Севе. — А я — за нектаром.

Темнело. Загородную тишь нарушали лишь лай собак, шуршание крон деревьев, гудки далекой электрички да шум проносящихся по шоссе машин. Сева сидел в комнате, перелистывая, наверное, в десятый раз, журнал «Америка». Девочки в купальниках, небоскребы, рок — группы, сияющие лимузины — картинки с чужой, далекой «планеты». Сева завороженно всматривался в фотографию Лос-Анджелеса с птичьего полета. Картина будто гипнотизировала, и этот безмятежный покой, казалось, не может нарушить ничто…

— Стой, стрелять буду! Стоять, гад!

Сева как подброшенный вскочил от доносившихся с улицы криков. Потом послышались хлопки. Ошибиться невозможно — за окнами началась пальба.

Сева, пригибаясь, скользнул на веранду и выглянул из окна. Первый, кого он увидел, был парень в желтой кожанке — тот самый! Пригнувшись за яблоней, он палил в кого-то из пистолета. Выстрелы были не глухие, киношные, а сухие, резкие и очень громкие. Противника его Сева не видел. И видеть не хотел.

Дальше Сева не задумывался, что делает. Думать в таких случаях вредно. «Полундра, спасайся, кто может!» — кричат в подобных передрягах на флоте. Он перемахнул через подоконник, побежал, задев ногой смородиновый куст, растянулся на земле, но тут же вскочил и кинулся к сараю.

Услышал сзади хриплый нервный окрик «желтокурточника»:

— Стой, сопляк!

— Как же, нашли дурака. Остановится он — держи карман шире! Окрик только придал ускорение. У забора он оглянулся. Красавчик в желтой кожанке махал ему пистолетом. Прогремел еще один выстрел. Пуля с металлическим «вжик» пронеслась рядом с ухом, Сева понял, что стреляют в него, и следующая пуля может впиться в его тело, разрывая внутренности.

— У, блин, — вскрикнул Сева. В три прыжка он набрал приличную скорость и махом перепрыгнул через двухметровый забор, возведенный хозяином городских магазинов.

Сева помнил, что такие трюки их заставляли делать на полосе препятствий в ПТУ на уроках по начальной военной подготовке. И никогда ему не удавалось преодолеть препятствие. Но тогда, на уроках, ему не палили в спину.

Он пробежал огороженную территорию, едва не угодил в котлован, поскользнувшись на размякшей от вчерашнего дождя земле, потом больно ударился о плиту.

— Э, какого черта? — заорал выглянувший из будки сторож Тут послышался новый выстрел, и сторож исчез в будке. Теперь, гораздо менее проворно, с третьей попытки

Сева преодолел второй забор, за которым начинался заваленный мусором овраг, а дальше — лес. Спотыкаясь и падая, побежал по склону оврага, прислушиваясь к выстрелам. Потом он так и не смог вспомнить, сколько их было — два или десять…