— Да ты-то кто такой, парень?

— Вот это другой табак! — довольный собой, заявил Лешка. И снова нахлобучил на лоб шапку. — Родной племянник Фардии Ихсамовны, вот кто! Из деревни я, понял?

— Эк!.. — весьма усомнился шофер, насмешливо оглядывая курносое веснушчатое лицо бойкого мальчугана. — Сомневаюсь.

— А ты не сомневайся, старик! — тоже подобрел Лешка. — Или рожа не схожа? Моя мать тоже на Фардию Ихсамовну мало схожа была, а родная сестра, вот! Тетя! Тетенька!.. — вдруг заорал он заговорившейся с курьершей Танхаевой. — Подите-ка сюда, тетя Фардя!..

Водитель, окончательно сбитый с толку, смотрел то на Танхаеву, то на Лешку: экое же в природе бывает чудо! А Лешка как ни в чем не бывало ждал, когда подойдет к нему испуганная его криком добрая бурятка.

— Что, мальчик?

— Это она меня завсегда мальчиком называет, — пояснил Лешка водителю. И снова обратился к Танхаевой — Тетенька, скажите ему, — он показал кивком на шофера, — пускай до базара меня подбросит.

Танхаева оробела. Отказать? А ну как и ей стекла бить будет? Шофера попросить отвезти? Муж еще будет браниться…

— Ну, тетенька!..

— Да-да… Только не знаю, можно ли?.. — умоляюще взглянула она на водителя, словно прося избавить ее от назойливого мальчишки.

— Отчего не прокатить, можно, — неопределенно протянул обескураженный Лешкиным доказательством водитель. «И ведь бывают же чудеса на свете! Мать бурятка, сын русский вроде», — думал он, уже весело глядя на Лешку.

Лешка в приливе ли радости, или просто лишний раз убедить озадаченного шофера в родстве с Танхаевой, подскочил к ней и звонко поцеловал в щеку:

— Вот спасибо, тетя Фардя! — И, уже садясь рядом с водителем, озорно прокричал: — Седни не ждите, тетенька, до свидания! А ну, старик, трогай!

Курьерша поторопилась занять свободное заднее сиденье, и машина, фыркнув мотором, помчалась.

В эту ночь Фардии Ихсамовне снились кошмары: звенели разбитые стекла, падали на пол огромные рыжие кирпичи, и, ухмыляясь, торчала в окне красная Лешкина рожица:

— Привет!

Несколько дней рыжий мальчик не появлялся, и Фардия Ихсамовна отважилась на отлучку из дома. И чай кончился, и стирку запустила — мыло кончилось — и много других продуктов кончилось, не сидеть же голодной! И домой вернулась благополучно. Поставила самовар — два дня без чая высидела! — убралась в комнате и удобно устроилась у окна в ожидании самовара. Знакомый сигнал автомобиля заставил вздрогнуть Танхаеву: уж не к ней ли? Фардия Ихсамовна отложила вязанье, откинула шторку… и о ужас! Прямо на нее глядит курносая рожица Лешки! Однако, камень в руке, сейчас стекла бить будет!.. Танхаева, защищаясь, вытянула перед собой дрожащие руки, а рыжий мальчишка машет ей конвертиком и кричит:

— Привет, тетенька Фардя!! Письмо от Наума Бардымовича!

И исчез. Фардия Ихсамовна с трудом добралась до стула. Слышала, как во дворе звякнула защелка, залаяла привязанная, как назло, к будке овчарка, хлопнула сенная дверь. И вот Лешка уже тут, в комнате.

— Пляшите, тетенька Фардя!

Плясать Фардия Ихсамовна не смогла, но старательно улыбнулась мальчику, даже поманила к себе. Письмо действительно оказалось от Нумы. Что сделать: прочитать его или угостить мальчика за доставку, а уж потом прочитать?

— Спасибо, мальчик. Откуда письмо у тебя?

— А как же! — воскликнул Лешка, желтыми, будто тоже веснушчатыми, глазами уставясь на перепуганную насмерть бурятку. — Я ведь с тетей Надей почту теперь развожу; Вот здорово! Клятву себе дал, тетенька Фардя, шофером буду! Вот годами не вышел да образованьице мое не шибко… Два класса школьных да два зашкольных; не высшее, не низшее, а так, серединка наполовинку. Да если дело пойдет, я и в вечернюю поступлю.

— Какое дело?..

— В ученики меня записали, на слесаря. Сперва монтажу научусь, потом шофером. Любо мне в машине сидеть, ой как любо, тетенька Фардя!

— Сколько же тебе лет, мальчик?

Лешка надулся.

— Что у меня имя нету? Я же Лешка. Лешка! Я же вас не просто тетенькой зову, верно? И вы меня: Лешкой, толмач?

— Да, да, конечно, Леша. Я буду называть тебя Лешей. Я буду называть тебя Лешей, мальчик…

— Ну и лады. А лет мне — тринадцать. Мало, да? Это верно, — сам себе ответил Лешка и незадачливо почесал затылок. — Ну и пусть, вырасту. А на руки да мозгой шевелить я ловкий. Всему научен, тетенька. Да вот смотрите…

Лешка вынул из кармана платок, подал Танхаевой.

— Ваш, тетя Фардя?

Танхаева обмерла: носовой платок с вышитой красной каемкой принадлежал, несомненно, ей и только что находился в рукаве кофты. Как он попал к мальчику, да еще в карман? А Лешка, смеясь, щурил желтые глаза и продолжал:

— Я ведь теперь вроде сродни вам, тетенька Фардя. Племянником вашим родным назвался, по матери будто. Потом, слесарем буду, сам всем расскажу: врал вам Лешка Фокин, а потому врал, чтобы вы перед ним, самого Наума Бардымовича племянником, рожи колесом склабили да в машину с рассыльной сажали, да в ученики на слесаря приняли!.. Я им и про года соврал: сказал пятнадцать кончается, а вот бог росту не дал. Мой, говорю, родной дяденька, Наум Бардымович, до восемнадцати лет пешком под стол ходил из-за роста, а потом сразу, как женился, и вырос…

Танхаева, раскрыв рот, с ужасом слушала Лешку. До чего же испорченный мальчик! И вор, и стекла бьет, и вот еще: людей так нехорошо обманывает! Надо сходить в управление, рассказать… Но Лешка будто угадал ее мысли:

— Только вы, тетя Фардя, пока ни гу-гу, ясно? Мы это не любим. Вам это родство — что слону дробина, а для меня — поворот в жизни. Читали «Как закалялась сталь»? Я ведь читать тоже бойкий, даром что два класса, а другого семиклассника по чтению зашью, будьте любезны! И книжки читать люблю, особенно про войну…

А про Павку Корчагина — два раза читал и в третий буду! — и неожиданно вскочил с места. — Давайте, письмо прочитаю! Подождут! — махнул он на окно, где, видимо, ждала его легковушка. — Пускай думают, что с родной тетенькой оладьи на бараньем сале жру. — А по правде: куска седни еще во рту не держал… И с чего это человеку каждый день жрать хочется?

Танхаева спохватилась. Принесла из кухни пирожки с мясом, соевые конфеты. Опять голодный мальчишка! И письмо привез. Вот только племянником себя назвал — совсем стыдно…

— Возьми, Леша.

Лешка немедленно отправил пирожок в рот.

— Так вы, тетенька, как договорились: ни гу-гу, ладно? А насчет племянника, вы уж, тетенька Фардя, не злитесь. Ну, скажете — выгонят меня с автобазы — вам то что, легче будет, да? А мне это все: и харч, и жизнь новая, может… Думаете, вот так ходить да воровать сладко? Эх, тетенька Фардя… — Лешка уныло оглядел свой продранный во многих местах треух, облезлую телогрейку…

— Хорошо, Леша, не скажу. Однако, я тебе Нумину телогрейку дам, хочешь?..

Вернулся Лешка к машине в малоношенной военной ушанке, стежонке, в больших, но добротно подшитых (Фардии Ихсамовны) валенках. Повертелся перед шофером.

— Как?

Лешку в самом деле с большой неохотой, но приняли-таки учеником слесаря в автобазу. Как-никак племянник парторга ЦК Танхаева, да и шофер управленческой эмки просил за него немало — трудно было не уступить. Однако поругали заочно и Танхаева: парторг, а родного племянника до ручки довел, сам за него даже поговорить постеснялся. Не спасли от упреков слесарей и малоношенные стежонка, валенки и шапка. Ох, и скупы же, видать, Танхаевы!

Рабочие открыто посмеивались над Лешкой: мал, худ, рыжий, глаза — и те с конопушками. Но шустрый, необидчивый Лешка все больше проявлял свои способности и сноровку. В обеденные перерывы Лешка частенько отсиживался в сторонке: не всегда удавалось брать «из дому» завтраки.

Слесаря сначала посмеивались над ним, но, узнав, что у Лешки ничего нет, пригласили его к своему кругу. Лешка с волчьим аппетитом набросился на еду, не прожевывая, глотал куски вареного мяса.