Изменить стиль страницы

— Что с тобой? Ты какая-то растерянная, — спрашивает Мигель.

Прихожу в себя, смотрю на него и отвечаю, пытаясь забыть заполонившие мою голову картинки:

— Да так, витаю в облаках. С каждым днем мой кот потихоньку угасает и…

— Как жалко Куррито, — бормочет Пако, и Рауль сочувственно кивает.

— Ох, милая моя, мне очень жаль, — говорит Мигель и берет меня за руку.

Некоторое время мы разговариваем о моем коте, и мне становится еще грустнее. Я обожаю Курро, но с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой его жизнь становится короче. Мне пришлось это признать, когда я услышала от ветеринара диагноз. Но мне тяжело это осознать. Очень тяжело.

Вдруг в кафетерии появляется моя начальница, и, как всегда, в окружении нескольких мужчин. Это какая-то пожирательница мужчин! Мигель смотрит на нее и улыбается. Я умолкаю. Моя начальница — очень привлекательная женщина. Это сексуальная брюнетка пятидесяти лет, решительная, свободная (но не совсем, ведь ей приписывают многочисленные интрижки с сотрудниками компании). Она следит за собой, как никто другой, и никогда не пропускает занятия в фитнес-центре. Одним словом, ей нравится… нравиться.

— Джудит, — прерывает мои мысли Мигель, — ты уже все?

Я прихожу в себя и перевожу взгляд от начальницы к своему завтраку. Делаю глоток кофе и отвечаю:

— Все!

Мы встаем и выходим из кафетерия. Пора работать.

Через час, сделав нужные копии и дописав письма, направляюсь к кабинету начальницы. Стучу в дверь и вхожу.

— Вот окончательный вариант договора для филиала в Альбасете.

— Спасибо, — строго отвечает она, просматривая его.

Как обычно, я стою перед ней в ожидании указаний. Я восхищаюсь ее волосами, они такие волнистые, такие ухоженные. Ничего общего с моими темными прямыми волосами, которые я обычно завязываю в хвост. Звонит телефон, и я поднимаю трубку:

— Кабинет сеньоры Моники Санчес. Вас слушает ее секретарь, сеньорита Флорес. Чем могу помочь?

— Добрый день, сеньорита Флорес, — слышу глубокий мужской голос, слегка монотонный, как у полицейского. — Это Эрик Циммерман. Я хотел бы поговорить с вашей начальницей.

Узнав это имя, я быстро реагирую:

— Один момент, сеньор Циммерман.

Услышав его фамилию, моя начальница бросает документы, которые только что держала, буквально вырывает трубку у меня из рук и с милой улыбкой произносит:

— Эрик… как я рада тебя слышать! — И после паузы: — Ну конечно, разумеется! Ах! Так ты уже в Мадриде? — Заливается наигранным смехом (он еще фальшивее, чем евро с изображением Папая), а затем шепчет: — Конечно, Эрик. В два часа я жду тебя в приемной, и мы вместе пообедаем.

Вешает трубку и смотрит на меня.

— Назначь мне встречу с парикмахером через полчаса и закажи столик на двоих в ресторане «Джемма».

Сказано — сделано. Через пять минут она пулей вылетает из офиса и через полтора часа возвращается с еще более сияющими волосами и безупречным макияжем. Без четверти два я вижу, как к ней в кабинет заходит Мигель. Обалдеть! Я даже думать не хочу о том, чем они там занимаются. Я слышу смех. Без пяти минут два дверь открывается, и они выходят.

— Джудит, ты можешь идти обедать, — говорит она. — И запомни: я буду с сеньором Циммерманом. Если я не вернусь к пяти и тебе что-то понадобится, позвони мне на мобильный.

Когда злая колдунья и Мигель уходят, я наконец вздыхаю с облегчением. Распускаю волосы и снимаю очки. Беру свои вещи и направляюсь к лифту. Мой кабинет на семнадцатом этаже. Опускаясь вниз, лифт останавливается на многих этажах, подбирая остальных работников, и до первого этажа едет очень медленно. Вдруг между шестым и пятым этажом лифт дергается и полностью останавливается. Включается аварийное освещение, и Мануэла, из розничного отдела, кричит:

— Ай, мама родная! Что случилось?

— Успокойся, — говорю. — Наверняка отключили свет, но скоро включат. Я уверена.

— И когда это будет?

— Откуда я знаю, Мануэла? Но если будешь нервничать, это время тебе покажется вечностью. Так что дыши глубже и увидишь, как быстро появится свет.

Но и через двадцать минут свет продолжает мигать и Мануэла вместе с несколькими девочками из бухгалтерии начинают паниковать. Я понимаю, что нужно что-то делать.

Итак, посмотрим. Мне тоже вовсе не нравится находиться в закрытом лифте. Я устала и начинаю потеть. Если я впаду в панику, будет еще хуже, поэтому решаю найти какой-нибудь выход. Во-первых, собираю волосы на затылке и закалываю их ручкой. Затем даю Мануэле свою бутылку с водой и пытаюсь пошутить с девочками из бухгалтерии, угощаю их жевательной резинкой с клубничным вкусом. Становится еще жарче. Я беру из сумочки веер и обмахиваюсь им. Как жарко!

В этот момент мужчина, который держался на заднем плане, опираясь о стену, подходит ко мне и берет меня под локоть.

— Ты нормально себя чувствуешь?

Не взглянув и не перестав обмахиваться, отвечаю:

— Уф! Тебе правду сказать или как?

— Предпочитаю правду.

Повеселев, я поворачиваюсь к нему, и вдруг мой нос натыкается на серый пиджак. Приятно пахнет. Дорогой аромат.

Но почему он стоит так близко?

Отхожу на шаг назад и смотрю на того, с кем имею дело. Разумеется, он высокий, я ему по узел галстука. Шатен, почти русый, молодой, светлоглазый. Я шепчу так тихо, чтобы меня мог слышать только он:

— Между нами говоря, мне никогда не нравились лифты, и, если двери долго не открываются, у меня начинают играть нервы, и…

— Нервы?

— Ага…

— Что значит «начинают играть нервы»?

— На моем языке это значит терять равновесие и сходить с ума, — отвечаю, продолжая обмахиваться. — Поверь мне. Мне не хотелось бы видеть себя в таком состоянии. Еще немного, и я начну брызгать слюной и крутить головой в разные стороны, как девочка из фильма «Заклинание». Короче, настоящее представление! — Я еще больше нервничаю и спрашиваю его, чтобы успокоиться: — Хочешь клубничную жвачку?

— Спасибо, — говорит он и берет одну.

Но что самое интересное, он разворачивает упаковку и кладет жвачку мне в рот. Я с удивлением беру ее и, не знаю почему, открываю другую жвачку и угощаю теперь его. Он, улыбнувшись, принимает угощение.

Я смотрю на Мануэлу и на остальных. Они по-прежнему в истерике, бледные и вспотевшие. И поэтому, чтобы самой не запаниковать, я пытаюсь завязать разговор с незнакомцем.

— Ты новенький в компании?

— Нет.

Лифт дергается, и все визжат. И я, конечно. Я хватаюсь за руку мужчины и тяну его за рукав. Когда осознаю, что делаю, моментально его отпускаю.

— Извини… извини.

— Успокойся, все в порядке.

Но я не могу оставаться спокойной. Как я могу быть спокойной, когда мы заперты в лифте? Вдруг я чувствую покалывание на шее. Открываю сумочку и беру зеркало. Смотрю на себя и начинаю ругаться:

— Свинство, свинство! Я покрываюсь пятнами!

Мужчина удивленно смотрит на меня. Я убираю волосы с шеи и показываю ему.

— Когда я нервничаю, у меня на коже появляются красные пятна, видишь?

Он кивает, а я чешусь.

— Нет, — говорит он, хватая меня за руку. — Если будешь чесать, станет еще хуже.

И вдруг наклоняется и дует мне на шею. О боже мой! Как он приятно пахнет и какое удовольствие вдыхать его аромат! Через две секунды я осознаю, что испустила стон.

Что я делаю?

Я закрываю шею и пытаюсь сменить тему.

— У меня два часа на обед, и, поскольку мы до сих пор здесь, я сегодня не поем!

— Полагаю, твое начальство примет во внимание ситуацию и позволит тебе прийти чуть позже.

Это заставляет меня улыбнуться. Он совсем не знает мою начальницу.

— Думаю, что ты много полагаешь, — сгорая от любопытства, говорю: — Судя по акценту, ты…

— Немец.

Я не удивлена. Моя компания немецкая, и здесь каждый день снуют такие вот немцы. И, не в силах удержаться, сморю на него с хитрой улыбкой:

— Удачи в Еврокубке!

И тогда он вполне серьезно пожимает плечами.