Артык уже был на ногах. Среди всех этих семейных радостей он ни на минуту не забывал об обещании, данном Чернышову через Ашира. В последние дни к нему один за другим приезжали эзизовские нукеры. Готовясь к надвигающимся событиям, Эзиз торопил своего сотника скорее прибыть в Ак-Алан, принять свою сотню. Прислал своего горца из Каахки и Нияз-бек, приглашая Артыка приехать к нему, если он уже в силах сидеть в седле. Но Артык твердо держался своего решения никогда больше не ступать на путь, которым шел Эзиз-хан, а о возможности службы в туркменской кавалерии Нияз-бека даже не думал. Единственно о чем он по-прежнему мечтал — повести за собой джигитов и соединиться с Красной Армией.

Своей мечтой он поделился и с Айной.

Как это ни опасно было для Дурды, Артык решил послать его в Теджен, чтобы договориться о времени и месте перехода в Красную Армию. В эту ночь он и Дурды уснули поздно, а вскоре после полуночи Артыка разбудил тихий голос за дверью:

— Артык! Эй, Артык!

Голос показался знакомый. Айна зажгла лампу.

Артык поднялся с постели, открыл дверь. В кибитку быстро проскользнул человек и поспешно захлопнул дверь за собой. Артык от удивления чуть не вскрикнул:

— Мавы!

Мавы испуганно взглянул на него:

— Тише, Артык!..

— Будь покоен, у меня ты в безопасности! Не бойся ничего!

При свете лампы Артык взглянул на Мавы испытующим взглядом. Красногвардеец был в простой дей-ханской одежде, — да в другой он и не мог появиться в ауле. Но выражение лица Мавы, все его поведение сильно изменились. Не успел он сесть, как тотчас заявил:

— Артык, меня послал к тебе Иван.

— Я и сам знаю, что не Куллыхан, — усмехнулся Артык.

Дурды, проснувшись, осторожно поднялся и внезапно обхватил Мавы сзади. Мавы хотел выхватить из кармана револьвер, но Дурды крепко держал его руки. Мавы возмущенно сказал:

— Артык, мужчина так не поступает!

Артык улыбнулся:

— Мавы, ты ошибаешься, так поступает настоящий мужчина!

Красногвардеец, наконец, вырвался и правой рукой схватился за револьвер. Дурды крикнул:

— Эй, чудак, стой!

Мавы, обернувшись, увидел знакомое улыбающееся лицо и крепко обнял Дурды. Когда он стал расспрашивать Артыка о здоровье и житье-бытье, голос его еще дрожал.

За чаем Мавы рассказал, как полк Алеши Тыжденко, отбиваясь от индусов, уходил через пески. Очутившись в знакомых местах, он с разрешения Тыжденко приехал в аул, чтобы узнать о здоровье Артыка и о том, когда он собирается перейти фронт. По дороге он встретил Баллы и даже выстрелил в него, когда тот хотел его задержать, но промахнулся. Теперь Мавы боялся, что Артыку будет неприятность от Эзиза, если в ауле узнают, что к нему приезжал красногвардеец.

Артык успокоил его:

— Пока я дышу, не бойся ни Баллы, ни Эзиза. Расскажи лучше про Ивана и как идут дела на фронте.

Мавы сообщил, что знал, о положении на фронтах, а потом сказал:

— У Ивана большое горе: от одного рабочего, который пробрался к нам через фронт из Ашхабада, он узнал, что белые и англичане захватили в Красноводске двадцать шесть бакинских комиссаров.

— А как бакинские комиссары оказались в Закаспии? — спросил Дурды.

— Иван говорил, что это случилось так: белые захватили власть в Баку и, так же, как у нас, сейчас же позвали себе на помощь англичан. Все комиссары советской власти были арестованы и посажены в тюрьму. А потом в Баку ворвались германо-турецкие войска. Комиссары воспользовались суматохой, освободились из тюрьмы и сели на пароход...

Артык, ничего не знавший о событиях в Баку, прервал Мавы:

— Ну, хорошо, турок — это турок, а при чем тут германы?

— Разве ты не знаешь, что турки воевали на стороне германов? Они и теперь заодно. А на нашу страну зарятся не одни агличане. Германы и турки тоже рвутся сюда через море...

— Что же получается, Мавы? Англичане и германы будут захватывать нашу землю, а мы будем смотреть?

У Артыка искры сверкнули в глазах.

— Нет, — гневно сказал он, — этому не бывать! Теперь моя рука может держать оружие, и на Мелекуша я могу уже сесть. Вернешься к Ивану, скажи ему: биться будем за нашу землю!

— Хорошо, Артык, но я не кончил.

— Да, ты о комиссарах... Расскажи, послушаем.

— Так вот, сели они на пароход, хотели плыть в Астрахань, но пароход почему-то пришел в Красно-водск. Вот тут и попали они опять в руки белых и англичан. Английский генерал будто бы так сказал: «Хотя у комиссаров и нет оружия, у них есть язык, и они могут поднять народ. Большевики для нас безопасны только мертвые...» И приказал всех расстрелять. Тогда Фунтиков и капитан Тиг Джонс — тот самый, который был в Теджене вместе с Ораз-Сердаром, посадили всех двадцать шесть в вагон и в песках, между станциями Ахча-Куйма и Перевал, зверски расправились с ними...

Мавы умолк, но Артык не сводил с него глаз, и он продолжал:

— На другой день в ашхабадской газете было напечатано... — Мавы вынул из кармана обрывок газеты и протянул Дурды: — Читай!

Дурды с волнением начал читать сообщение:

— «Бакинские главари попали в наши руки, в их числе — самый известный среди них — Шаумян. Его называют кавказским Лениным. Это они яростно выступали против наших дорогих союзников, которые откликнулись на наш зов и освободили Баку... Теперь они в наших руках... Смерть большевикам!»

Дурды с отвращением бросил газету.

Артык молчал, подавленный страшной вестью. Мавы рассказал о том, как эта весть взволновала советских людей, какое озлобление к врагу вызвала у красноармейцев. После него горячо заговорил Артык:

— Только теперь я начинаю понимать, как был короток мой ум. Я читал, что раз свалили царя, то свобода уже в наших руках. Я не понимал, что врагами свободы являются не только Халназар-бай, Бабахан-арчин, но и Эзиз-хан, и ханы всего мира. Как дорого обходится нам свобода! И какие люди жертвуют ради нее своею жизнью! А без свободы нам лучше не жить на свете...

После короткого молчания он заключил:

— Выпущенная стрела и перед камнем не остановится. Если поднимается весь народ, ему никакой враг не страшен. Мавы, не горюй: мы непременно выполним то, за что боролись бакинские комиссары! Пусть здравствует Ленин! А Ивану передай — отныне я выполняю только его приказания!

Речь Артыка прервал плач ребенка. Мавы с удивлением оглянулся.

— Что это — младенец или я ослышался?

Дурды положил руку ему на плечо:

— Мавы, у Артыка родился сын!

— Ну, вот это радость! Поздравляю, Артык! Сын, говоришь? Долгой жизни ему! Как назвали его?

— Бабалы.

— Значит, в честь дедушки. А мы свою дочку назвали Джерен.

Голос сына и разговор о нем несколько успокоили и развеселили Артыка.

— И у вас ребенок? — спросил он Мавы. — Вот молодцы!

— Майса и в этом шуме-гаме не растерялась! Хоть и не сын, как у Айны, но мы свою дочку любим, как сына.

— Хорошо, Мавы. Говорю — молодцы вы с Майсой! Что ж, не пора ли нам подумать о сватах?

Беседа затянулась. Артык про себя не переставал удивляться тому, как переменился Мавы. Когда-то он на людях и слова не смел вымолвить, теперь свободно рассуждает о больших событиях в стране.

Дурды сообщил Мавы, что в Каахку прибыло много новых английских частей, начертил на листке бумаги схему расположения белых; передал также свой разговор с Нияз-беком, свидетельствовавший о разложении в лагере контрреволюции. По его словам, в народе росло озлобление против белых и интервентов.

Теперь необходимость поездки Дурды в Теджен отпала. Артык поручил Мавы передать Чернышеву, Аширу и Тыжденко, что, выкинув белый флаг, он со своей сотней подойдет к Теджену между пятнадцатым и двадцатым октябрем.

Мавы был неожиданным, но дорогим гостем для Артыка. На рассвете он уехал вместе с Дурды, который вызвался проводить его в Теджен знакомым кружным путем, а после полудня к кибитке подъехали два всадника в туркменских халатах. В одном из них Артык тотчас же узнал Чары Чамана — того самого караван-баши, которого Куллыхан посылал в Ташауз продавать оружие и который был освобожден Джунаидом по просьбе тедженских старейшин; на голове у него красовалась большая белая папаха. Артык узнал и другого всадника в черной каракулевой шапке, — это был тот же самый чужестранец, которого Артык когда-то видел у Эзиза, а затем встретил у Нияз-бека. Ни тот, ни другой из неожиданных гостей не внушал ему доверия. Если бы он встретился с ними в другом месте, то, может быть, и разговаривать не стал бы. Но древний обычай гостеприимства обязывал принять гостей подобающим образом.