Марлі А кпарса

лари зерно хлеба. А когда хлеб испечем мы, неистощимую при­быль в хлебе нам дай. Пусть мы этим хлебом голодных, прихо­дящих накормивши отпустим, просить приходящих с хлебом от­пустим, одну часть зерна вперед положим, две части в запас по­ложим— в этом помоги нам. Когда с родственниками и с семь­десят семью друзьями есть и пить будем, да не истощатся наши запасы. Боже великий и добрый, прибылью хлеба обрадуй нас!

—     Прибылью хлеба обрадуй нас!!! — повторили все.

—     А теперь, богу помолившись, люди, омоем свои тела, чтобы чистыми к чистому хлебу подойти нам!

И все поднялись и направились к реке. Акпарс первым раз­делся и бросился в прохладную воду.

За излучиной слышится повизгивание—там начали омовение женщины.

В реке люди ведут себя чинно: моют сначала голову, потом руки, грудь. На берегу снова звучит молитва Аптулата, он про­сит бога, чтобы с новым хлебом дал тот людям здоровье, силу, красоту и отвагу.

Когда все оделись, началось пиршество. Развязаны узелки — и на траве появились яства: хлеб, испеченный из муки нового уро­жая с малой примесью солода, пироги с луком и мясом, творог.

Аптулат вынес на середину луга ковш с вином и, подняв его к солнцу, произнес:

—     Великая Кече ава, Мать солнца, счастья и богатства, благо­слови это вино!

Люди поднимали к небу посуду и повторяли:

—     Благослови!

—     Благослови! — произнес Акпарс вместе со всеми и вместе со всеми выпил первую чарку.

Люди пили и ели, рассевшись группами, потом ходили от од­ного круга к другому, поздравляя всех с новым урожаем. Ирину и Акпарса долго не отпускали: каждая семья считала за великую честь угостить уважаемых людей.

Акпарс пил и не хмелел. Может быть, оттого, что великой ра­достью было наполнено его сердце: ведь сегодня шел первый праздник, когда не нужно было оберегаться наезда мурзаков.

Уже зазвучали во всех концах луга песни. Где-то около реки звенят гусли и задорные девичьи голоса поют:

А в Еласах на горе Березняк зеленый,

И липняк сбегает там

Вниз с горы, по склону.

А в Еласах на лугу Девушек немало,

Женихов-парней туда Тоже набежало.

А бабы собрались в один круг, тоже поют:

Яблонька распустится —

Дева запоет,

Расцветет черемуха —

Сватов парень шлет,

Зреет рожь высокая —

Мужу благодать,

Печь горит-румянится —

Радуется мать.

Топейка подошел к Акпарсу, шепнул на ухо:

—    Люди хотят твое слово услышать. Скажи им.

Акпарс кивнул, Топейка поднялся, крикнул:

—    Слушайте! Аказ говорить будет!

Замолкли песни, тишина спустилась на луг.

—    Люди! Богатый урожай вырастили мы этим летом. И весь этот хлеб будет наш. Его не надо делить с мурзой Кучаком, как раньше. И не будем мы знать голода в зимнюю пору. Раньше мы не были дружны, каждый думал только о себе. И этот праздник мы проводили каждый на своем дворе. Сегодня мы собрались вместе, чтобы встретить праздник жатвы. Да будем всегда, как сегодня, вместе: и в радости, и в горе. И счастье не уйдет из на­ших илемов, и нам не страшны будут любые враги.

Гул одобрения прокатился в ответ.

—    Спой нам песню, Аказ! — крикнул кто-то.— Мы давно не слышали твоей игры.

—    Дайте мне гусли,—попросил Акпарс, и когда их ему по­дали, тронул струны, запел:

Я вам песню спою,

Пусть вам песня моя навек остается.

Я прошел по земле

И оставил глубокий след.

С песней моей живите,

Следуйте этой песне,

Следом моим идите,

С русокими рядом идите.

Тихий, серебристый свет месяца расплескался над рекой и ле­сом. Утихли праздничные звуки, погасли поздние огни. Люди соби­раются расходиться по домам. Только на бугре, около шатра кня­зя Акпарса потрескивает угольками маленький костерок. Охранник сидит у входа и изредка бросает в огонь сухие еловые лапки.

Сквозь полотнище шатра пробивается свет. Там сидит Ирина. Уснул Аказ, а ей что-то не спится.

За шатром послышались голоса. Ирина открыла вход в шатер. В полосе лунного света появилась голова Топейки. Он сказал:

—    Чужой человек пришел, про Янгина вести принес.

—    От Янгина?! — Акпарс проснулся сразу.— Веди сюда.

Когда Топейка выходил, Ирина шепнула:

—     Обыщи сперва. Не дай бог, с оружием.

Было заметно, что Акпарс волновался. Ирина подошла к нему, но он указал ей на занавеску. Она ушла и села на лежанку. Волне­ние мужа передалось ей, предчувствие беды сковало грудь.

Топейка ввел человека, который сразу не понравился Ирине. Огромная меховая шапка, надвинутая низко на лоб, почти совсем скрывала глаза вошедшего.

—     Пусть он уйдет,— мрачно произнес вошедший и указал на Топейку.— Дело к одному Акубею.

—     Топейка, выйди,— приказал Акпарс.— Ну, говори.

—     Зачем говорить. Сперва прочитай, тут все написано.

Ирина видела из-за занавески, как пришелец вытащил листок

бумаги, свернутый в трубку, и положил на стол. Акпарс пододви­нул ближе свечу, стал читать. Письмо написано было по-русски, но с первых же слов стало понятно, что писал его татарин.

«Адин бух знает, кто и где найдет своя сымерть. Твоя бырат Янгинка умрал гразный, бонючий болот, ты ева напрасно искаешь...»

По тому, как ниже и ниже склонялась голова Акпарса, Ирина поняла, что читать в полутьме шатра мужу трудно. Она хотела зажечь еще одну свечу, встала и тут увидела, как человек снял свою огромную шапку и вытащил из-за меха полусогнутый нож.

—     Аказ, берегись!! — крикнула Ирина и бросилась между му­жем и пришельцем...

Топейка кинулся к шатру, навстречу ему выскочил пришелец и взмахнул ножом. В свете костра и месяца блеснуло стальное лез­вие. Топейка мгновенно присел, с силой оттолкнулся от земли, бро­сился под ноги. Пришелец перелетел через Топейку, растянулся на траве. Охранник выбил из руки нож, смял злодея под собой. Тот ожесточенно сопротивлялся, рычал, грыз охраннику руки. Топейка, поднявшись, подбежал на помощь, схватил врага за горло и не от­пускал до тех пор, пока тот не испустил дух...

В темном проеме появился Акпарс и медленно направился на­встречу людям. На руках он нес Ирину. Ее голова безжизненно свешивалась вниз, длинные волосы, упав, касались земли. Багря­ное пятно на груди расплывалось все шире и шире.

Акпарс нес свою дорогую ношу, не видя ничего вокруг. Люди уступали ему дорогу и, только пропустив мимо себя, замечали: их вождь стал совсем седым. Даже борода и усы побелели, словно окинулись инеем.

Акпарс все шел и шел к священной роще. Люди длинной вере­ницей шагали за ним. Топейка хотел было помочь Акпарсу, но тот покачал головой и так же медленно пошел дальше. Около кюсото он положил Ирину на траву, начал говорить:

—    Люди мои! Вы знаете — земля полна слухов, что враг сно­ва поднимает голову. Сегодня он хотел нанести первый удар и убить меня. Но вместо меня погиб другой человек. Она отдала мне свою молодость, а сегодня — жизнь. Вы знаете, что она чело­век не нашего рода — она русская. Но разве не делила она с нами все горечи, разве не жила она жизнью наших лесов, разве ей не дороги были люди Нуженала? И я прошу вас похоронить ее по обычаям нашей земли и отдать ей все почести, какие отдаем мы самым дорогим нам людям.

—    Она достойна этого! — закричали в толпе.— Она спасла на­шего Акпарса!

КОНЕЦ ЧЕРЕМИССКОГО ХАНСТВА

Снова прочитана молитва и провозглашено пожелание тысяче­летия* роду Али-Акрама. Хан, вымыв руки и промыв рот, идет на балкон курить кальян и глядеть игры и пляски во дворе. После обеда — час кейфа, час удовольствия, время сладостного развле­чения.

Сегодня час кейфа прошел плохо. Хан был угрюм и мрачен, приближенные ничем не могли развлечь его. На счастье, появился слуга, подошел к Али-Акраму, что-то шепнул ему на ухо. Хан под­нялся, прошел через двор и остановился у входа в гарем. Охрана оставила хана одного, и он толкнул дверь калитки. На крыльце гарема, свернув ноги калачом, дремал евнух. Увидев владыку, он распростерся перед ханом, стукнулся лбом в циновку и бросился открывать двери в половину гарема, где жили молодые сладо­страстные бикечи. Но Акрам прошел мимо входа, шагая к дому, где жил Уссейн-сеит.