Изменить стиль страницы

СЕРГЕЙ ПЕСЕЦКИЙ

ЗАПИСКИ ОФИЦЕРА КРАСНОЙ АРМИИ

22 сентября 1939 г. Вильнюс

Товарищу И. В. Сталину

Ночь была чёрной как совесть фашиста, как намерения польского пана, как политика английского министра. Но нет такой силы в мире, которая сдержала бы солдат непобедимой Красной Армии, гордо и радостно идущих освобождать от буржуазного ярма своих братьев: рабочих и крестьян всего мира.

Мы застали врага врасплох. Я шёл первый с пистолетом на изготовку. За мной бойцы. На границе мы никого не встретили. Нам преградил дорогу какой-то озверевший фашистский солдат. Я приставил к его груди пистолет, а бойцы штыки.

— Руки вверх, холуй!

Мы разоружили его и шуруем внутрь. Почти все там спали. Никто не оказал сопротивление.

Забрали оружие со стоек, отключили телефон. Я спросил у одного из солдат:

— Где ваш командир?

— Вот этот — он показал пальцем.

Гляжу я: совсем худой мужик. Может даже из рабочих выбился, продавая своих братьев. Такие ещё хуже. Спрашиваю я его:

— Ты тут за командира?

— Я — говорит он. — А что?

Меня злость взяла, но не было времени разбираться с ним. Я лишь сказал:

— Кончилось твое командирство и конец вашей панской Польше! Вы и так хорошо попили людской крови! А теперь будете в собственной крови купаться!

Конечно, надо было, по справедливости, и его, и всех этих отуманенных капиталистических холуёв расстрелять, хотя на такое буржуйское отродье было жалко тратить пули. Но у нас был четкий приказ: «Пленных направлять в тыл». Поэтому мы оставили конвой и пошли дальше. Наши орлы из НКВД там с ними разберутся. А у нас нет времени. Нам ещё предстоит выполнить важную боевую задачу.

Мы направились дальше по прямой дороге. Направление на Молодечино. Тихо… Нигде ни огонька, ни людей. Меня это даже удивило. Я так много читал о хитрости польских панов. А тем временем это мы их перехитрили. Упали им как снег на голову.

Эх, вот бы моя Дуня посмотрела, как гордо и смело я шагаю во главе всей Красной Армии, как защитник пролетариата и его освободитель. Но она наверное спала и ей даже не снилось, что я, Мишка Зубов, в ту ночь стал героем Советского Союза. И не знала, что для того, чтобы она могла спокойно, радостно и в достатке жить и работать, я шёл в кровавую пасть буржуазного чудовища. Но я горжусь этим. Я понимаю, что принёс в Польшу, для моих замученных панами братьев и сестёр, свет неведомой им свободы и нашу великую, единственную в мире, настоящую советскую культуру. Именно в ней всё дело, в культуре, чёрт возьми! Пусть они сами убедятся, что без панов и капиталистов станут свободными, счастливыми людьми и строителями общей социалистической родины пролетариата. Пусть надышатся свободой! Пусть увидят наши достижения! Пусть поймут, что только Россия, великая МАТЬ порабощённых народов, может избавить население от голода, неволи и эксплуатации! Да.

Лишь пройдя семь километров от границы мы наткнулись на зверское сопротивление кровавых капиталистов. Наверное кто-то из польских пограничников успел сбежать, воспользовавшись темнотой, и предупредил буржуазию, что идёт непобедимая армия пролетариата. Кто-то нам крикнул что-то на собачьем польском языке. Я ничего не понял, и лишь громко и грозно ответил, что аж эхо пошло по лесу:

— Сдавайся, фашист, иначе мы тебя уничтожим!

Перед нами загремели выстрелы. Ну, мы по кустам, по канавам, как этого требует военная тактика — искать укрытие. Потом подтянулись пулемёты и давай по ним очередями. Только лес стонал. Два часа мы строчили из пулемётов. Никто не отзывался. Но надо всегда быть осторожным. Враг хитрый, может затаиться и выжидать.

Тем временем рассвело. Смотрим, а перед нами на дороге стоит нагруженная сеном телега, а около неё убитая лошадь лежит. И больше никого… Тогда мы осторожно двинулись вперёд, чтобы не попасть в засаду. Но всё счастливо закончилось. Вероятно враг понял, с какой силой приходится иметь дело и позорно бежал.

Вот таким образом я, младший лейтенант непобедимой Красной Армии, вошёл во главе моего взвода в буржуазную Польшу. И случилось это в ночь на 17 сентября 1939 года. Ура! ура! ура!

Эти записи я начинаю вести в городе Вильнюс. Пишу их во славу нашей сильной Красной Армии — и прежде всего — её ВЕЛИКОГО вождя, товарища Сталина. Естественно, я посвящаю их и ему. Я хорошо понимаю, что моё перо бессильно, когда я хочу описать нашего великого вождя и мою любовь к нему. Для этого нужно перо Пушкина или Маяковского. Я же могу лишь точно зафиксировать то, что вижу и слышу в эти знаменательные, исторические дни, которые освободили несколько угнетённых народов от капиталистической неволи.

Когда я думаю о нашем великом ВОЖДЕ и УЧИТЕЛЕ, то чувствую, что к моим глазам подступают слёзы. Кем бы я был без него? Невольником царя, не человечески угнетаемым и эксплуатируемым. А теперь я, у которого отец был простым рабочим, офицер. Удостоен чести состоять в комсомоле. Закончил десятилетку. Умею читать и писать почти без ошибок. Могу также разговаривать по телефону. Знаю политграмоту. Каждый день ем настоящий хлеб. Хожу в кожаных ботинках. Я образованный и культурный человек. Кроме того, я пользуюсь самой большой свободой, какую только может иметь человек на земле. Мне даже можно называть ЕГО — нашего вождя — товарищем. Вы только подумайте — я имею право свободно и всюду называть ЕГО товарищем! Товарищ Сталин! ТОВАРИЩ СТАЛИН!.. Так вот, это моя самая большая причина для гордости и радости!.. Разве может гражданин капиталистического государства называть своего президента или короля товарищем? Никогда! Разве что какой-нибудь другой кровожадный президент или озверевший король. А я… Чувствую, как слёзы радости и гордости подступают к глазам… Вынужден прерваться и закурить, иначе не выдержу избытка счастья и у меня разорвётся сердце.

23 сентября, 1939 года. Вильнюс

Я нахожусь в Вильнюсе. Сюда нас направили из Молодечино. Приехали поездом, потому что наши танкисты опередили пехоту и первые заняли город. Но я считаю, что неприятеля победили именно мы — пехота во главе со мной, потому что мы первые перешли границу и нагнали на панов такого страха, что у них только пятки сверкали.

Наш батальон стоит в казармах на улице Вилкомерской. Нам, офицерам, Комендатура дала разрешения поселиться отдельно вблизи казарм. Я расположился на улице Кальварийской в доме номер четыре. Пришёл туда вчера утром с «ордером» из Комендатуры и спрашиваю домоуправа. А мне сказали, что никакого домового комитета у них нет и не было. Я плюнул:

— Вот порядки! Как же вы тут жили?

Они говорят:

— Нормально. А все вопросы по регистрации решает дворник.

Пошёл я к дворнику. Мне показали, где находится его подвальная комната. Спускаюсь я вниз и думаю себе: «Наконец-то я увижу хоть одного эксплуатируемого пролетария». Но где там! Вижу я в большой комнате сидит толстый, хорошо одетый мужчина. Я только на ноги посмотрел и сразу увидел: ботинки с голенищами! А он ничего. Сидит и кофе пьёт. На столе настоящий хлеб лежит и сахар в банке стоит. Даже колбасу на тарелке заметил. Как меня злость взяла, что такой капиталист дворника изображает. Но я ничего не сказал, только подумал себе: «Придёт и твоё время! Закончится твоя колбасная жизнь и о ботинках тоже забудешь!» А вслух говорю:

— Добрый день!

— Добрый день! — говорит он и на стул показывает. — Присаживайтесь! — добавил он.

Я сел и кладу ему на стол ордер из Комендатуры.

— Вот — говорю — тут про квартиру для меня в этом доме.

Он взял эту бумажку в руки. На нос нацепил очки. Повертел бумажку и так, и сяк. А потом говорит:

— Я по-русски говорить умею, но буквы знаю не все. Вы сами мне прочитайте, про что там.

Я прочитал ему. А от говорит:

— Свободных квартир целых три. Пять комнат и кухня. Это одна. А две из трёх комнат и кухни. Берите какую хотите.