Войдя в квартиру и поздоровавшись с присутствующими, Иванов вздохнул и развёл руками:

— Ну вот, Владислав, мы опять раньше всех!

— Мой коллега хочет сказать, что мы опять опередили прокуратуру. — поспешил обяснить Гаевский. — Ведь как было бы приятно приехать и сразу послушать господина следователя. Ан нет, как всегда начинать приходится самим… Что же нам скажет господин полицейский эскулап?

— Погибшая женского полу, лет двадцати пяти, нормального сложения без видимых отклонений физического развития. — заговорил врач. — Причина гибели: ножевое ранение шеи. Думаю, ударили несколько раз. Последний удар отсёк голову почти полностью, смотрите, почти до позвоночника рассечено. Удары были нанесены, когда жертва была ещё на ногах; об этом можно судить по тому, как залита кровью одежда — направление потёков крови сверху вниз, от головы к поясу. Большая лужа крови вокруг тела образовалась уже потом, после падения тела. Смерть наступила от острой кровопотери. Нападение было растянуто во времени, по следам крови на полу видно, что жертва перемещалась по комнате. Но это вы потом сами будете изучать. Со стороны жертвы имело место активное сопротивление: обломаны практически все ногти, до мяса. Имеются множественные рассечения ладоней — погибшая, пытаясь, остановить удары, хваталась руками за нож. Допускаю, что в ходе борьбы, погибшая причинила нападавшему телесные повреждения — царапины, укусы или что — то в этом роде. Далее. Время смерти я датирую примерно пятью — шестью часами тому назад. Это сугубо по состоянию засыхающей крови. Точнее смогу сказать после наблюдения за развитием и снятием трупного окоченения.

— Была ли погибшая беременна? — уточнил Иванов.

— На основании визуального осмотра — нет. Точнее можно будет сказать после анатомирования.

— Личность установлена? — спросил Гаевский буднично, повернувшись к приставу.

— Да. Это горничная Надежда Толпыгина. Служила у хозяйки этой квартиры, вдовы статского советника Мелешевич. — ответил Жеребцов. — Погибшая проживала здесь же, в этой вартире, там далее по коридору её чулан. Всего в квартире учтены двое жильцов госпожа Мелешевич и Толпыгина.

— Я хотел бы обратить ваше внимание… — подал голос полковник Волков и замолчал, ожидая, что на него обратят внимание.

— Да, что такое? — живо оборотился к нему Гаевский.

— Позвольте отрекомендоваться: я полковник Главного штаба в отставке Волков Сергей Викентьевич, старинный друг семьи Мелешевич. Александра Васильевна, хозяйка квартиры, в девичестве носила фамилию Барклай, она доводится двоюродной сестрой известному географу и путешественнику Николая Николаевичу Барклаю.

— Тому самому, что изучал аборигенов Полинезии? — уточнил Гаевский.

— Именно. Как вы, полагаю, знаете, буквально три недели назад Николай Николаевич скончался. Александра Васильевна видит свой человеческий и гражданский долг в учреждении в его родовом имении музея. В этом доме хранятся некоторые из вещей учёного, имеющие исключительную ценность, как научную, так и ювелирную.

— А что, у полинезийцев существовала обработка золота? — с сомнением в голосе полюбопытствовал Гаевский.

— Николай Николаевич Барклай исследовал не только Полинезию. Свою научную карьеру он начинал с путешествия в Египет в составе немецкой экспедиции. Кстати, именно за свои египетские исследования Николай Николаевич был избран членом Географического общества; если не ошибаюсь, самым молодым за всю историю. Мне известно, что некоторые предметы египетской коллекции Николая Николаевича Барклай хранились именно в этой квартире. Кстати, Александра Васильевна очень трепетно относилась к своему родству с Николаем Николаевичем и в последние годы, уже после смерти мужа, стала требовать от окружающих, чтобы те именовали её именно " госпожой Барклай», а не Мелешевич. Это, конечно, шло против наших обычаев, но такова была её воля.

Гаевский и Иванов переглянулись.

— А вы, Сергей Викентьевич, как здесь оказались? — продолжал задавать вопросы Гаевский.

— Я был приглашён хозяйкой для проверки приходно — расходной книги, представленной управляющим имением. Получил записку.

— Записка при вас?

— Нет, ну что вы. Полагаю, дома. Не имею привычки носить с собою личную переписку.

— Понимаю. Значит, именно вы, ваше превосходительство, и обнаружили тело горничной?

— Так точно.

— А где же сама хозяйка? — внимательно глядя на Волкова, вмешался в разговор Иванов.

— Я этого не знаю. В квартире никого больше нет. Дворник утверждает, что он её не видал сегодня. А приказчик домовладельца — вот он как раз рядом стоит — говорит, что Александра Васильевна вроде бы уезжать собиралась куда — то, но это очень странно…

Все трое — Гаевский, Иванов и Волков — прошли из прихожей в кухню. Сыскные агенты по мере движения по коридору заглядывали во все двери, но в комнаты не входили, дабы ничего не изменить в той обстановке, которую предстояло зафиксировать протоколом осмотра места преступления.

— Вспомните по возможности точнее, когда именно Вы были здесь? — попросил Гаевский полковника.

— Помню отчётливо: в четверть одиннадцатого. Я ещё на часы посмотрел, потому как подумал — вдруг перепутал время. Я звонил несколько раз, но на звонок никто не вышел. Честно говоря, я не слишком удивился, потому как дамы… Вы же понимаете, народ импульсивный, нервный и кроме того, забывчивый. Подумал, может Александра Васильевна срочно куда — то вышла, или недомогание какое… — и полковник принялся в подробностях рассказывать, как оставил записку дворнику, как потом вернулся сюда в три часа и обнаружил, что квартира стоит незапертая. И дальше — про тело и беглый осмотр квартиры в поисках хозяйки. Рассказывая, полковник протянул Гаевскому записку, которую вернул ему дворник. — Приказчик, Петр Кондратьич, сказал, что Александра Васильевна собиралась куда — то уехать.

— Так — так, понятно, — Гаевский что — то чиркнул в маленький блокнотик. — А скажите, г — н полковник, Александра Васильевна совсем одна жила? У неё что же, не было близких родственников?

— Как не быть? Были, конечно. Два года назад скончался её муж, мой хороший приятель. Дельный был человек, до действительного статского дослужил. А вот сынок, — полковник подался телом вперед и тревожно понизил голос, — непутёвый. Дмитрий Мелешевич. Так вот, сынок по Министерству иностранных дел служит, но так, ерунда, на самой ничтожной должности. Одно название! Но при том мот и кутила. Сущее наказание для родительницы.

— Ну, что ж, спасибо, Сергей Викентьевич, за Ваш исчерпывающий рассказ. Попрошу Вас покуда остаться для составления соответствующего протокола допроса.

Шло время. На место преступления прибыли сначала товарищ прокурора окружного суда Эггле с представителем Следственной части и секретарём, а затем и сам Иван Дмитриевич Путилин, действительный тайный советник, начальник столичной сыскной полиции. Находившийся на вершине своей карьеры пятидесятивосьмилетний Путилин был уже тяжело болен, мучился подагрическими болями, камнями в желчном пузыре и грудной жабой, однако, оставался верен давно выработанному правилу лично посещать места убийств. Начальник столичного уголовного сыска прямого участия в расследованиях уже почти не принимал, но курировал все сколь — нибудь значительные дела, вникая в детали и контролируя агентов, непосредственно занимавшихся оперативно — розыскной работой. Последнее десятилетие было для этого незаурядного криминалиста очень непростым: его много критиковали со всех сторон за разного рода попущения и ошибки, большей частью надуманные, распространялись сплетни о мздоимстве Путилина и незаконных методах его работы. Вскоре после гибели Императора Александра Второго, весьма благоволившего Путилину, Ивану Дмитриевичу пришлось выйти в отставку и с июля 1881 г. и до апреля 1883 г. он прожил вдали от столицы, не рассчитывая более сюда вернуться. Однако, молодой Государь Александр Третий скоро понял допущенную ошибку и Путилин был возвращён на прежнее место начальника столичной Сыскной полиции.