Затем отец передал матери два пистолета, которые он постоянно носил при себе, и говорит:

— Если это оружие найдется после моей смерти, хорошего не будет. Зарой его в землю, а потом, когда Сон Чжу повзрослеет и станет бороться, передай ему.

А вот как прозвучало его последнее наставление троим сыновьям:

— Я умираю, не достигнув цели. Но вам верю. Вы, сынки мои, никогда не должны забывать, что вы тело страны и нации. Пусть разобьется кость вдребезги, пусть тело в куски разорвется, но вам непременно надо вернуть себе потерянную Родину.

Я горько зарыдал. Смерть отца в единый миг взорвала во мне весь заряд горечи лишенного Родины.

Он умер, посвятив всю свою жизнь делу Родины. Всего себя, все, что ему было дорого, положил он на алтарь Отечества. И когда ему угрожала смертельная болезнь, вызванная неоднократно повторенными зверскими злодеяниями врага и крайними озноблениями, он непоколебимо шел в народ, обращался к своим товарищам. А иссякала сила — опирался на трость, одолевал голод — брал в рот сыпучий комок снега. Ни единого разу не оглядывался назад, не замешкался ни разу, прямо шел только вперед и вперед.

При жизни мой отец ни к какой партийной группировке не принадлежал, никакой власти не жаждал. Без оглядки всего себя посвятил делу возрождения Родины, делу счастья трудового народа. У него не было ни жажды вещей, ни корысти. Попадали в руки деньги — сберегал копейку за копейкой, все терпел, не покормив даже своих детей конфетками, хотя ему и очень хотелось это делать. На собственные деньги купил орган и бесплатно подарил его школе. Прежде чем думать о самом себе, размышлял о судьбе нации. Прежде чем позаботиться о своей семье, беспокоился об участи Родины. Да, он навстречу холодному ветру всю жизнь шел вперед и вперед. Как человек он жил бескорыстно и чисто, жил как революционер честно и совестно.

Я ни разу не слышал от него слов о своем семейном хозяйстве. От него мне в наследство досталось многое в морально-идейном аспекте. Но наследственного имущества и денег — ни-ни. Сельхозинвентарь и домашнюю утварь, экспонированные сейчас в моем родном доме-музее, оставил нам мой дед, а не отец.

Идея «чивон», три готовности, мысль об обретении товарищей, два пистолета — вот все наследие, доставшееся мне от отца.

Это наследие предполагало жестокие мучения и жертвы. Но это было для меня самым драгоценным наследием.

Похороны отца провели как общественные. В день похорон на улицу Сяонаньмынь хлынул поток людей для выражения соболезнования. Со всех концов Северной и Южной Маньчжурии, из Цзяньдао и Кореи нескончаемым потоком текли в Фусун люди: товарищи и друзья покойного, его ученики и вчерашние больные, которые уважали и чтили отца при его жизни. На похоронах присутствовал и начальник Фусунской уездной управы, взяв с собой связку траурных благовонных бумажек с золотой фольгой. Перед могилой покойного он сам сжигал благовония на огне и со слезами на глазах сделал земной поклон.

Место могилы выбрано в деревне Яндицунь на берегу реки Тоу дао-Сунгари, в десяти ли от улицы Сяонаньмынь. При жизни он часто ходил в эту деревню — лечил больных, беседовал с сельчанами, имел с ними очень близкие отношения, как в семейном кругу. И после смерти, может быть, моему отцу хотелось быть рядом с теми людьми, с которыми так близко сдружился он при жизни.

В тот день на всей дороге в десять ли не утихало горькое рыдание. Зарыдали и те участники движения за независимость, которые несли похоронные носилки.

Корейские женщины в районе Фусуна полмесяца не срывали со своих голов траурные белые ленты…

Так я потерял отца. В один миг потерял отца, учителя и руководителя. Он был плотью и кровью моей, был учителем и наставником, который неустанно и непрестанно вел меня с малолетства по пути революции. Его смерть нанесла мне большой и непоправимый удар. Сердце у меня опустело от невосполнимой потери.

Бывало, я одиноко сидел на берегу реки и заливался слезами, рисуя в воображении синее небо Родины вдали.

Отцовская любовь ко мне, думаю, была необычной. Когда я подрастал, отец всегда откровенно и вдумчиво рассказывал мне о судьбах будущей страны и нации. Любовь моего отца была беспредельно строгой и в то же время бесконечно глубокой. Не от кого больше было мне ждать такой любви, такого наставления, да и надежды на них не стало.

Однако из горя и слез подняло меня именно то необычайное наследие, оставленное отцом, — «чивон», три готовности, обретение товарищей, два пистолета…

А что же делать теперь?

Этого сам я рассудить не мог. Мучили меня безнадежность, беспомощность и безмерные горести.

Но я в том наследии черпал энергию и начал искать себе путь вперед…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Незабываемый Хуадянь

1. Училище «Хвасоньисук»

После похорон отца его друзья задержались на несколько дней в Фусуне, они обсудили вопрос о моем будущем. По их совету и рекомендации я отправился в училище «Хвасоньисук» в середине июня 1926 года.

В это время в нашей стране проходила демонстрация 10 июня.

Это была массовая антияпонская демонстрация, организованная коммунистами, выступившими вновь на арену национально-освободительной борьбы после Первомартовского народного восстания.

Широко известно всему миру, что Первомартовское народное восстание явилось водоразделом в повороте национально-освободительной борьбы от националистического движения к коммунистическому. В восстании передовые люди до мозга костей убедились в том, что буржуазный национализм больше не может быть знаменем национально-освободительной борьбы, и среди них быстро росла тяга к новому идейному течению.

Благодаря их деятельности стал быстро распространяться марксизм-ленинизм.

В следующем году после Первомартовского народного восстания появилась в Сеуле профсоюзная организация под названием «Родон кончжехвэ» (Общество трудовой взаимопомощи — ред.), а вслед за нею — крестьянские, молодежные, женские и другие массовые организации.

С начала 20-х годов нашего столетия под их руководством активизировалась массовая борьба в защиту прав и интересов неимущих масс, против колониальной политики японского империализма. В 1921 году вспыхнула всеобщая забастовка пусанских портовых рабочих. Впоследствии рабочие поднимали одну за другой забастовки в таких промышленных центрах, как Сеул, Пхеньян. Инчхон, и в других многих районах страны. Под влиянием рабочего движения волна арендаторских конфликтов против японских крупных помещиков и злостных корейских помещиков охватила Намурийскую равнину в Чэрене и остров Амтхэ, повсеместно в стране вспыхивали забастовки учащейся молодежи под лозунгом борьбы против колониально-поработительского просвещения, за свободу образования.

Японские империалисты, прикрыв «сабельный режим» фиговым листком «культурного управления», приобщали лишь несколько прояпонских элементов к участию в «Консультативном совете» при генерал-губернаторстве, чтобы делать вид, что поощряют участие корейцев в политической жизни, а под мишурной вывеской «свободного волеизъявления народа», разрешив выпуск лишь нескольких видов газет и журналов на корейском языке, громогласно заявляли, будто наступил какой-то период благоденствия, но наш народ, не поддаваясь их обману, продолжал борьбу против агрессоров.

Тенденция развития рабочего и других массовых движений потребовала мощных политических руководящих сил, способных осуществлять централизованное руководство ими. Идя навстречу такому историческому велению, в апреле 1925 года была создана в Сеуле Коммунистическая партия Кореи. К этому времени были созданы многочисленные политические партии рабочего класса и в ряде стран Европы.

В первый период своего рождения Коммунистическая партия Кореи еще не имела своей руководящей идеологии, отвечающей действительности, не могла обеспечить единство своих рядов, глубоко пустить свои корни в гущу масс. Ввиду таких основных ограниченностей она не могла в полной мере выполнять роль авангарда рабочего класса, но ее основание явилось значительным событием, показавшим смену старого идейного течения новым и качественное изменение национально-освободительной борьбы, и способствовало развитию рабочего, крестьянского, молодежного и других массовых движений и национально-освободительного движения в целом.