Ревущий «КРАЗ» с болтающимся за ним на высоких ухабах «Уралом» ворвался в полевой район за две минуты до окончания нормативного времени. На лице зафиксировавшего этот факт посредника отразилось сожаление, но, заметив мятый бампер и разбитые фонари, штабной чистоплюй разом просветлел и принялся что-то агрессивно черкать в свой погрязший в бюрократизме блокнотик.

В полевом районе полным ходом шло разворачивание боевой техники. Угрожающе раскачиваясь на растяжках, устанавливались мачты антенн, раскидывались лоскутные полотна массетей, повсюду разносились кузнечные звуки многоголосого вбивания кольев заземления, и поначалу на прибывших никто не обратил внимание. Но как только запоздавшая аппаратная снова заняла место в развернутом боевом строю и экипаж приступил к ее разворачиванию, как гриб из под земли перед Сергеем вдруг неожиданно вырос воинственный Пчелкин в съехавшей на бок фуражке-аэродроме, на этот раз полевого фасона:

— Где вас черт носит, Просвиров? Захарук с десятком бойцов исчез куда-то, Вас нет, целый пост регулировщиков — как слизало с дороги! Комбат тут бегает. весь на говно постепенно исходит, а я ни бе, ни ме, ни кукареку ему ответить не могу!

— Это очень плохо, Пчелкин, если Вы до сих пор с ходу правдиво звиздеть начальству не научились. А по поводу того, что меня где-то носит, Вы бы лучше об уровне водительского мастерства своих водителей и старших загодя побеспокоились бы.

— Теперь уже и Ваших, товарищ старший лейтенант!

— Вот я уже и приступил к исправлению пока еще Ваших недоработок. Прошу обратить внимание на результаты выработки у личного состава навыков езды на гибкой сцепке.

— Да-а-а, бампер-то — черт с ним. Пока здесь стоим Заболонник снимет его и отрихтует, он, кроме того что болты крутить и молотком стучать, больше ни на что и не способен. А фонари-то где я Вам тут в лесу достану?

— А где же Ваш запас? ЗИП-то Ваш где?

— Какой еще ЗИП? Вы в своем уме? Тут только и успеваешь, что дыры латать!

— Ну, дыры — это уж совсем… Это уже признак бессилия.

— Ловлю Вас на слове. Как вернемся, так Вы этим бессильем и займетесь. А сейчас ознакомьтесь со схемой организации связи и приступайте к контролю нормативов установления связи.

— Не так быстро, у нас с Вами еще два незавершенных мероприятия.

— ?????

— Извольте пройтись к моему «КРАЗику».

Когда Сергей с «Буонапартом» были уже почти у цели, на них из-за толстого соснового ствола набежал, свирепо вращая глазами, неистовый подполковник Шахрайчук. И без того высокий уровень свирепости которого был существенно повышен тем обстоятельством, что его воинской беззащитностью только что в очередной раз воспользовались в конференцзале командно-штабной машины (КШМ). И воспользовался не кто иной, как какой-то заместитель командира пусть даже и вышестоящей части. А поскольку часть была вышестоящей, этот заместитель являлся для Шахрайчука прямым начальником. Нет-нет, этот заместитель ничего противоправного не совершал, пользуясь своим более высоким положением. Он, всего-то навсего, имел неосторожность предложить бывшему танкисту доложить схему организации связи на предстоящие учения.

— Ну, мы тут это…, — уныло начал, переминаясь с ноги на ногу у расстеленной на большом столе схемы, Шахрайчук (замовлявший преимущественно на всеми понимаемой мове, а в моменты лишения воинской невинности всегда переходивший на не всегда понимаемую окружающими смесь русско-украинского языков), — сначала поихалы значыт, а потом приихалы и тэперь разворачываемся.

— А дальше-то что? Развернетесь сейчас, подадите питание, включите станции и чего? В скольких радиосетях и радионаправлениях будет осуществляться информационный обмен? Какой ресурс орбитальной группировки предполагается задействовать для организации спутниковой связи? Сколько радиорелейных и тропосферных каналов будет организовано?

— Ну, в общем, это…, что тут нарисовано, что Вам завготно, то мы и зробым. Мы людины исполнительные.

— А выделенного частотного ресурса хватит Вам?

— Рэсурса?! — лицо Шахрайчука расплывается в суровой улыбке пещерного человека, — тю, та этого добра у нас нэ мэрэно. Зараз народу у нас дюже богато. Ежели надо, то мы и шисть смэн на дэжурство зробым.

— Ну и дуб же Вы, извините, Андрей Петрович!

— Так, тощно, товарыщ полковник, зато командыр части, — мстительно шипит подполковник, украдкой с завистью поглядывая на полковничьи погоны пусть заместителя командира, но все же вышестоящей части.

— Идите и позовите ко мне начальника Вашего штаба. Может хоть от него чего-то удастся добиться.

— Есть, товарыщ полковник. Пойду соби зараз.

Вот после такого диалога и произошла знаменательная встреча обоих старлеев с вочередной раз лишенным воинской невинности Шахрайчуком. В жизни его было много подобных лишений, и каждое из них приводило его в скрытую ярость. Ярость постоянно искала выхода и ждала подходящего случая. Иногда случай представлялся очень быстро. Как, например, сейчас. Кубарем скатившись со ступенек КШМ-ки и завидев пробирающихся на лесную поляну старлеев, Шахрайчук устремился к ним лавируя между деревьев. Достигнув цели, он немедленно приступил к разрядке, решив начать с Сергея:

— Вы шо?! Вы мнэ усе норматывы чут нэ угробылы!

— Так уложились же.

— Уложылыс вони… Рэгулыровщики куды-то пропалы, лэсныки приихалы, что-то про лосив гутарят, щэ Вы гдэ-то шастаэтэ! Бардак!

— Да нет никакого бардака, товарищ подполковник, все на месте. Все четыре трупа в сборе, — спокойно возразил комбату Сергей, открывая массивную дверь «КРАЗовского кунга».

— Вы шо?! Якые такые трупы? Мэнэ тильки этого ще нэ хватало! — испуганно взвопил Шахрайчук, с опаской подходя к машине и заглядывая внутрь кунга.

— Извольте убедиться. Нормальные такие трупешники. Три временных (это которые румяные) и один постоянный (тот, который волосатый). Очень жаль, но он уже неисправим.

— Фу, нэможно дыхати. Самогон, чи шо? А-а-а, знова Окрошкин. Сволочь. Уволю на хер! Гдэ начальнык штабу? Бчелкин, нэмедленно разыскаты его и до мэнэ. Дэ ж вы этих пьянычек знайшлы?

— Как где? На посту. Эти двое, видимо, по очереди регулировали движение колонны. Когда я подъехал, один из них отдыхал на травке, а прапор как мог контролировал их службу, скрываясь в кустах.

— Так зачэм жэ Вы их в кунг поховали?

— Слишком рьяно несли службу. Еще чуть-чуть, и их либо оскорбили бы множественными действиями, либо просто тупо так раздавили. Нам это надо?

— Добрэ. А дэ жэ Вы, Просвиров, лосика затрэмали?

— Нашел на дороге, товарищ подполковник. Кто-то сбил его, горемычного и скрылся с места преступления. А я остановился, пощупал — теплый еще. Чего же добру-то пропадать?

— Добрэ. Отвэзытэ его у едальню. Старшинэ пэрэдайтэ, хай менэ сэрдцэ зажаркует. И щоб нэхто нэ бачив!

— А с этими алкоголиками что делать?

— Та вырахайтэ их на зимлю. Нихай охолонут. Вон якы румяны, свыньи.

Подозванные Сергеем солдаты аккуратно стащили не подающие признаков жизни тела опальных регулировщиков наземь, но, когда дело дошло до тела Окрошкина, возникли некоторые трудности. Пальцы прапорщика, реализуя профессиональный инстинкт, мертвой хваткой вцепились в лосинную шерсть и выудить его из кунга в одиночку оказалось делом очень не простым. Если не сказать больше — было это дело попросту не реальным. Людям, знакомым с особой хваткой прапорщиков, это вполне понятно. Есть даже такая народная загадка: «Кто может унести на себе больше: прапорщик или слон?» Сразу предлагаем отгадку: «Если на склад, то слон. Если со склада, то прапорщик». И ладно бы, прапорщик был еще в сознании, тогда еще иногда можно было убедить его проникающей силой командирской мысли. Но прапорщик-то был абсолютно без сознания. Поэтому пришлось стаскивать его тушу вместе с лосинной. Сознание неожиданно посетило Окрошкина, едва тело приняло положение близкое к вертикальному, а ноги коснулись земли. Очнувшись, он некоторое время дико озирался то на однорогое чудовище, то на Шахрайчука, а затем, стыдливо прикрываясь лосинной тушей, прапорщик попытался как-то боком, по-крабьи спрятаться за машиной.