Михаил Заскалько

НЕНОРМАЛЬНАЯ

рассказ

На окне сидела девушка в роскошном вечернем платье с блёстками. Руки, плечи, шея - всё приятного бронзового цвета - были оголены. Канты в виде нанизанных цепочкой лепестков розы, выскальзывали из подмышек, делали кокетливый изгиб, очерчивая апетитные холмики, и самоубийцами ныряли в сердечко-вырез.

Петрович от неожиданности тормознул на ступеньке так, что заныли ступни. Поправив на плече сумку с инструментами, Петрович зажмурился, потряс головой, помедлив чуток, открыл глаза.

Гламурный глюк не исчез. Напротив: девушка живо соскочила на пол, проигнорировав небрежно брошенные туфельки.

- Вы б... обулись, - Петрович медленно приходил в себя. - Пол бетонный...

На её изящных ножках были только бесцветные следки, сквозь их плёночку просвечивались тусклыми звёздочками крашеные ногти.

Глянув на них, Петрович вдруг испытал давно забытое чувство неловкости, перевёл взгляд на туфельки, подумал: поди, одна туфля стоит три моих месячных зарплаты.

"Какой леший занёс эту буржуйку на мою территорию?"

Девушка тем временем суетливо сунула ноги в туфельки, варварски примяв задники.

- Извините. Здравствуйте. Вы Петрович, который живёт на чердаке? - голос у девушки был приятный, правда, с досадной хрипотцой. Либо курит, либо задубела, сидя на окне.

Живёт на чердаке... Можно и так сказать: комната, которую ему выделил домком, как штатному сантехнику, действительно располагалась на территории чердака.

- Допустим. И?

- Я к вам.

- По вопросу?

- Жить... с вами.

Рука Петровича дёрнулась, пальцы разжались, выпустив вантуз, он недовольно чмокнул о ступеньку, и покатился, вниз постукивая деревянной ручкой. Этот стук весьма напоминал нервный старческий смех-всхлип.

- В каком смысле... жить?

Девушка смотрела прямо, смущение слегка окрасило в пунцовый цвет ухоженные щёки, но она, похоже, из всех сил пыжилась изобразить уверенность и спокойствие.

- В прямом. Вместе.

Петрович поперхнулся, лихорадочно соображая, как вести себя дальше. Ежу понятно, что у девочки не все дома. Либо приняла какой-нибудь гадости, у них у богемных деток, говорят, это в моде, в порядке вещей.

- Вы сами поняли, что сказали?

- Вполне. Вы не думайте: я не обкуренная, и с крышей у меня в порядке.

- Свежо предание... - невольно вырвалось у Петровича. Жутко захотелось закурить, и он потянулся за сигаретами в карман.

- Я очень понимаю вас. Сама бы в подобной ситуации... Можно и мне?

Петрович машинально протянул чуть примятую пачку "Невских", встряхнул - несколько рыжих фильтров с любопытством выглянули.

Девушка взяла сигарету тонкими холёными пальцами с длинными перламутровыми ногтями, стала разминать её.

- Может, мы пройдём к вам? Здесь сквозит от окна... Я бы не отказалась от чашки крепкого кофе.

- Чай, пакетики, - вновь вырвалось у Петровича с лёгким раздражением.

- Сойдёт и чай, - улыбнулась девушка. - Пакетики... Никогда не пробовала. Только погорячее.

"С жиру бесишься, деточка. Экзотики захотелось, как тем туристам-иностранцам, что платят бешеные бабки, чтобы пожить в обычной питерской коммуналке. Рашен экзотик... Шут с тобой, лахудра, тешь душеньку. Только учти: плясать под твою свирель не буду... даже за бабки..."

- Проходите.

Электрочайник был ещё достаточно горячий, но Петрович включил его, раз девушка желает погорячей.

"Чёрт! Как бы не влипнуть в историю... Девица высокого полёта, на нас ползающих по земле, такие "девушки из высшего общества" лишь поплёвывают на лету... Личико, вон, явно любительницы покапризничать. Сейчас прямо сама невинность, а через минуту? Взвизгнет, набегут мордовороты-телохранители... хорошо, если только помнут косточки, а то ведь могут и дух вон вышибить. Типа, как посмел, презренный, приблизиться к небожительнице... Ату его!"

Чайник добродушно зашумел, забулькал, запрыгала крышка, выбрасывая пучки пара.

Девушка сидела в стареньком обшарпанном креслице перед низким столиком, коротко ёжилась, с любопытством осматривала комнату.

- Что-то не так? – Петрович, гася раздражение, выключил чайник, опустил в чашки пакетики чая, залил кипятком.

- Нет, всё... нормально. Я думала...

- Вы ожидали увидеть хлев? Хозяина забулдыгу, всюду валяются пустые бутылки, под кроватью стоят носки, крысы догрызают заплесневелую последнюю корку... И амбре такое, что без противогаза не войти.

Девушка подобралась, потянула, точно озябшие, ладони к чашке. Подвинула ближе к себе, вскинув голову, глянула с улыбкой:

- Вы молодец! Это меня и подкупило. Я сразу поняла: то, что мне надо. Я знаю, что вы очень-очень хороший. Добрый, обожаете детей и животных. И очень ласковый с женщинами...

- От... откуда вам это известно? - от неожиданности по-мальчишечьи растерялся Петрович.

- Вы Анну Тимшину знаете? Она у нас в доме работает, экономкой. Я слышала, как она рассказывала про вас гувернантке...

- Язычок бы этой Анне укоротить...

- Зря вы так. Она ничегошеньки плохого про вас не сказала. Только хорошее. Я много про вас знаю. Как вы жили последние 20 лет, почему ушли из семьи... У вас было что-то с Анной?

- По-моему, это вас не должно касаться.

- Верно. Ваше прошлое меня не касается. Таких, как вы мужчин осталось мало. А среди молодых и вовсе нет.

- Ага, поставьте мне памятник на набережной...

- Зачем вам холодный идол? Вы любите детей, родим штук пять, они и будут вам памятником.

Петрович поперхнулся чаем, едва не уронил чашку.

- Р...родим?

- Да, мы с вами. Ну, рожать-то я буду, а вы поможете.

- Послушайте, - Петрович отодвинул чашку, смахнул капли со стола. - Я понимаю: вам наскучили ваши тусовки, бомонды, захотелось прикольно развлечься. Но я вам не игрушка! Да! Согрелись? Спасибо, что заглянули в нашу норку... и давайте, топайте к своим.

- Никуда я не пойду, - девушка потянулась за печенюшкой. - Я пришла насовсем. Вы можете попсиховать, покричать. Разрешаю пооскорблять меня. Потом, когда вы успокоитесь, и мы станем жить вместе...

- Никогда мы не будем...

- Когда мы станем жить вместе, - повторила девушка твёрдо и спокойно, - вы заберёте все плохие слова назад. И будет у нас всё чудненько.

- Не будет! Не будет! - вскочил Петрович, отшвырнув стул. - Прекратите...этот идиотский балаган!

- Это не балаган, - невозмутимо продолжала девушка, хрустя печенюшкой, - а вполне серьёзное осознанное решение. Ну, что вы так кипятитесь? Что вас смущает? Возрастная разница? Да,20 лет, но это такой пустяк... И потом, я вас не тороплю, силком не заставляю. Поживём рядышком, притрёмся. Сначала пробным браком, потом официально оформим.

- Нет, вы точно больная!

- Здорова, как бык. Не смотрите, что хрупкая. Правда, мне в Германии, во время школьных каникул, аппендикс вырезали...

- Вот и катитесь в свою Германию! Или ещё куда подальше! Освободите помещение. У меня было много работы, я устал...

-Так ложитесь, и отдыхайте. А я тихонько посижу, не помешаю.

- Нет, так не пойдёт! Я вызываю милицию.

Петрович достал из куртки мобильник. Кошкой метнулась к нему девушка, вцепилась в руку:

- Не надо, Олежек... Олег Петрович, я вас прошу: не надо.

"Ну, точно, пациентка психушки. Сбежала, поди..."

- А что вы так испугались?

- Глупенький, я за теб... за вас боюсь. Припрутся менты, узнают мою фамилию, и будут на цыпочках виться: Елена Викторовна, ля-ля-ля, Елена Викторовна, сю-сю-сю. А отыграются на вас. Подумайте: хотите вы этого?

- И какая же у вас фамилия?

Девушка назвала фамилию известного в Питере крупного бизнесмена, "владельца газет, заводов, пароходов", с большим криминальным прошлым. Сейчас в Госдуму баллотируется.

У Петровича неприятно засосало под ложечкой, в ноги ударила предательская слабость. Прошёл к кровати, грузно опустился.