Над хутором садилось солнце, и лучи его зажигали охрой окна усадьбы, верхушки яблонь. Стекла старинного хутора становились красными, как глаза моего нового друга, — то ли от слез, то ли от перенапряжения.

Пан Иржи появился в двадцать два часа, поманил меня пальцем, вытащил бумажник и протянул банкноты. Каторжный труд был оценен в триста крон, что составляло около восьми американских долларов[1].

Эстонец, совершенно обессиленный, сидел на траве. Он не в состоянии был подняться, когда грузная фигура хозяина выросла около него. Лишь протянул ладонь, которая была красной с белыми лохмотьями лопнувших мозолей.

— Это тебе, — пан Иржи положил на израненную ладонь кроны и попытался подмигнуть, дескать, труд нелегкий, но зарплата того стоит.

Потухшие глаза эстонца подернулись иронической поволокой.

— Спасибо, пан Иржи, — скрипя на зубах цементными песчинками, процедил он. — Эти мешки я запомню на всю оставшуюся жизнь.

— Цемент — это хороший бизнес, — доверительно сообщил фермер. — Мне его из Украины доставляют по бросовой цене. А я его продаю по местным расценкам минус десять процентов. Завтра, — он снисходительно тронул плечо эстонца, — тебе будет легче. А послезавтра — еще легче. Опыт — вот что из новичка делает настоящего мужчину. Потом ты будешь носить эти мешки с наслаждением.

И явно довольный собой, пан Иржи удалился.

— С меня хватит, — с тихим бешенством выдавил эстонец. — Баста!

— Но ведь для тебя это единственный способ заработать деньги на обратную дорогу, — заметил я.

Он молча стал подниматься и заковылял к ведру с водой. Из-за угла вынырнула знакомая машины. Работорговец мягко подкатил к хозяину, притормозил и выскочил из салона. Они о чем-то переговорили, пан Иржи достал бумажник, отсчитал банкноты и протянул их поставщику. Тот, растягивая губы в елейную улыбку, долго раскланивался. Сколько заработала мафия на наших мозолях — для меня осталось тайной. Думаю, очень прилично. Хозяин махнул рукой и пошел к усадьбе. Мафиози упругими шагами направился к нам.

— Гоните бабки, джентльмены. — В его голосе сквозил металл. — Как договорились, тридцать процентов от дневного заработка.

Я отдал ему сотенную. Эстонец последовал моему примеру.

Вербовщик вез нас в отель. Даль источалась бордовым маревом. Заходящее солнце кроваво изливалось над пшеничным полем пана Иржи, а потом начался многокилометровый лесной массив. Когда мохнатая стена оборвалась, открылось озеро, издавая запах водорослей. На пустынном берегу белело приземистое здание.

— Ваш отель, — хмыкнул мафиози.

Судя по волейбольной площадке и турнику, тут когда-то размещалась спортивная база. Теперь она служила пристанищем нелегальным эмигрантам. В просторной комнате возвышались двухъярусные койки. Повсюду стоял неистребимый запах грязной одежды, дешевого пива и немытых тел. Душ, стиральная машина, телевизор и другие элементарные блага цивилизации, которые есть даже в здешних тюрьмах, для гастарбайтера — большая роскошь.

В комнате оказалось восемь человек. Здесь, в замкнутом круге, вырванные из людской массы жаждой заработать валюту, они, эти бедолаги, предстали передо мной как отдельные маленькие миры, сокрытые за семью печатями неведомых мне страстей и стремлений. Держались замкнуто, с недоверием поглядывая друг на друга. Картина преобразилась лишь в воскресенье, когда появился вербовщик и стал собирать деньги.

— А ты что? — уставился он на меня колючими зрачками. — Я ведь на продукты и спиртное собираю. Люди едят и пьют, не покидая этих мест…

Я внес свою долю. Торговая точка, как я понял, находилась в нескольких километрах отсюда, и добираться туда без документов было делом рискованным. Нелегалам создавали жесткие условия — даже за доставку продуктов приходилось бандиту платить.

Вербовщик вернулся с несколькими ящиками дешевого вина, водки и чешского пива. Компания попалась разношерстная:

Искатели счастья, апологеты дальних странствий, просто бегущие от неурядиц в собственном отечестве и мечтавшие бросить якорь на хлебосольной чужбине.

Откровенный разговор начался после затянувшегося застолья. Сосед по нижней койке, с блинообразным ликом в россыпи крупных веснушек, протянул широкую ладонь и представился:

— Николай. Из Западной Украины. Приехал на заработки.

— Ну и как они? — поинтересовался я.

— Третий месяц горбачусь, — с горечью поведал он. — Трудно, но в доме осталось шесть ртов — кормить детей надо, а с работой в наших краях туговато. — Он залпом осушил стакан вина и продолжал: — Приехал сюда как турист и остался на заработки. А как же иначе, если по чешским законам каждый въезжающий в страну обязан иметь при себе, как минимум, триста долларов. Откуда возьмешь такие деньги! Вот и придумал ход: через туризм в каторжники. Дома начитался реклам, где пишут, что в Чехии за неквалифицированный труд предлагают четыреста долларов в месяц. Брехня все это. За такие деньги и чех пашет с удовольствием. А нам в лучшем случае перепадает всего пара сотен «зелени». Правда, по украинским меркам сумма приличная. Поэтому мы согласны пахать нелегально, без страховок, пенсионных сборов и налогов, что для работодателя очень выгодно. Однако и хозяин рискует — полиция здесь оборотистая. Но и с ней договариваются. И хотя в стране существует проблема безработицы, далеко не каждый чех станет батрачить за такие гроши. Ему удобнее получить пособие по безработице и не заниматься унизительным трудом — это дело русских, украинцев, белорусов и прочих иностранцев.

— По чешским законам, — возразил я, — можно официально получить право на работу и вид на жительство.

— Можно. Но кандидатуру иностранца утверждает местное бюро трудоустройства и только в том случае, если на вакантное место не претендуют чехи. К тому же для получения разрешения на жительство и работу надо принести справку из банка о том, что ты имеешь прожиточный минимум, который измеряется 1300 долларами. Люди с такими деньгами возиться с навозом не станут!

Он опять потянулся к спиртному, наполнил до краев стакан, влил жидкость в гортань, закусил лучком и вернулся к своим размышлениям.

— Нелегалу трудно и нерадостно. По выходным дням запираемся в своей конуре. Без паспорта в людном месте не появишься — опасно! С одной стороны нас преследует полиция, а с другой — свои же бандиты. Чехи поражаются тому, как русские преступники проникли сюда. Нынешние мафиози стали психологами — знают, как и кого «вычислить». Бывшего советского гражданина-нелегала на улице узнать легко — поношенная одежда, бегающий взгляд, вынужденная немота из опасения выдать себя родным языком. Как правило, весь свой заработок рабочий с востока носит с собой — в общаге могут украсть. К ним и подкатывается мафия, требуя по-братски «поделиться» с ближним. Могут жестоко проучить строптивого — избить до полусмерти, зная — нелегал в полицию не обратится. Его бесправие и вдохновляет бандитов на легкий заработок. Невысокий рыжий белорус с квадратными плечами, устремив в окно искристые голубые глаза, вдруг встрепенулся и прохрипел:

— Можно податься и дальше, например, в Германию, Австрию, где заработаешь больше, но ведь и полиция там работает зорче. Хорошо, если только вышибут из страны. А то, гляди, и в тюряге заграничной очутишься. В бывших странах социализма все-таки проще…

Спиртная вакханалия стремительно раскручивалась. Я сослался на больную печень и категорически отказался от выпивки. И чтобы не мозолить мутные глаза собутыльников, вышел на берег озера и увидел одиноко сидящего на траве молодого человека лет тридцати, с темными, как агат, глазами.

— Только что выкупался, — приветливо произнес он. — Водичка — прелесть.

— В застолье не участвуете?

— Нет. Я ведь учитель истории по образованию. При моей профессии пить нельзя. Да и не тянет.

Он помолчал, вздохнул и задумчиво продолжил:

— Гастарбайтеров тоже можно понять. Они ведь пьют горькую не от радости. Хотят поскорее оглушить себя спиртным, забыться, дать себе полную волю. Захмелеют — песни заводят, даже пляшут… Потом, устав от крика и хохота, они, разморенные, затихают… Но так происходит лишь в выходные дни. В рабочую неделю каплю спиртного в рот не берут…