«Конечно, все может измениться, но, если постучать по дереву, я до сих пор не слыхал ни единого ругательства или слова недовольства на борту, если не считать двух штурманов, которые „поливают“ друг друга почем зря. Но это — спаянная компания, по-видимому, им приходится нелегко на этой старой посудине. По-моему, они обожают это судно».
3 декабря, несколько ошеломленные и ошалевшие от счастья при виде земли, мы достигли бухты Салданья, расположенной всего в нескольких часах хода до Кейптауна. Тучи чаек кружили над косяками рыбы. Пингвины пронзительно кричали в своих скалистых гнездах на берегу. Терри и Буззард побежали в канатный ящик. Загремела цепь, и якорь лег на грунт, привязав нас к побережью Южной Африки.
Поскольку оставалось двое суток до захода в Кейптаун, Дейв Пек решил сфотографировать надувной банан «Файфе» — торговую марку наших спонсоров, поставщиков свежих овощей из Ковент-Гардена в Лондоне. Компания «Файфе», как и большинство спонсоров, ожидала от нас периодического поступления рекламных фотографий своей продукции на фоне какого-нибудь необычного, экзотического пейзажа.
Одев джинсы и широкий кожаный пояс, Дейв стал позировать на палубе, держа в руках трехфутовый желтый надувной банан. Неожиданный порыв ветра вырвал этот плод у него из рук. Захваченный потоком воздуха, несколько секунд он парил в воздухе, а затем плюхнулся в море, и его понесло к берегу.
Будучи человеком находчивым, — Дейв недаром занимал пост второго помощника капитана — он немедленно опустил одну из спасательных шлюпок и вместе с радистом отправился спасать банан.
Поскольку сила ветра достигала 5 баллов, банан добрался до берега первым. Вот как описывает эту погоню сам Дейв.
Я заметил, что банан застрял в низком кустарнике, и поплыл к берегу. Трое купающихся на берегу были шокированы. Стоило взглянуть на их изумленные физиономии, когда я выволок огромный банан из кустов и поплыл обратно через полосу прибоя.
Довольный результатом спасательной операции, я залез в шлюпку с кормы, там, где был мотор. Мне не совсем понятно, как все случилось, но я поскользнулся, и мои джинсы намотались на вращающийся гребной вал. Проклятые джинсы стали затягивать ногу под вал. Затем все затрещало, и через мгновение мои кроссовки, джинсы и двухдюймовый кожаный пояс были порваны и разошлись на лоскутки. Ник оттащил меня, но когда он ухватил меня за правую ногу, та неестественно вывернулась непосредственно под коленом. Она повисла как плеть, лодыжка распухла, а кожа в районе колена, казалось, запала куда-то внутрь и смялась как лопнувший воздушный шар. Под коленом появилась дыра глубиной в два дюйма, сквозь которую словно выкачивали насосом темную венозную кровь.
Я прижал артерию на бедре, и кровотечение прекратилось.
Шлюпка болталась на волнах, и, покуда Ник правил к «Бенджи Би», я запалил красные фальшфейеры. От местного причала отошла моторная лодке Я был совершенно голый, если не считать оставшейся на левой ноге кроссовки. Когда я оказался на судне, Дейв впрыснул мне морфия. Позднее в Кейптауне мне пришлось отправиться в госпиталь на операцию. Нога пострадала в нескольких местах, зато банан был спасен.
Дейву Пеку пришлось покинуть нас на полгода — он перенес несколько операций. Старый друг Антона по «морскому департаменту» Мик Харт был вызван из Суффолка, чтобы заменить Дейва.
8 декабря «Бенджи Би» вошел в кейптаунский порт и встал к причалу под мрачной глыбой Столовой горы. Хотя целых десять лет я жил в этом городе, в его западной части, среди холмов Констанции, и имел здесь дюжины две кузенов и кузин, все же я позабыл многое.
Однако у меня не было времени для посещения родственников, потому что нужно было немедленно устраивать выставку. Девятнадцать членов экспедиции работали не покладая рук, и мы развернули ее всего за одни сутки.
Последовала пресс-конференция. Какая-то репортер-феминистка спросила Джинни, означает ли ее должность базового лидера и радиооператора, что в нашей экспедиции соблюдается равенство полов даже в самых экстремальных условиях. Вот каков был ее ответ:
«Я вовсе не собираюсь доказывать, что женщина в состоянии делать то же, что и мужчина, как это многим кажется. Существуют женские и мужские роли, и они должны дополнять друг друга, а не создавать видимость соревнования. Я не борец за права женщин и не собираюсь проявлять себя на мужском поприще. Я отправилась в экспедицию потому, что люблю своего мужа, он здесь, а не дома. Я помогала ему в планировании и организации с самого начала, однако не принадлежу к числу храбрецов. Если бы я думала обо всем этом с позиции моих личных эмоций, то, вероятнее всего, не оказалась бы здесь».
К Олли приехала жена Ребекка. Они были очень счастливы. Олли сказал: «Это словно второй медовый месяц». Я надеялся, что она согласится с тем, что ее муж останется с нами еще на три года.
В день открытия на выставке побывало 5000 посетителей — куда там Парижу. Временами дорожки между экспонатами были забиты народом. За пределами выставочного зала, находившегося почти на самом причале, двое наших судовых механиков, новозеландец Марк и Говард Вильсон из восточных кварталов Лондона, ежечасно проводили практические демонстрации: Марк на надувном плоту фирмы «Данлоп» старался изо всех сил, показывая, как надо вести себя на ледяном поле. Гови, одетый в водонепроницаемый костюм, расхаживал по гавани в водных башмаках. Будучи примерно полутора метров в длину, они скорее напоминали миниатюрные лодки-каноэ, а не обувь. На четвертый день 22 000 посетителей побывали на нашем шоу, и только один день был отведен для специалистов-коммерсантов.
Сэр Вивиан Фукс пробыл с нами почти неделю, и я сумел получить, так сказать, в последнюю минуту советы единственного человека в мире, возглавлявшего трансантарктическую экспедицию.
Чарли из-за смуглости кожи выслушал немало намеков по поводу своего происхождения, и в этих намеках я всегда был главным заводилой. Но он взял реванш в Кейптауне во время церемонии, когда мэр дарил нам флаг города. Один из членов городского управления, мой кузен и специалист по генеалогии, объявил собравшимся в толпе, что мы оба разделяем великую честь состоять в родстве с Карлом Марксом.
До прихода в Кейптаун киносъемку нашего путешествия проводили Антон Боуринг и я сам, однако теперь доктор Хаммер прислал команду из четырех высокооплачиваемых кинооператоров. Обычно в экспедициях складываются плохие отношения между фотографами и остальными участниками, что нередко приводит к срыву экспедиций. Как я считаю сам, это обстоятельство испортило одно из моих прежних предприятий, поэтому я был полон решимости поладить с людьми доктора Хаммера и очень досадовал, когда все пошло не так.
Дело в том, что они прослышали о запланированном разговоре по радио с принцем Чарльзом. Поскольку наши радиостанции были упакованы, Джинни попросила разрешения у властей воспользоваться одним из радиопередатчиков на государственной радиостанции. Те дали согласие при условии, что никто иной не будет присутствовать при этом, потому что киносъемки там были запрещены. Это вывело из себя новую киногруппу. К несчастью, я сам усугубил дело, потому что сказал, что не могу гарантировать им исключительное право на пользование снегоходом, нартами и палаткой в Антарктиде.
Самый трезвомыслящий из них, Тони Даттон, записал в дневнике:
Наш первый деловой контакт с Рэном Файнесом не увенчался успехом и сильно расстроил нас. Мы просто не находили оправдания той обстановке секретности, которой были окутаны радиопереговоры с принцем Чарльзом, а отказ предоставить в наше распоряжение мотонарты и палатку чуть было не заставил нас вообще отказаться от съемки. Теперь считаю, что мне повезло, что я не ввязался в полную сарказма дискуссию, которая за этим последовала, а использовал время для изучения членов экспедиции. Контакт с ними дал мне если не объяснение, то растущее понимание того, что сплотило эту экспедицию, превратив ее участников в настоящую семью .