Однажды вечером, прогуливаясь с собакой, он остановился, пристально глядя в направлении своей коммуналки. Неожиданно почувствовал, что ветер подул туда же, развевая полы его пальто. Затем ветер усилился, деревья наклонились, словно собираясь улететь в ту сторону. Все вдруг зашевелилось и устремилось в одном направлении, и его ослабленное тело, пытавшееся устоять перед порывом, зашаталось. Ветер подхватил Максима Николаевича и понес вместе с собакой, которую он держал на поводке, по улицам и переулкам города, пока его не прибило к двери коммунальной квартиры.

Он мог стерпеть любую боль, но только не тоску по Людмиле! Максим Николаевич не представлял, что горечь возвращения в квартиру окажется сильней горечи одиночества. Ледяной февральский ветер превращал улицы в белый замерзший ад, вызывая в душе жгучую тоску по теплу.

Люды в квартире не было, и он стал жить надеждой на ее возвращение.

Но когда Люда вернулась, он испытал шок от исходившего от нее холода, напоминавшего мелкий снег, который равнодушно засыпает все живое и превращает его в холодный лед невыносимого отчуждения.

Это была другая Людмила, более жестокая в своем великолепии, преобразившаяся до неузнаваемости. На ней была роскошная одежда и дорогие украшения. Она вернулась из поездки, нагруженная чемоданами и взволнованными рассказами о другом мире, который Наталья не могла представить себе даже во сне. Максим Николаевич сидел в своей комнате, задыхаясь от тоски, пытаясь промочить пересохшую глотку холодным чаем, невольно напрягая слух и вслушиваясь не в разговор, а в голос Люды.

В дни ее отсутствия, когда этот голос не звучал, мир был немым и выражал себя одним беспорядочным шумом.

На кухне Люда рассказывала Наталье о ночных огнях Парижа и его улицах, которые во время дождя блистают, как зеркала, о красочных магазинах, чистых автобусах и обходительности парижан. Наталья же время от времени вставляла, вздыхая:

– Да, нам до них еще далеко.

Максим Николаевич не смог побороть желания ощутить дыхание Люды. Выйдя из комнаты, он прошел перед ней несколько раз. Но она его не заметила – ни взглядом, ни словом. Словно он был ничто. Иссякла даже ее всегдашняя склонность к пререканиям с ним.

Максим Николаевич чувствовал, что находится на грани краха.

На второй день после приезда пришел Виктор. Максим Николаевич видел, как Людмила встретила его с распущенными волосами, спадавшими на плечи, в розовом шелковом разлетающемся халате, распространяя в воздухе душистый аромат, будто недавно распустившийся цветок.

– Я ждала тебя, – сказала она ему, целуя в щеку.

В ту ночь, когда все остальные уже спали, а Максим Николаевич валялся без сна, посреди ночной тишины он услышал стон Людмилы, словно она изнывала под тяжелой ношей. Он поднялся и сел на кровати, задыхаясь, унылыми глазами вглядываясь в темноту, чувствуя, как ее сладострастные стенания вонзаются в него подобно мечам и разрывают душу на части.

Наутро он вывел собаку. На дворе стоял двадцатиградусный мороз.

Максим Николаевич шел, сам не зная куда, вдыхая тяжелый морозный воздух, и глаза его отказывались различать окружающий мир. Он тонул в темном тумане, сгущавшемся все больше и больше, и мир вокруг приобретал могильную черноту.

А Люда, не обратившая внимания на его присутствие, не заметила и его отсутствия. После возвращения из Парижа она стала раздражаться по поводу квартиры, будто не жила в ней никогда раньше. Привыкнув за две недели к роскошным парижским ресторанам, она теперь с отвращением смотрела на кухню, где по стенам, посуде, раковинам и старым шкафам свободно разгуливали тараканы. Она вернулась в свою комнату, обставленную ветхой мебелью, после двух недель, проведенных в пятизвездочной гостинице. Ей стало противно мыться в старой ржавой ванне, которой было никак не меньше полувека.

– Если хочешь, я куплю тебе новую квартиру, – сказал Виктор, когда жалобы ее участились.

– Нет, я хочу эту квартиру. Хочу иметь ее целиком и сделать в ней шикарный ремонт, – заявила она твердо.

– Никаких проблем! – ответил Виктор.

Он взял на себя разговор с хозяином комнаты, которую снимала Лейла, чтобы уговорить его продать комнату. Также он стал решать вопрос Ивана, который владел половиной комнаты, где жила Люда. Что касалось Наташи и Максима Николаевича, то Люда сказала:

– Этих двоих оставь мне.

Хозяин комнаты, которую снимала Лейла, попытался воспользоваться случаем и продать ее по назначенной им цене, но после встречи с Виктором подчинился и согласился на цену, названную нежданным покупателем. Люде не стоило особых усилий уговорить Наташу, особенно когда той предложили в обмен на комнату отдельную однокомнатную квартиру с удобствами.

Осуществилась ее мечта – пожить наконец в отдельной квартире, но она почему-то не испытывала никакой радости. И пока готовилась к переезду, постоянно грустила, не понимая себя. Неожиданно она обнаружила, что ей тяжело покидать квартиру, словно ее вежливо и за награду выдворяли – туда, где ее ждало одиночество и отчуждение. Наталья решила забрать с собой все до мелочей, терзаясь, что не может унести с собой самое главное – воспоминания и мелочи жизни, светлые и темные, посеянные в углах этой комнаты, ее стенах и самом воздухе. Оставшиеся два месяца она жила печальными воспоминаниями. Временами она плакала, выслушивая планы Людмилы по переделке комнаты. Перемены касались не только пола, стен и потолка, – словно кто-то разрушал дорогие годы Наташиной жизни и безжалостно выбрасывал их на помойку во дворе, где им предстояло сгнить под нетающим снегом.

Квартира, которую выбрал для нее Виктор, находилась на окраине города, – с окнами, выходящими на железную дорогу, по которой курсировали поезда, разрывая тишину грохотом, подобным ритмичному шуму мельничных жерновов, безжалостно перемалывающих время.

Когда Наташа в первый раз пришла осматривать квартиру, то сразу забылась, стоя на кухне у окна и вглядываясь в поезда, проносившиеся в разных направлениях. Она думала о том, что никогда не сядет ни на один из них, потому что поезд ее жизни остановился на последней станции – здесь, на окраине города, с видом на железную дорогу, проехать по которой у нее уже нет ни малейшей надежды.

Возле того окна на кухне Наташа будет проводить одинокие вечера, наблюдая, как печаль струится вместе с желтыми осенними листьями, разлетающимися по воздуху, с дождем, снегом и ночной темнотой, а она будет сидеть, попивая чай в таком глухом одиночестве, какого не знала никогда раньше. И будет вспоминать южные поезда, доброе время, неудачные любовные истории, коммунальную квартиру и Максима Николаевича, и задавать себе вопросы, на которые заранее знает ответ: любил ли ее кто-либо? Была ли она кому-нибудь интересна? Есть ли смысл в ее жизни – прошлой и настоящей?

Наталья будет задаваться этими вопросами не в поисках ответа, а потому, что человек, ступив ногой в море отчаяния, начинает обнажать перед самим собой все те мрачные факты, на которые долгое время закрывал глаза. Ему надо найти достаточно доводов, чтобы утонуть.

С первых мгновений наступившего года у Ивана было тайное предчувствие, что его ожидают мрачные дни. Но он не представлял, что этот мрак проглотит его целиком.

Неожиданно к нему в больницу явился Виктор и, увидев Ивана в больничном коридоре, заговорил угрожающе:

– Слушай, я сразу по существу. Нужно, чтобы ты немедленно дал Люде развод и отказался от своей доли в комнате. Если бы это зависело от меня, я не заплатил бы тебе ни копейки, но Людмила настаивает, чтобы ты получил за это деньги.

– Она не получит ничего, даже если продастся всем бандитам и пришлет их ко мне всех разом! – ответил Иван, не моргнув глазом, глядя в лицо визитеру вызывающе и угрюмо.

– Заткнись, подлец! – крикнул ему в лицо Виктор. Он схватил руку Ивана и больно согнул ее. – Ты в самом деле не понимаешь, с кем имеешь дело. Ты не ценишь, что тебя пощадили, а, как идиот, настаиваешь, чтобы тебе перерезали глотку.