Посадив Гирина в машину, Миусов довольно долго молчал. Молчал, разумеется, и Гирин. Уже при въезде в город, сбрасывая скорость, Миусов спросил:

— Как служба, лейтенант?

— Нормально, товарищ подполковник, — коротко ответил Александр.

У него и мысли не возникло пожаловаться или пооткровенничать, всю околополетную суету он совершенно искренне считал чепухой и дребеденью. Ответ лейтенанта Миусов воспринял как должное и после небольшой паузы спросил:

— Куда?

Гирин не сразу сообразил, что подполковник спрашивает, куда подвезти его, Александра, а когда сообразил, то смутился и поспешно ответил, что ему все равно и что он может выйти где угодно. Миусов смерил его взглядом и с расстановкой, с оттенком раздражения прогнусавил:

— Куда?

Гирин помялся и назвал адрес. Эффектно затормозив в указанном месте, Миусов дождался, пока Гирин выбрался из машины, и лишь тогда спросил:

— В партию собираетесь, лейтенант?

— В принципе собираюсь. Кандидатский срок скоро истекает.

Это самое «в принципе», которое можно было оценить очень по-разному, вырвалось у Гирина нечаянно, как реакция на бесконечные придирки хитроумного «врио». Миусов усмехнулся.

— Завтра после предварительной зайдете ко мне. Подготовьте данные. Я напишу рекомендацию.

И хлопнув дверцей, сорвал машину с места, не оставив Гирину возможности как-то обговорить это предложение-приказание.

Рекомендация Железного Ника, который по линии справедливости и честности пользовался в полку абсолютным авторитетом, сразу все расставила по своим местам. В партию Александра приняли единогласно, на этом памятном собрании выступил и волшебно преобразившийся «врио»: снисходительно, как бы мимоходом пожурив Гирина за некоторые недостатки, свойственные молодости, он сказал о нем немало красивых и добрых слов.

Вскоре «врио», совершенно неожиданно для многих, но, к слову говоря, не для Гирина, приказом командующего перевели в эскадрилью, базировавшуюся при штабе округа. А вакансию командира звена предложили Гирину! Разговор шел на уровне командования эскадрильи. Александр услышал о себе немало добрых слов: молодой, растущий, грамотный, хороший пилот, сдал на второй класс, хотя еще и не получил его, и тому подобное. Все это было правдой, но Гирин отказался наотрез — объективно он не был готов к амплуа командира, не хватало опыта, требовательности, организационного умения — и хорошо знал об этом. К тому же Гирин не без оснований полагал, что выдвижение на звено — это несколько запоздалый резонанс на партийную рекомендацию Миусова. Это соображение угнетало Александра и делало совершенно невозможным принятие лестного предложения.

Через несколько дней возле Гирина снова круто затормозила вишневая «Волга».

— Садитесь, лейтенант.

Гирин догадывался, что разговор пойдет о несостоявшемся выдвижении, о его излишне резком отказе, и заранее мысленно сжался — так неприятен и неловок был ему предстоящий разговор. И ошибся! Старый командир звена, вечный капитан, был прав — Железный Ник был человеком сложным.

— В академию собираетесь, лейтенант? — словно мимоходом спросил Миусов, обгоняя вереницу попутных машин так, что казалось, те стоят на месте.

— Собираюсь. Вот получу первый класс и подам заявление. — Гирин был несколько удивлен осведомленностью подполковника.

— А зачем тянуть и киснуть? Второй класс вы получили, сегодня документы пришли. Подавайте заявление, я поддержу.

Гирин смотрел на Миусова недоверчиво.

— А не рано?

— Почему же рано? На заочный командный факультет в самый раз.

— На заочный? — удивился Гирин, всегда мечтавший об очном образовании.

— Только на заочный, и никак иначе. — Миусов покосился на молодого летчика, чуть улыбнулся уголками жесткого рта и счел нужным пояснить: Летная профессия — особая профессия, лейтенант. Тот же спорт на чемпионском уровне. А очное обучение — это по большому счету трехлетний перерыв в летной практике. Такие перерывы противопоказаны, особенно молодым. Конечно, командиром это вам стать не помешает, но уж настоящим классным пилотом вы не станете никогда.

Гирин как-то сразу, без раздумий поверил подполковнику, понял, что в чисто летном аспекте дела тот совершенно прав. Правда, и жизнь и служба не исчерпываются полетами, но что из того? Во-первых и прежде всего, Александр хотел стать классным пилотом, все остальное, по его представлениям, должно было организоваться само собой. Но для порядка неудобно же на ходу менять убеждения подобно флюгеру — он сказал:

— Я подумаю.

— Подумайте, лейтенант, дело серьезное, — и резко изменив тон, с заметно усилившейся гнусавинкой добавил: — А то, что отказались идти на звено — правильно!

Александр заулыбался, у него точно камень с души свалился.

— Я вашим отцам-командирам устроил небольшую головомойку за эту инициативу, — продолжал Миусов уже с усмешкой. — Тоже мне передовики-новаторы, храбро выдвигающие молодежь! Вам, лейтенант, пока летать надо. Летать, а не командовать!

— Верно, товарищ подполковник, — с неожиданно вдруг прорвавшейся откровенностью Гирин вдруг признался. — Я ведь об отряде космонавтов мечтаю.

— И правильно делаете, — лицо Миусова сохраняло свое привычное, каменное выражение, но по каким-то почти неуловимым признакам Гирин догадался, что подполковник помрачнел. — Работа без мечты сушит человека.

Миусов вдруг резко подвернул к тротуару, взвизгнув тормозами, «Волга» замерла, посунувшись на передние колеса.

— Дальше доберетесь сами, лейтенант. У меня дела.

Не слушая ответа Гирина, Миусов захлопнул дверцу, рванул машину с места и умчался, чистенько вписавшись в поток автомобилей. Александр еще долго смотрел ему вслед.

Глава 12

Шорох ветвей и сердитый писк голубых цветов привлекли внимание Гирина. Он огляделся и заметил, как шагах в десяти от него через кустарник к озеру протискивается огромная бульдожья голова с выпуклыми золотистыми глазами. Верхнюю челюсть ее украшали два направленных вниз голубоватых клыка настоящие клинки по метру каждый, а то и больше. Высматривая что-то в воде, голова выдвигалась все дальше и дальше и тащила за собой изумрудную шею с хорошее бревно толщиной. Гигантская змея! Что-то вроде анаконды или питона! Но голова вдруг с верблюжьей замедленностью поднялась к небу, послышался треск кустарника, писк, и на берег вышел зверь ростом со слона, но с длиннющей, как у жирафа, шеей. Этакий саблезубый динозавр, точнее, динотерий! Он был покрыт короткой, лоснящейся на солнце шерстью, голова и шея изумрудные, спина и длинный, волочащийся хвост темно-зеленые, почти черные и бледное брюхо салатного оттенка. Динотерий вошел в воду по самое брюхо, пристально вглядываясь в глубину и нервно подергивая хвостом. Вдруг бульдожья голова изящно, по-лебединому запрокинулась назад, а потом, выставив клыки-рапиры вперед и вниз, метнулась в воду. Взлетел радужный гейзер брызг, громкий всплеск ударил точно выстрел, по бирюзовой озерной глади побежали крупные атласные волны. Спустя секунду голова вынырнула из кипящей воды, на голубоватых, словно металлических, клыках ее билась большая черная рыба с сизыми глазами и громко стонала: «Йо! Йо!» Из ее крупных жаберных щелей, похожих на акульи, фонтанчиками била оранжевая кровь. Шея запрокинулась, закончив это движение рывком, черная рыба, не переставая жалобно стонать, взлетела и закувыркалась в воздухе. Бульдожья пасть расхлябилась пурпурным мешком и ловко подхватила рыбу на лету. По длинной шее пробежала судорога сокращений, зверь брезгливо передернулся, облизал языком-лопатой испачканные липкой оранжевой кровью клыки и, опустив голову, начал пить. Он не лакал воду, как это делают земные звери, а с шумом и всхлипом всасывал ее, а потом с наслаждением отдувался, точно гурман после глотка выдержанного вина.