То, что Виктору представлялось очевидным, на самом деле обстояло много сложнее. Энтузиасты композоники одно время настойчиво пытались внедрить ее в земной быт. Были построены экспериментальные дома и целые жилые комплексы с композонным оформлением. Многое в этих домах было сделано на космический лад и даже еще более модерно: тающие двери и окна, управление которыми могло осуществляться и мысленными приказами, конформная мебель на основе электрофов, реконструирующиеся комнаты, композонное оформление и прочие фокусы. И никакого успеха! Больше того, у энтузиастов, обосновавшихся в этих домах, через некоторое время были обнаружены нежелательные сдвиги в психике. Соколову пришлось исследовать неурядицы, вызванные этим странным влиянием композонного интерьера. То, что было просто необходимо для космоса, оказалось ненужным и вредным на Земле. Наверное, есть какой-то разумный предел автоматизации и искусственности в обычной жизни. Все в меру! Большинство людей инстинктивно чувствуют дозволенные рубежи и отворачиваются от самых превосходных подделок реальности, а фанатикам моды приходится расплачиваться за свою прямолинейность бодростью духа и даже здоровьем.

Да, все обстояло много сложнее. Но странное дело! Критически и несколько свысока разглядывая белозубого задорного Виктора, Соколов какими-то уголками души еще и завидовал ему. Не высокому профессионализму и бесстрашию Хельга — нет. Скорее всего, зависть эта была своеобразным отражением вечной, хотя и тайной, тоски зрелого человека по беззаботному, безоблачному счастливому детству.

Глава 14

Пройдя вслед за Никой в оранжерею, Соколов невольно остановился.

Ярко сияло солнце, то есть, разумеется, солнца никакого не было, но искусно подобранное освещение создавало такую иллюзию. Затеняя этот свет, весь отсек за исключением узкого прохода заполняла сочная зелень и плоды томатов. Свежий, терпкий запах помидоров плавал в теплом влажном воздухе. Это был помидорный отсек, помидоры — и больше ничего! Но это было прекрасно. Каких только сортов тут не было! Пальчиковые помидорчики, похожие на кизил, овальные, носатые помидоры, которые легко было спутать с хурмой, и огромные помидорищи, величиной с небольшой арбуз. Если добавить сюда разнообразие окраски плодов, начиная от светло-кремового цвета и кончая почти черным с длинной цепью переходящих розовых, оранжевых и красных тонов, то станет понятным, почему Ника разглядывала эту картину как восьмое чудо света.

— Кому нужна такая куча томатов? Для межпланетной торговли, что ли? — сказал в пространство Соколов.

— А вспомните, что вы ответили в предстартовой анкете на вопрос — какие овощи вы предпочитаете, — усмехнулся стоящий за его спиной Дюк.

Соколов почесал затылок.

— Да я перечислил их десятка полтора, сейчас уж и не помню.

— Но помидоры-то упоминали?

— Не буду таиться, упоминал.

— И я тоже писала о помидорах, — сказала Ника.

— Видите, какое единство вкусов, несмотря на несходство характеров, — засмеялся Игорь и пояснил: — О томатах все говорили. Поэтому в оранжерее есть помидорный отсек.

— Так-так, — проговорил Соколов, оглядываясь вокруг, — значит томатное изобилие. Но я — то люблю и дюжину других овощей!

Ника засмеялась, глядя на его округлые румяные щеки и плотную фигуру.

— А на что синтезаторы? Из растительной массы можно изготовить все, что угодно. Даже то, что в природе не существует, например, гибрид клубники и редьки.

— То-то вместо спаржи подавали какой-то муляж. Синтетика, Игорь, все-таки типичное не то, особенно, когда это касается овощей и фруктов.

— Вопрос спорный, дорогой эксперт. Не будем увлекаться овощами. Нас ждет парковая зона!

Глава 15

Парковая зона оранжереи заставила Нику с недоумением обернуться к идущим позади Соколову и Дюку. Игорь понимающе развел руками.

— Анкета! Оказывается, никто из вас не любит полдень. Это наследие многих поколений предков, которые отдыхали в сумерках и ночью, а днем ломались в каторжном труде.

Ника стояла задумавшись, точно прислушиваясь к своим ощущениям.

— Если я и люблю солнце, то утреннее или вечернее, но уж никак не полуденное. Наверное, это плохо, что мы не любим полдень.

— А что хорошего в жарище и белесом мутном небе? — Соколов машинально вытер платком лицо.

— А птицы? Они любят полдень.

— Например, совы, — пробормотал эксперт.

Ника засмеялась, а Игорь серьезно сказал:

— Какая же сова птица? Ведьма, кошка с крыльями.

Переговариваясь, они медленно шли по центральной дорожке. По обе стороны ее тянулись невысокие деревья, кустарник, а в самом низу — трава и цветы. Потолок парковой зоны светился рассеянным серо-синим светом. Это был свет сумерек или пасмурного летнего дня, когда над головой медленно плывут пышные темно-серые облака и сеют мелкий теплый дождь. Легкий освежающий ветерок шевелил листву и траву, звенели, свистели и щебетали птицы. Соколов знал, что ветер был, что называется, натуральным, а вот пение птиц — искусственным звуковым сопровождением. За растительностью, окаймлявшей дорожку, просматривались дали: зеленые луга, холмы, сколки леса, речка — все это тоже было порождением машинного моделирования пейзажа, композоники.

— А ведь парковая зона — тоже своеобразный синтетический продукт, гибрид из натуральных растений и композонной техники, — вдруг неожиданно для самого себя подумал Соколов вслух.

— Да, — с некоторым сожалением вынужден был согласиться Игорь Дюк, — это, конечно, не дикий уголок природы.

Наклоняя голову, чтобы не задеть свисающую с ветви золотистую, сладко пахнущую гроздь цветов, Ника полуобернулась.

— А я вот терпеть не могу эту дикую неухоженную природу!

— Шутите? — улыбнулся Игорь.

— Вовсе нет. — В голосе девушки послышалось упрямство. — И не только не люблю сама, но и не понимаю, как это другие могут восторгаться этой самой дикостью.

— Максимализм юности, — вполголоса философски констатировал Соколов.

Ника оглянулась на эксперта.

— Нет, это мое мироощущение, Александр Сергеевич. Зачем нам, людям, дикая природа? С ее бессмысленным кипением жизни, неосознанной жестокостью и тупой ненасытностью? Будь моя воля, я бы всю землю превратила в цветущие луга, сады и парки.

— Долой заповедники? — уточнил Игорь.

— Не знаю, Игорь. Я еще многого не знаю. Но я прекрасно помню, как нас возили в Нгоро-Нгоро. Когда мы летели обратно, все восхищались этим диким уголком природы. А я молчала. Я не могла забыть, — голос девушки дрогнул, — как стая диких собак загнала импалу и как они рвали ее еще живое тело, а антилопа привставала на колени и пыталась бежать. Нам объяснили, что собаки убивают больных и ослабевших животных. Но ведь это еще более страшно и жестоко!

Они подошли к своеобразной площадке отдыха парковой зоны. Прячась в кустарниковой нише, выгнувшись дугой, стояла полумягкая скамья-диван. Напротив на ажурном постаменте покоилась большая чаша, светящаяся тусклым жемчужным светом. Из нее била подкрашенная розовым лучом звенящая струя воды, распространяя запах влаги и свежести. Он мешался с горьковатым ароматом нежно-голубых цветов, которые крупными гроздьями свисали из зеленой с прожелтью листовой завесы. Ника подошла к чаше ближе и протянула к ней руку — ладонью вверх. Ее тотчас же покрыли бисеринки водяных брызг. Рядом остановился Игорь.

— Место для раздумий и грусти, — вполголоса сказала девушка.

— А равно отдыха от себе подобных, для одиночества и отрешенности.

— Вы сейчас похожи на идолопоклонников, — тихонько проговорил Соколов, усаживаясь на скамью.

Игорь рассмеялся и, присоединяясь к нему, спросил:

— А вам, Александр Сергеевич, никогда не хотелось сотворить себе кумира?

— Я его давно сотворил. Мой кумир — моя семья, — спокойно ответил эксперт и, оглядываясь вокруг, с едва уловимой ноткой иронии констатировал: — Прямо-таки дом отдыха, а не гиперсветовой корабль!