Принадлежала ли идея этого нового маневра Клеопатре? Может быть, а может быть, и нет; но если Цезарь, как и в первый раз, доверил ей осуществление операции, то, наверное, по той же причине: по чисто техническим соображениям; потому что она родилась в гареме и лучше, чем римлянин, знала его законы. Как бы то ни было, любовники, через своих агентов, без всякого труда убедили евнуха в том, что если он хочет вернуть себе власть, то должен покинуть дворец, предварительно убив Цезаря.

Храбростью он не отличался (как показал эпизод убийства Помпея). Поэтому выбрал яд. Цезаря вовремя известили. Но император продолжал делать вид, будто ни о чем не подозревает. Евнуха поймали с поличным, когда он варил в котле свое смертоносное зелье, процесс приготовления которого занимал одиннадцать часов; ему тут же отрубили голову, а дальше события стали развиваться в соответствии с карикатурными законами, характерными для семьи Лагидов: как только в лагере противника узнали о казни евнуха, там вновь вспыхнуло соперничество, еще более ожесточенное, чем прежде. Ахилла хотел упрочить свое положение, став новым стратегом Александрии; Арсиноя прочила на эту должность Ганимеда, которого она, обретя царское достоинство, уже сделала своим первым министром. Из двух военачальников Ганимед был и более одаренным, и более хитрым. Когда армия начала выражать недовольство Ахиллой, Ганимед сумел сделать так, что его соперник впутался в конфликт с пехотинцами (конфликт, который сам евнух Арсинои, несомненно, втайне подогревал), и, когда вот-вот должен был разгореться мятеж, внезапно выступил из тени, руками случайных людей ликвидировал Ахиллу, а потом без особых формальностей встал во главе армии.

Из троицы, доставившей столько неприятностей Клеопатре, теперь остался один Феодот, который все еще находился во дворце, рядом с малолетним царем, однако после того как Цезарь отверг его подарок — засоленную голову Помпея, — старался держаться в тени, несмотря на свою любовь к цветистым речам.

Итак, хитрость любовников могла бы принести им немедленную и окончательную победу, если бы не один фактор, который они проморгали: выдающиеся военные таланты Ганимеда. Всего за несколько дней вражеский генерал дал им понять, что после Харибды им придется иметь дело со Сциллой: уже со следующей недели он начал собирать новый флот и усилил блокаду дворца. Затем, со стороны дворца, воздвиг параллельно оборонительной линии Цезаря свою линию военных укреплений, почти такую же мощную. Дверца западни, в которую попали Цезарь и Клеопатра, захлопнулась еще более плотно.

Тогда Ганимед решил, что пришло время нанести им окончательный удар, прибегнув к силе, о которой до сих пор никто (даже такой блестящий военачальник, как Цезарь) ни разу не вспоминал: к силе жажды.

Трудности с водоснабжением были тайным изъяном города, его слабым местом, из-за которого инженеры Александра так упорно возражали против идеи основания столицы именно здесь. В этих песках совсем нет источников, повторяли они, ни реки, ни даже ручья, ни одного колодца между морем и Южным озером, — ничего, кроме бесконечных дюн, пыли, сухого щебня…

Александр терпеть не мог, когда ему возражали. Он был неподатливым, упрямым; и сразу же приказал выкопать между озером и будущим городом длинный канал. Позже Александр повелел создать под фундаментами города другой, подземный город из сотен и сотен резервуаров; некоторые из них были очень глубокими и отличались редкостным великолепием, напоминая сумрачные святилища, в которых постепенно очищался, переходя с этажа на этаж, мутный поток, устремлявшийся сюда из озера, — очищался среди мраморных мостовых, гранитных и порфировых колонн, украшенных такими же капителями, какие можно увидеть в храмах, и арок, и прекрасных сводов, назначение коих состояло в том, чтобы лучше сохранять свежесть воды и ее тайну.

Как и в случае с Библиотекой, никто никогда не только не осмеливался, но даже не думал о том, что можно покуситься на эту совершенную систему. Но Ганимед счел, что у него нет иного выбора: с помощью гигантских машин он пустил морскую воду в канал, который питал цистерны, и сумел заставить ее течь непрерывно. Очень скоро вода в резервуарах стала грязной, потом заразной, а Цезарь даже не понял, почему. Потом ему пришлось смириться с очевидным фактом: вода отравлена[49].

И вот — опять-таки как в трагедии, герой которой не знает, даровали ли ему боги счастье, чтобы тем вернее его погубить, или, напротив, для того, чтобы у него были силы выдержать новые испытания, — в этот самый момент Клеопатра обнаружила, что беременна.

И вновь ей оставалось лишь молиться и ждать — на протяжении многих дней, недедь, целых месяцев. Начиналась осень; если того пожелают Исида и Владычица судьбы, ей предстояло родить в срок летнего солнцестояния.

Сказала ли она Цезарю? Вряд ли. Потому что к тому времени страх охватил римские войска. Легионеры ворчали, обслуживающий персонал — тоже; солдаты не могли понять, как получилось, что гений, который покорил Галлию, пересек Западный океан, победил варваров острова Британия, обратил в бегство германцев, разгромил при Фарсале Помпея, позволил заманить себя в западню. Люди не успокаивались, они желали, наконец, услышать приказ о посадке на корабли и о возвращении в Рим. Между тем они не видели возможностей к отступлению: при первой подобной попытке — это было очевидно — александрийцы отправят их прямиком на дно. Ибо они уже знали, что во втором порту, порту Доброго возвращения, находившемся за дамбой, которая связывала остров Фарос с городом, Ганимед уже начал строить флот; ходили слухи, будто первые суда будут спущены на воду в ближайшие дни.

Цезарь с его острой интуицией уловил эти настроения и прибегнул к приему, всегда ему удававшемуся: собрав солдат, он произнес перед ними одну из тех коротких речей, секрет которых был известен только ему, — лишенных каких-либо украшательств и фигур красноречия, но зато находивших отклик в простых сердцах. В Египте, как и повсюду в других местах, сказал он спокойно, можно рыть колодцы; было бы странно, если бы эта земля, единственная, не имела грунтовых вод. Что касается бегства морским путем, то здесь сотники правы: это слишком рискованно. Следовательно, поправить сложившуюся ситуацию (которую он лично не считает катастрофической) можно только одним способом: немедленно принявшись за поиски воды.

Ворчание мгновенно смолкло. Вся армия взялась за работу, и, в течение одной ночи, был обнаружен огромный горизонт грунтовых вод. Такова, по крайней мере, версия Цезаря, которую он изложил в своей книге об Александрийской войне. Правда, при описании этого эпизода Цезарь допустил ряд противоречий: он, например, утверждает, что не мог выйти в море, и в то же время — что намеревался искать воду на морском берегу, к востоку и западу от города… Далее он будто бы дает понять, что нашел воду непосредственно в дворцовом квартале; однако странно, что за одну ночь он сумел осуществить то, чего не добились ни инженеры Александра, ни сам македонский завоеватель, ни десять поколений царей, правивших на протяжении трех столетий. Может, дождаться подкреплений ему помогли проливные дожди, нередкие в здешних краях в зимний период? Или Клеопатра, сведущая во всех дворцовых секретах, указала ему на тайное водохранилище, о котором знали только цари, и благодаря этому он выдержал осаду? Очевидно одно: в странном рассказе о своем неожиданном спасении Цезарь не пытается представить себя любимцем Фортуны — как будто опасается свидетелей, знающих подоплеку этого дела. Впрочем, об этой истории вскоре забыли, ибо почти сразу же после нее в виду Александрийского порта показались корабли с первым римским подкреплением.

Клеопатра вздохнула с облегчением. Однако и на сей раз передышка оказалась недолгой: корабли, спешившие на выручку Цезарю, проскочили мимо Фаросского маяка[50]; императору пришлось выйти в море и привести их в порт.