Она ждала благоприятного случая. И он представился очень быстро, причем о лучшем нельзя было и мечтать: в городе Гермонтисе умер священный бык.

Его называли Бухие; малейшее его движение — то, как он лизал руку посетителя, как ел или отказывался есть лакомства, которые ему приносили, — позволяло предсказывать будущее. Ибо в нем, как говорили, воплотилась душа Амона-Ра, династического бога фараонов. Вот почему’, когда такой бык умирал, его надо было безотлагательно заменить другим. Жрецы лихорадочно прочесывали сельскую округу; обойдя множество полей, заглядывая по пути во все стойла, они наконец отыскали животное, пятна на шкуре которого указывали на то, что бог избрал именно его плоть в качестве нового прибежища для своей бессмертной души. Только этот бык мог открывать тайны будущего, охранять посевы; его следовало как можно скорее доставить в храм, где отныне ему предстояло жить.

Это будет великий праздник; на глазах вельмож и взбудораженной толпы пестрого быка поднимут на борт священной барки. Его украсят десятками амулетов, на шею наденут венки из благоуханных цветов. Во все время его медленного плавания по Нилу и еще долго после того, как его торжественно введут в священную ограду, будут звучать многочасовые литании, нескончаемые молитвы. На земле будут чертить магические рисунки и над этими таинственными узорами воскуривать благовония, от которых кружится голова. Этот ритуал был таким длинным и непонятным, что Птолемеи никогда не участвовали в нем лично, а посылали своих представителей — каких-нибудь усердных придворных.

Но Клеопатра решила сама возглавить праздничные торжества. До нее никто этого не делал, а кроме того, фараон, как было официально объявлено, находился при смерти. Однако она увидела несомненную параллель между судьбой царства и судьбами священных быков: точно так же, как дух бога покидал тело умершего животного, чтобы тотчас воплотиться в другое тело, молодое и энергичное, не менее божественная душа агонизирующего фараона готовилась к тому, чтобы воплотиться в его преемнике, то есть в ней[39].

Это произойдет уже скоро. Когда-нибудь она будет править вместе со своим братом. Но сперва, в течение некоторого времени, одна. Ее брат еще слишком юн, да и царь пока не умер. Времени впереди много.

Итак, Клеопатра спускалась вниз по течению Нила в священной барке, сопровождая молодого быка; она принимала дань уважения от пораженных ее присутствием восхищенных толп, не показывая своей усталости, выслушивала литании жрецов, пьянела от запаха дымящихся благовоний. В результате за один день — в точности как ее бабка, которая воспользовалась рождением быка Аписа, чтобы заставить всех признать наследником фараона своего новорожденного сына, отцом которого был ее дядя Пузырь, — Клеопатра сумела подтвердить законность своих прав на престол. Ибо одним лишь фактом своего присутствия на церемонии, этим театральным жестом, она ободрила египтян, показав им, что в мире ничего не изменилось, что у них по-прежнему есть царь — или царица — как посредник, передающий людям энергию богов. Все уверились, что, пока она будет управлять страной, порядок вещей останется таким же, каким его много веков назад описали древние на своем священном языке: будут небо, укрепленное на четырех опорах; земля, прочно стоящая на своих фундаментах; солнце для того, чтобы светить днем, и луна, чтобы светить ночью; разливы Нила, происходящие в четко установленные сроки, и поля, оплодотворяемые этими разливами; Сириус, владыка звезд, Осирис-Орион, все прочие звезды на их местах и Ра — отныне и до конца времен.

Тем не менее для жрецов остался неясным один вопрос: кто же все-таки станет фараоном? Сама Клеопатра предусмотрительно предпочла не давать на данный вопрос однозначного ответа; об этом свидетельствует надпись, которую она повелела выгравировать, чтобы увековечить торжественное событие: «Царица, госпожа Обеих земель, Богиня, любящая своего отца, сопровождала Священного Быка в его плавании в барке Амона до Гермонтиса…» Нигде в этой надписи не упоминаются ни Флейтист, ни тем более ее брат. Далее текст становится еще более двусмысленным, ибо Клеопатре приписывается царский титул, и при этом невозможно понять, хотели ли жрецы таким образом подчеркнуть, что на церемонии умирающего Флейтиста представляла его дочь, или же предполагалось, что молодая царица, по причине ухудшившегося состояния ее отца, уже правит единовластно — в ожидании того гипотетического момента, когда она вступит в священный брак со своим братом.

Однако это двусмысленное положение, хотя и было удобным, не могло продолжаться вечно. Да, конечно, царица очень умело обыграла возглавляемое евнухом трио на том поле — я имею в виду территорию, где жили коренные египтяне, — которое совершенно ускользнуло от их внимания. Они, бесспорно, восприняли это как оскорбление. Но Клеопатра не могла бесконечно отодвигать тот день, когда Флейтист умрет или когда о его смерти будет официально объявлено, — а после похорон неизбежно встанет вопрос о наследовании. Она одержала победу в первом туре; более того, ее положение давало ей возможность самой выбирать оружие, ибо она держала в своих руках бразды правления. Да и стоило ли их у нее отбирать? Рано или поздно она сама совершит промах: так бывает со всеми, даже самыми хитрыми людьми, которые внезапно оказываются у кормила верховной власти. И такой случай трое ее врагов не упустят — как сама царица не упустила благоприятную возможность, которую открыла перед ней смерть священного быка.

Мы не знаем, когда именно Флейтист умер — или, точнее, когда Клеопатра решила обнародовать факт его смерти. Возможно, это произошло в мае или в июне, когда в городе началась жара.

До Рима новость дошла в начале августа. Там продолжали с чрезвычайным вниманием следить за тем, что происходит в Египте, но в письме Цицерона, содержащем упоминание об этом событии, ничего не говорится о волнениях в Александрии. А между тем осведомитель Цицерона был одним из самых информированных в этом плане людей — он, кажется, принадлежал к числу убийц послов Береники. Очевидно, Клеопатра действовала очень энергично: были соблюдены все ритуалы и правила, кортеж плакальщиц сопровождал саркофаг до гробницы, там царя похоронили, украсив обряд благовониями, цветами и молитвами, в самый подходящий момент для того, чтобы обеспечить мирную преемственность власти. А когда она вернулась во дворец, ей, наверное, пришлось, как учил ее отец, искать окольные пути, прибегать к уверткам, притворяться и бесконечно отодвигать сроки, заверяя всех, что она выйдет замуж за своего брата в надлежащее время, и при этом искусно избегать ловушек, которые наверняка расставляли ей ее враги. Как бы то ни было, регентский совет не только не приступил к работе, но даже не был назначен. Как ей это удалось, непонятно. Нам остается лишь констатировать факт: в течение целого года Клеопатра оставалась распорядительницей игры.

Что она почувствовала, когда оказалась одна на троне, в восемнадцать лет, без поддержки столь любимого ею отца, под постоянной угрозой заговора, который наверняка готовили три неутомимых интригана? Мы этого никогда не узнаем. Единственный намек на ее тогдашние страдания — монеты, которые чеканились по ее указу через много лет после смерти Флейтиста, когда она сама уже приближалась к концу своей жизни: на них можно прочитать, рядом с датой ее собственного восшествия на престол, годы правления ее отца; значит, до самого конца она продолжала помнить о нем, вдохновляться им. Наверное, на следующий день после его кончины все это уже было: непроходящая боль, сублимированная отношением к отцу как к идеалу, которому следует подражать. И в самом деле, жизненный путь Флейтиста, который умер в своей постели как абсолютный владыка своего царства и своего дворца, после тридцати одного года особенно неспокойного правления, представлял собой поучительный пример политической эквилибристики и непотопляемости. От отца — просто наблюдая за его действиями — Клеопатра научилась почти всему, что имеет отношение к власти: как удерживать ее в руках даже в периоды худших кризисов, как вновь вернуть себе трон, если все-таки его потеряешь, как выигрывать время, как лгать, льстить, торговаться. И еще Флейтист ее научил никогда не отчаиваться, если тебя принимают за дурака, а наоборот, извлекать из этого выгоду, и жестоко бороться с врагами, даже если они — твоя плоть и кровь. И тому, что необходимо уйти из жизни, как уходят с банкета — оставаясь хозяином своей судьбы, урегулировав вопрос о наследниках и отведав всех удовольствий этого мира.