— Только ли в мои? — Он слегка понизил голос.

— Что?! — Блайт задрала голову и требовательно уставилась на Джаса.

— Ничего. Забудьте, — отрезал он и, выпустив ее из рук, зашагал вперед. — Это не мое дело.

— Что не ваше дело? — прокричала она в его удаляющуюся спину. — Джас! — И побежала вслед за ним.

Он остановился и, обернувшись, уперся в нее равнодушно-холодным взглядом. Но как только они поравнялись, Джас продолжил путь, тихо обронив:

— Простите меня.

— Прощу, когда узнаю, за что вы извиняетесь! — Блайт перестала смотреть под ноги и тут же споткнулась снова. — О, проклятье!

Джас снова поймал ее и зажал в крепких горячих тисках.

— Вы хотели сказать, что я кидаюсь в объятия всех мужчин подряд?

— Я не это имел в виду.

— Тогда что?

— Я уже извинился. Нельзя ли просто забыть о том, что я сказал?

Блайт думала ровно две секунды, после чего решительно отказалась.

— Нет. За таким заявлением должны стоять серьезные факты.

— Мне кажется, вы о них догадываетесь, — неохотно пробормотал он сдавленным голосом. — Неужели вы так наивны, что не можете распознать ревность?

— Ревность?! Мне что-то слабо в это верится, — прошептала Блайт и уже громче повторила, начиная потихоньку злиться: — Я вам не верю. У вас нет веской причины, чтобы ревновать. Скромнее, Джас, скромнее! Не будьте этакой собакой на сене!

Он сдержанно хмыкнул.

— Признаюсь, вы попали прямо в цель.

— Если бы вы даже имели право меня ревновать, я не понимаю, каким образом дала вам повод считать меня неразборчивой в связях.

Джас резко обернулся. В обманчивом лунном свете его глаза казались черными ввалившимися впадинами, а рот тонкой темной линией прорезал мертвенно-бледное лицо. В эту минуту Джас походил на Пьеро.

— Я никогда не считал вас легкомысленной.

Уже в который раз за время общения с этим человеком Блайт почувствовала легкое головокружение. Она мысленно досчитала до пяти и постаралась придать своему голосу спокойный оттенок:

— Тогда почему вы ревнуете?

Он долго молчал, всматриваясь в ее лицо. Наконец прозвучали первые слова, словно их вытащили из Джаса невидимыми клещами:

— После вашей вечеринки…

— Ну, и что же случилось?

— Один гость задержался до утра…

Блайт открыла от изумления рот.

— Ваш американский друг, — упрямо продолжал Джас. — Вот я и подумал: а что, если вы с ним…

Будто огненный цветок распустил лепестки — так покраснела Блайт. Вспышка гнева исказила мягкие черты ее лица.

— И вы посмели предположить?!.

— Нет-нет!

Словно выброшенная на берег рыба, Блайт ловила ртом воздух, но так и не могла отдышаться.

— Какой же вы математик, если верите в предположение без доказательств?!

— Я, конечно, математик, но прежде всего человек! У меня, как и у других, тоже есть чувства, понимаете?

Он явно обиделся, но не давал волю эмоциям, как Блайт. Она понимала, что Джас сдерживается из последних сил.

— Если у вас есть чувства, какого же черта вы их так старательно скрываете? Покажите мне их!

— Вы этого хотите? — прорычал он.

Неожиданно теплая волна возбуждающего азарта обдала ее грудь. Это чувство было сродни тому, что испытывала Блайт во время шторма, когда каждая минута до предела была наполнена жгучим нетерпением. Она знала, что может в любой момент освободить эту плотину накопившихся чувств, и все же на секунду замешкалась, сомневаясь, сумеет ли сдержать страстный порыв Джаса. Но Блайт не привыкла бросаться возможностями, которые нечасто предоставляла ей судьба, и потому ответила, смело глядя ему в глаза:

— Да! — Блайт наслаждалась «опрокинутым» выражением его лица. — Хочу!

Джас с шумом вобрал в себя воздух, после чего лицо его внезапно изменилось. Он обхватил Блайт за талию и рывком втащил в дом. Эти объятия были скорее похожи на медвежью хватку, чем на ласку. Джас привлек девушку к себе и, заглушая подавленный стон, зажал ей рот исступленным поцелуем, агрессивно требуя ответа.

И она ответила — не менее агрессивно. Но сила, смешавшись с неистовым порывом долго сдерживаемого вожделения, внезапно иссякла, и остался лишь долгий поцелуй, рожденный в огненной лавине противоречивых чувств.

Джас продолжал крепко обнимать Блайт, и казалось, будто его сердце бьется в ее груди. Затем постепенно ослабил объятия, и его рука скользнула туда, где под соблазнительным кружевом бюстгальтера взволнованно вздымалась мягкая податливая плоть. Гибкое тело Блайт змеей извивалось в его руках, а из самых глубин души вырывался гортанный стон неземного наслаждения.

Услышав этот стон, Джас перестал целовать ее так же внезапно, как начал, и вмиг остыл жар объятий и бурное неистовство страсти.

— Вам следует влепить мне пощечину, — сказал он хриплым неровным голосом.

— Да, — торопливо согласилась Блайт.

— Так чего же вы ждете?

— Я вовсе не желаю этого делать.

— Тогда, может, мне снова следует извиниться?

— Нет. Время извинений прошло.

— Отлично.

И он запечатлел на ее губах еще один, но уже совсем другой поцелуй, сотканный из трепетной нежности и робкого изумления. Это был и вопрос, и обещание, и глубокое сладострастное удовлетворение. Но только Блайт и этого казалось мало. Она хотела, чтобы мощный поток неутолимой страсти подхватил ее и унес в неизведанное.

Когда одна ладонь Джаса стала нежно массировать спину девушки, а другая заскользила по обнаженному бархату груди, Блайт задрожала от восторга, чувствуя, как от каждого прикосновения все сильнее возбуждается ее страстный возлюбленный, и это разожгло в ней всепоглощающий огонь желания. В этом огне сгорали ночи нетерпеливого ожидания и жгучая обида, сменяясь горячей волной страсти, и вот они уже стонали оба, лицом к лицу, грудь к груди, а мысли уносились куда-то далеко.

— Ты просто прелесть! — послышался голос Джаса. — Ответь, Блайт, тебе и впрямь так хорошо?

— Тебе еще нужны доказательства?

Джас подхватил ее на руки, словно ребенка, и понес в спальню. Бережно опустив Блайт на кровать, он принялся неторопливо раздевать девушку, осыпая каждый обнажающийся кусочек тела жгучими поцелуями. Блайт постанывала от нарастающего возбуждения.

— Теперь моя очередь, — прошептала она и начала снимать с него одежду.

— Блайт, солнышко мое…

Она улыбнулась и, оплетая руками его гибкое сильное тело, потянулась, чтобы поцеловать Джаса в плечо.

— Ты когда-нибудь думал, что это произойдет?

— Только во сне. Но иногда, оказывается, даже такие сны становятся явью… Я твердил себе: чистое безумие помышлять об этом… Может, я и сейчас?.. Блайт, если я сплю, не буди меня, пожалуйста!

— Это не сон. Прошу тебя, Джас…

— Ты готова принять меня?

— О да! — застонала Блайт. — Да, пожалуйста, прямо сейчас…

Когда он проник в нее, Блайт поначалу замерла, затаив дыхание, потом понемногу расслабилась и, принимая Джаса в трепетные глубины своего тела, постепенно стала радостно ощущать его присутствие. Он шепотом спросил:

— Тебе хорошо?

— Да, — прошептала она в ответ. — Я хочу, чтобы ты всецело принадлежал мне, а я тебе.

И он отдался ей, и Блайт застонала, переполняемая сказочным блаженством. Он уверенно сжимал ее в своих объятиях, их ноги и руки переплелись так причудливо и сильно, что, казалось, два человека слились воедино.

Этой ночью случилось чудо. Возбуждение, экстаз и долгожданное посвящение себя любимому человеку — все вырвалось на волю, окунувшись в обволакивающе бархатную черную ночь с ослепительно яркими вспышками.

А потом, вконец вымотанные и обессиленные, они нежились в объятиях друг друга, ожидая, когда придет полное успокоение.

— У нас с Чарлзом ничего не было, — сказала Блайт. — Он выпил лишку, и все решили, что будет лучше, если мы уложим его спать. Он друг моего брата, только и всего.

Джас лениво перебирал ее волосы.

— А я все время изводил себя глупыми домыслами с той минуты, когда увидел, как он уезжает, а ты мило машешь ему вслед.