Предисловие к русскому изданию 2010 года[1]

В начале пятидесятых годов Владимир Набоков чуть было не сжег незаконченную рукопись «Лолиты». К концу того же десятилетия он прославился на весь мир — именно потому, что роман все-таки был дописан и опубликован. В 1959 году в последней строфе стихотворения «Какое сделал я дурное дело», своего рода «Exegi monumentum» изгнанника, он предрекал:

Несколько лет спустя, в конце 1960-х, он был счастлив узнать, что некоторые его произведения — в том числе его собственный перевод «Лолиты» на русский язык — начали тайными тропами прокладывать себе путь обратно в Советский Союз. В 1977 году, незадолго до смерти, он попросил жену и сына сжечь рукопись «Подлинника Лауры», если он умрет, не завершив работы. Не прошло и десяти лет, как его произведения начали издаваться у него на родине. Перевернулся ли он сейчас в гробу, узнав, что его сын не только не сжег «Подлинник Лауры», но и опубликовал его в существующем незавершенном виде? Что бы он испытал — радость, гордость или крайнюю неловкость, если бы узнал, что в его родной стране эта книга заняла одновременно первую и вторую строчки в тех самых списках бестселлеров, над которыми он столь немилосердно в ней издевается?

Насколько мне известно, мраморного памятника Набокову в России пока не воздвигли, хотя бронзовая статуя писателя — работа Юлиана и Александра Рукавишниковых, однофамильцев его матери — стоит, а точнее, сидит в Монтрё, в его последнем месте обитания. Дом, где он родился, по адресу Большая Морская улица 47, уже свыше десяти лет является музеем В.В. Набокова; теперь он стал еще и частью Санкт-Петербургского государственного университета, где когда-то учился его отец. И как же это удивительно, как по-набоковски — издающий меня в России «Симпозиум» теперь тоже располагается в этом здании.

Когда я начал писать биографию Набокова и осторожно собирал материалы в брежневском Советском Союзе, мне приходилось преодолевать многочисленные препятствия, и в смысле работы в библиотеках, например, в библиотеке Академии наук, и в смысле поездок по стране — свободное передвижение мне было, разумеется, запрещено. Теперь Академия наук гордится тем, что в их собрании имеется, похоже, единственный сохранившийся экземпляр первого «опубликованного» стихотворения Набокова; с начала 1990-х годов многочисленные российские архивы, в том числе Центральный государственный исторический архив (так он назывался, когда я начинал там работать) оказывали мне всяческое содействие. В это русское издание вошел весь материал, собранный мной за последние двадцать лет в обновленной, свободной России. Кроме того, по настоянию переводчицы Галины Лапиной, встретившему мое полное одобрение, все цитаты из русскоязычных источников приводятся в оригинальном виде, вне зависимости от того, публиковались они ранее или нет; так что в первом русском издании моей книги многие материалы — дневниковые записи, письма, стихи, художественные тексты, отрывки из пьес, рецензии, воспоминания — впервые появились в том самом виде, в каком изначально были написаны рукой Набокова или кого-то еще.

Два предыдущих абзаца — это слегка измененные выдержки из моего предисловия 1992 года, которое было написано, когда казалось, что к публикации моей книги по-русски уже нет препятствий. Но трудности, с которыми сталкивалась Россия в то десятилетие, приводили к тому, что издательства, выражавшие желание напечатать эту биографию, одно за другим терпели крах. В 1999 году я написал постскриптум к своему первому предисловию, где говорил о том, как мне приятно, что книга будет опубликована в издательстве «Симпозиум», выпустившем в свет первое официальное и тщательно откомментированное собрание сочинений Набокова, и сколь символично, что последние поправки в текст я внес в год столетнего юбилея Набокова, когда по всему миру проходили празднования и конференции — в частности, проходили они и в усадьбе Рождествено, которую Набоков получил в наследство в 1916 году, и в его родном доме, тогда еще только превратившемся в музей Набокова. Год спустя я написал еще один постскриптум — книга все еще не была опубликована. В нем, в частности, говорилось, что этот год не был потрачен зря — мне удалось еще раз съездить в Крым, побывать в Симферополе и на побережье от Ялты до Севастополя, встретиться с местными учеными, с директорами музеев и с энтомологом К.А. Ефетовым, который помог мне уточнить и исправить некоторые подробности, связанные с пребыванием Набокова в Крыму в 1917–1919 годах; в пору своих ранних исследований я не мог о таком и мечтать.

Это, второе русское издание не заставило так уж долго себя ждать, хотя и стало приятным сюрпризом. После выхода первого издания этой биографии продолжали происходить новые события — важнейшим из которых стала публикация последнего роман Набокова «Подлинник Лауры». Поэтому во второй том «Владимир Набоков: Американские годы» добавлено послесловие, где рассказывается, какие материалы мы с Верой и Дмитрием Набоковыми обнаружили в архивах после смерти писателя — многие из этих материалов пока так и не опубликованы — а также рассматриваются некоторые особенности «Подлинника Лауры».

Позвольте закончить словами из моего предисловия 1992 года: когда Набоков писал «Дар», он, как мне представляется, имел в виду прежде всего великий дар русской культуры, который достался его герою и ему самому. Его творчество в целом — «Дар», «Защита Лужина», «Приглашение на казнь», «Другие берега», «Лолита» и все остальные книги — представляет собой один из самых щедрых даров, которые когда-нибудь получал счастливый мир. И Набоков продолжает его одаривать.

Брайан Бойд

Окленд, Новая Зеландия

Август 2010

Владимир Набоков (1899–1977), которого Октябрьская революция вырвала из родной почвы, а Вторая мировая война погнала дальше по свету, вряд ли мог остаться безразличным к катаклизмам современной истории, так изломавшим его жизнь. Однако он, как никто другой, неуклонно следовал своему жизненному курсу, решительно отстраняясь от своей эпохи. Его отец, стоявший в оппозиции к царскому режиму, попавший за это в тюрьму и лишенный придворного титула, после Февральской революции стал министром без портфеля в первом Временном правительстве, но сам Набоков на протяжении всего этого бурного 1917 года продолжал писать любовные стихи, как будто вокруг ничего не происходило. В ночь, когда большевики штурмовали Зимний дворец, он, закончив очередное стихотворение, сделал следующую запись: «Пока я писал, с улицы слышалась сильная ружейная пальба и подлый треск пулемета»².

Владимир Набоков принадлежал к старому, сказочно богатому аристократическому роду. В семнадцать лет он унаследовал самую великолепную из принадлежавших семейству усадеб, построенную в XVIII веке для светлейшего князя Безбородко, канцлера Екатерины II, ведавшего внешними сношениями. Вскоре, однако, революция и эмиграция оставили Набокова без средств к существованию, и он вынужден был зарабатывать на жизнь литературным трудом, — его читателями в то время были обездоленные и разбросанные по свету русские эмигранты, числом менее миллиона. К концу 1930-х годов Набоков с женой жили в бедности. Без щедрой помощи благотворительных организаций и таких поклонников, как Рахманинов, им вряд ли удалось бы выжить и тем более бежать от Гитлера в Соединенные Штаты. В Америке их ждала более благополучная, хотя и весьма скромная жизнь — до тех пор, пока «Лолита» не принесла тогда уже шестидесятилетнему Набокову состояние. Оставив место профессора Корнельского университета, Набоков возвратился в Европу и обосновался в Швейцарии. Здесь, в роскошном отеле, где его обслуживала целая свита ливрейных лакеев, — вместо пятидесяти домашних слуг его детства, — он мог спокойно продолжать работу, словно бы исторические потрясения его не задели.