Пауль, кусая губы, стоял на пороге дома. Внутри было пусто и темно, родное жилище пахло смертью.

— Отведи меня на скамью, — попросила Катарина дочь и оперлась на узкое детское плечико. Когда женщина опустилась на каменное сиденье, зашумели юбки. «1540» — четко проступало на портале из песчаника. Но место напротив пустовало.

— Вам плохо, мама? — спросила Марушель со страхом.

— Ах, дитя мое… — Катарина вытерла слезы грязным рукавом платья. Марушель беспомощно оглядывалась.

— Неужели все умерли, мама?

На улице послышались голоса. Меланхтон. Его тихий проникновенный голос ни с каким другим не спутаешь. За старым другом Лютера шли женщины. Они несли корзины и вели детей за руки.

— Нет, нет, — сказала Катарина и встала. Разгладив ладонями юбку, она высоко подняла голову.

— Нет, нет Марушель, мы еще живы.

***

— Господь простер свою десницу над Виттенбергом. Видите: ваш дом и сад не тронули, — сказал Филипп Меланхтон, когда вечером все собрались в его доме за столом.

— Я видела: перед городскими стенами все выжжено.

Все молча ели суп.

— Ни один испанский солдат не вошел в город. Только сам герцог Альба . И они не вскрыли могилу нашего милого Мартинуса. А вот в Эгере они вели себя по-другому — там детям из протестантских семей отрубали руки и ноги.

— Перестань, Филипп, — попросила Меланхтона жена.

— Завтра я посмотрю, что делается в огороде. Дети мне помогут. — Катарина положила ложку и вытерла рукой рот. — А потом опять придут студенты. Места в моем доме всегда хватало.

Меланхтон улыбнулся.

— Право, замечательно, фрау доктор, что вы не впадаете в уныние. Ваш муж порадовался бы этому…

С пустым ведром в руках стоял Мартин на кухне и смотрел на мать.

— Нет больше рыбы в пруду. Ни одной. А деревья… — он всхлипнул.

Катарина вгляделась в бледное лицо сына. Хотя у мальчика были темные отцовские глаза, им не доставало огня. «Ну и хорошо, — подумала она, — хватит одного Лютера на этот мир».

И опять занялась тестом.

— Мы посадим новые деревья, — сказала Катарина тихо, и ее пальцы глубоко погрузились в тесто. А затем добавила: — Сходи-ка на рынок, сынок, посмотри, чем там торгуют. Увидишь знакомых, спроси, осталась ли Доротея в Виттенберге; дай ей знать, что она снова может поступить к нам кухаркой. Бог отблагодарит ее, потому как мне платить нечем — но об этом говорить не надо. Если увидишь фрукты, возьми немного в долг. Вдова Лютера заплатит позже. Или заплатит король Дании. По крайней мере, он обещал…

Она еще раз смяла тесто и прокатала его по столу.

— Конечно, об этом говорить не стоит. Поступай так, будто у нас уже есть деньги. Не могут же они оставить нас умирать с голоду.

Мартин смотрел в пол. Затем медленно пошел к двери.

— Возьми Марушель с собой! — крикнула Катарина ему вслед. — Она поязыкастей. И не забывай, кто ты есть. Ты — сын Лютера!

И заплакала, когда захлопнулась дверь.

***

«Моей любимой матери, вдове знаменитого доктора Мартинуса Лютера, фрау Катарине Лютер из Виттенберга.

Благодать и мир Вам во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Милая мама, 30 числа мы без особых приключений прибыли в Лейпциг. В городе стояла такая жара, что было трудно дышать, но потом прошел дождь и смочил мостовые. Обо мне не беспокойтесь: ботинки мои достаточно прочны и не протекают.

На другой же день мы отправились в здание суда; после того как я предъявил там свое свидетельство юриста, выданное университетом Кенигсберга, меня приняли с большим почетом. Доктор Штрамбургер, который с таким успехом выиграл Ваш процесс против герра фон Кирич, подробно объяснил мне весь ход дальнейших судебных разбирательств. Там же я встретил Вашего любезного брата — он подсчитал, какой ущерб был нанесен Вашему имению Цюльсдорф войсками маршала Лезера, что и изложил на бумаге.

2 августа прибыл и верный наш Адам; со слезами на глазах поведал он о погроме, учиненном в имении солдатами. Это хуже чумы: они не только зарезали или угнали с собой всех свиней, но и взломали подвал и выгребли что могли.

Вместе с Адамом мы опять отправились в суд; и хотя нам с ним пришлось долго ждать, известиями по делу мы остались довольны. Адам торопился назад. Дом — а он один только и сохранился, все остальное разрушено и сожжено — остался на попечении старой слепой Жозефы. И это нам в благодарность от маршала, за то, что блаженной памяти отец наш оказал великую честь его батюшке, старому фельдмаршалу, попросив его стать крестным моего милого брата! Говорят, Лезер властолюбив и высокомерен и то, что его войска нанесли ущерб Вашему имению, нимало его не беспокоит. Я очень надеюсь на помощь верных друзей наших — в противном случае нам ничего не удастся спасти в этой деревеньке. Адам хочет купить двух коров, если Вы ему на это дадите денег. Магистр Крамм собирается предложить Вам взаймы 400 гульденов. Он сказал, что охотно одолжит деньги вдове Лютера, если она в них нуждается. Напишите, что мне ему ответить.

Все друзья, коих Вы посетили во время своей поездки два года тому назад, передают Вам поклоны. До меня так же дошло, что Эльза фон Краниц, Ваша сестра по монастырю, скончалась после продолжительной болезни. До последних дней она жила в маленьком домике возле школы для девочек в городе Гримма, где и учила детей Евангелию, как наш отец того хотел. По словам друзей, школа, которую она организовала вместе с сестрой Магдаленой, пребывает под благословением Божьим. Так что не печальтесь, а благодарите Господа за эту жизнь, отданную Ему.

Надеюсь, милая мама, что в следующем письме смогу сообщить больше подробностей о суде. Думается мне, нелегко будет заставить маршала возместить убытки. Здесь не только сомневаются в Ваших правах на это имение, но и обзывают Вас склочницей.

Друзья Ваши делают все, что в их силах, но у нас — и Господь знает это — немало врагов.

Мир дому Вашему, милая мама; приветствуйте также и любовь мою — Элизабет, которая, наверняка нуждается в Ваших советах в преддверии нашей свадьбы. Надеюсь скоро к Вам вернуться, поскольку знаю, как Вы волнуетесь.

Не беспокойтесь же, но утешьтесь — все хорошо. Да пребудет благословение Божие над Вами, всеми домочадцами и всем домом Вашим.

Лейпциг, 10 июля года 1552,

Ваш дорогой сын Йоганнес Лютер».

Стемнело. Катарина положила письмо так, чтобы на него падал тусклый свет свечи.

Конечно, она позаботится об Элизабет. Эта хрупкая молодая женщина, по всему видать, не создана для тяжелой домашней работы. Даже ее отец, герр Круцигер , как-то признал, что Элизабет вряд ли сможет вести дом…

Какая душная ночь! Катарина вытерла пот со лба и сняла платок. Ее длинные волосы упали на стол. Ветерок, залетевший в открытое окно, тотчас принялся играть поседевшими прядями. Никто больше не видит волосы, которые доктор Мартинус так любил гладить… Катарина вздохнула.

Будь она в Лейпциге, уж она-то, даже не смысля ничего в законах, сумела бы призвать этого господина к ответу! И пусть сколько угодно обзывают ее склочной и скандальной бабой — брань на вороту не виснет.

Но каков Ганс! Юрист… Своими тонкими изящными руками будет он брать в руки важные бумаги, а тихим, немного жалобным голосом указывать на то и другое… Как часто дети не похожи на родителей!

Крик ночной птицы… Наверху, у студентов, тишина. Может, кто-то и сидел до сих пор за учебниками, но большинство молодых людей не отличалось прилежанием — в основном они старались обратить на себя внимание Марушель и даже откровенно ухаживали за ней. Да, тому, кому она достанется, повезет с женой. Но она еще так юна. Пусть подождет. Вот бы отец закатил скандал, если бы до его уха дошли подобные слухи. Наверное, он бы… Как тогда с племянницей Леной… Ну и гроза была…

Так много воспоминаний. Вот здесь, у стола, склонившись над Библией, сидел Круцигер. Рядом с ним — Лютер. И она, Кэте, частенько покидала кухню, где служанки звенели посудой, приходила в кабинет и стояла у окна. Да, она уходила из строгого царства Доротеи, где галдели дети, где ветер завывал в печную трубу… как и сейчас.