Докладчик говорил и об этом, и зал его слушал. По-прежнему сжатые губы, вприщур от внимания глаза.

Выступавшие в прениях дополняли доклад: нужно строить сушилки для льновороха, новые склады для удобрений, чтобы дожди не смывали их, не уносили в чистую реку Кештому...

«Пора наладить дела в свиноводстве...»

«Изжить приписки — они, увы, еще есть...»

«Искать дополнительные пути для роста производительности — на разных фермах, в бригадах разные показатели, разная себестоимость продукции. Нужно установить почему и устранить недостатки».

Много внимания уделили кормам: их заготовили много, а качество низкое. Кормят вволю коров, а надоев не получают.

— Не в коня, значит, корм, — подали голос с места.

— Вряд ли, — ответил ему выступавший. — Заготовленный силос подгнил не только с краев, но даже и в середине. Коровы едят его неохотно.

Снова возник вопрос о дисциплине труда, огласили списки прогульщиков, не выполняющих нормы выходов, — восемь мужчин и женщина, лишили их дополнительной оплаты.

Прения закончились выступлением пионеров. Они вошли в зал с барабанным боем, читали стихи, обращенные поименно к колхозникам. Торжественно обещали продолжать дело отцов. Словом, все шло своим чередом.

Когда перешли к вручению премий, зал всколыхнулся.

— Нина Ивановна Лебедева! — называла Алла Ивановна. — Ковер и медаль.

— Ой, Нина! — восклицали в зале.

— Алексей Иванович Иванов! Тракторист, ветеран на пенсии...

За наивысшую выработку, экономию горючего и смазочных материалов... За наивысший урожай картошки... За высокую культуру животноводства... За внесение органики на поля...

Думалось, побывай я на скотных дворах, осмотри телятники, где выращивают молодняк, поступающий сюда из других хозяйств, — шестьсот голов ежегодно, загляни в мастерские, другие службы этого сильного хозяйства, вероятно, не почувствовала бы в той мере, как здесь, на собрании, главной движущей силы колхоза, этого коллектива, волей и стараниями которого хозяйство окрепло, стало передовым. Один миллион двадцать пять тысяч рублей дохода. Зерно, овощи, лен, молоко, мясо, яйца, корма — самые жизненно важные продукты питания и сельскохозяйственного сырья. Сколько же, учитывая невысокую стоимость этих продуктов, нужно добыть его, чтобы получить столь высокий доход! Какую нужно затратить энергию!

В заключительном слове председатель поблагодарил колхозников за труд, который вложен в хозяйство, и попросил разрешение на отпуск в марте. Апрель — уже сев, перевод скота на пастбищное содержание, готовность техники ринуться в бой, это бесконечное множество разных забот, которые требуют присутствия и постоянного внимания председателя.

На фильм, как и предполагала Алла Ивановна, остались немногие. Расходились, однако, довольные собранием, продолжая обсуждение хозяйственных дел. Много внимания уделяли органике — надо научиться навоз накапливать, бережно сохранять его и вывозить на поля.

— Что же молчали на собрании? — спросила я Маргариту Ивановну Язеву.

— Дома сейчас начнутся прения, — засмеялась она. — Все обсудят, каждого из колхозников, кто как работает, в чем был одет, как говорил председатель. Заметили, как его слушали? Еще бы, свою судьбу ему доверяют, свои успехи.

— Как, выдержал испытание?

— Посмотрим, — уклонилась она от прямого ответа.

По пути нас догнала Алла Ивановна. Из-под рыжей лохматой шапки весело глянули до прозрачности светлые глаза.

— Мам, присмотрите за ребятишками, я загляну на свадьбу. Ненадолго, скоро приду. Женятся комсомольцы, — пояснила мне. — Парторг я, просили прийти.

— Да ты не торопись, накормлю, уложу ребят, — сказала Маргарита Ивановна.

— Так это ваша дочка? — спросила я, когда Аллочка бросилась догонять ушедших вперед колхозниц.

— Невестка, — сказала Язева, проводив ее взглядом. — Сынка у меня увела, — и засмеялась по-доброму, что, мол, поделаешь.

По улице центральной усадьбы шли женщины в валенках с галошами, несли сумки из магазина, ползли оранжевые трактора, тащившие из леспромхоза хлысты, носились, скаля зубы, неугомонные мотоциклисты, облепленные снегом, — им и зима нипочем, — бежали в кино ребятишки. Когда-то они в деревенских клубах усаживались на пол перед первым рядом. Нынче в клубе было просторно, и дети сидели на креслах. Все изменилось, и быт, разумеется, однако все же телевидению предпочитают кино, а кинофильмам концерты — живое общение.

Поздно вечером я возвращалась в райцентр. Было морозно и ясно. В небе висела луна, щекастая, полнотелая и круглая, как пошехонский сыр. Сугробы мерцали, вспыхивали алмазами. Стояли последние дни здоровой, крепкой русской зимы.

«Горшиха»

Много лет назад по газетным делам мне довелось побывать в одном из северо-восточных районов Ярославской области, в селении Середа, бывшем тогда районным центром. Нынче Середа входит в состав Даниловского района. На гербе города изображен тот же медведь с секирой. Щит разрезан вкось пополам, а медведь, выходящий из шахматного поля, доказывает, что город принадлежал ярославскому наместничеству.

У Середы герба не было, самостоятельное административное значение она обрела позднее, в пору частых административных перестроек, и ненадолго. Запомнилась же она мне оживленной базарной площадью, на которой высился большой, тяжелый собор, говоривший о том, что селение в прошлом было одним из торговых центров губернии. Над собором с криками носились стаи галок, пахло подтаявшим навозом, лошади с торбами на мордах мирно жевали овес или сброшенную с розвальней охапку сена — эти были без торб.

Но, пожалуй, самое большое впечатление произвели на меня в ту пору ранней весны соленые пупырчатые огурцы, которыми меня угощали в каждой избе одной из окрестных деревень. Они сохраняли цвет и, как свежие, хрустели на зубах. Аромат от них шел великолепный: укроп, чабрец, чеснок, мята, черносмородиновый лист, лист хрена, эстрагон и еще что-то тонкое, дразнящее, рождающее ощущение свежести, простора, подлинности, да, да, именно подлинности того, что образуется отбором, отстаивается, изгоняя из букета то, что в него не укладывается. Вот из таких гармонирующих компонентов запаха и вкуса и состоял рецепт засола огурцов, выведенных здесь многовековой народной селекцией. Пупырчатый, длинненький середской огурец, рецепт и способ его засола составляли вместе нечто такое, что запоминается на всю жизнь. И это тоже говорит о подлинности: случайное, не имеющее собственного лица, даже в таком, казалось бы, прозаическом деле немедленно выветривается, исчезает, не обогащая восприятия.

Время было, как говорилось, весеннее, мартовское, когда наст еще крепок, а дороги днем дымятся парком — солнышко начинало свою работу — побурели, выступили накопившиеся за зиму следы обозов. В воздухе носились запахи свежего дерева, тонко посвистывали среди гибких, зарозовевших березовых веток синицы, суетясь, оживленно чирикали воробьи.

Дело, по которому тогда я приехала, было обычным, бытовым: кто-то с кем-то не поладил, более сильный более слабого притеснял, используя свою власть и проявляя характер. Нужно было разобраться, поговорить с обеими сторонами, установить истину и рассказать в газете, какие формы принимают в наших, благоприятных для жизни условиях человеческие недостатки или особенности ничем не сдерживаемых характеров, которым необходимо дать окорот.

А встретиться и со страдающей и с угнетающей стороной мне никак не удавалось. Все заняты были огурцами. В селениях этого района путем векового наблюдения за природой был создал не только сорт огурца и способ его засола, но, помимо этого, установились определенные экономические связи с потребителем. Середские огуречники стали приторговывать, устремив свое внимание на север, где к весне особо остро ощущался недостаток витаминов.

Огурцы засаливали в сорокаведерных бочках, держали под водой — тогда они сохраняли и цвет, и вкус, и упругость. Даже просто глядеть на них было соблазнительно.