Кладовщик моментально исчез из вида, и я бегу, глупо вспоминая о подпрыгиваниях девчушки. К боковой улочке я подбегаю очень даже вовремя и вижу кладовщика, сидящего на заднем сиденье мотоцикла, едущего в запрещенном направлении, прежде чем двумя улицами ниже мотоциклист свернул налево. Мне не удалось рассмотреть сидящего за рулем, но это был невысокий мужчина, пожалуй, один из рабочих-эквадорцев. Я немного постоял там, ожидая возвращения мотоциклиста или чего-то еще. На улице жара, и я не в отпуске. У меня мерзкий привкус во рту, и теперь я думаю о том, что не позавтракал. Но, как бы то ни было, я шагаю в офис.

¹³School’s out for summer. School’s out forever – слова из композиции американского рок-музыканта Элиса Купера

Глава 19

Растения жухнут, и моя терраса представляет собой пейзаж апокалипсиса после атомного взрыва. Листья гибискуса едва проросли и уже желтеют по краям, обесцвечиваются. Это вызывает у меня опасения, что он скоро засохнет, но жизнь пока еще теплится в этом чахлом растеньице. Он, как хронический больной – и умирать не умирает, и прежних сил не набирается. Олива засохла через несколько месяцев после посадки. Уцелела единственная крошечная веточка с пятью-шестью листочками, да и то до прихода зимы. С наступлением холодов листочки опадут и уже никогда не проклюнутся снова. А я-то лелеял надежду, что это листопадное деревце снова распустит по весне свои листья. Не знаю, то ли мне нужно было лучше ее поливать, то ли с ней покончили холода. Даже кактусы у меня желтеют и теряют свои колючки. Я связывал свои надежды с одним суккулентом, я не знаю точно его названия. Он единственный разросся по всему саду, повсюду протянув свои отростки и укоренившись на каждой кочке. Поначалу у него было несколько сочных, гладких листиков, похожих на зубчики. Теперь эти листья вялые, на них проступают темные пятна, производящие впечатление гнили.

Вероятно, не было на земле человека более неспособного поддерживать стабильные связи, чем я. Растениям необходимы самоотверженная забота и уход, а не то, что даю им я. Несколько недель я поливаю и удобряю их, а потом забываю о них до тех пор, пока они не начинают увядать, напоминая мне о моих обязанностях. Я человек, который обращает внимание на свою спутницу, когда она плачет, угрожает уходом или пьет таблетки. Необходимы постоянство, самоотдача, компромисс, а также желание. Ничего показного и немножко заботы. Когда я переехал в эту квартиру, Палома, моя подруга, решила помочь мне озеленить террасу и принесла растения из своего сада. Она повторяла мне их названия, чтобы я их запомнил, объясняла, когда и как они цветут и какого ухода требуют. Она смеялась надо мной, потому что я всегда хотел купить большие растения, а терпения наблюдать, как они растут, у меня не было.

- Ты покупаешь растение так же, как кто-то покупает картину. Ты хочешь, чтобы оно с самого начала служило украшением, – говорила мне Палома.

Ну да, именно так оно и было, мне не хотелось заботиться о растениях, но хотелось иметь миленькую террасу. Но Палома приносила мне только крошечные кустики, маленькие неизвестные побеги, цветочные горшки, из которых торчали какие-то капелюшечные растеньица, всегда более короткие, чем их названия. Она приволокла черенок инжира, которому я позволил засохнуть, принесла уморительно смешные и, по ее словам, очень стойкие кустики подснежника, которые не смогли выдержать меня. Еще она приносила тимьян, от которого сейчас остался почерневший скелет, и герань, которую сожрали гусеницы. Когда я понял это, было уже слишком поздно. После этого она перестала приносить мне растения, перестала интересоваться, как поживают мои цветы, она вообще перестала приходить ко мне, поняв мою неспособность заботиться и ухаживать за ними – симптом какого-то непростительного порока и греха.

Разумеется, сейчас я мог бы рассказать историю своих родителей, пояснить, что они не

были образцом прочных отношений. У них ни в коем случае нельзя было научиться ни нежности, ни возвышенности. Человек всегда заканчивает тем, что рассказывает о своих родителях, ведь твои подружки и друзья хотят о них знать. Тебя спрашивают о них, когда обнаруживают в тебе какие-то недостатки или жизненные проблемы. Они ищут оправдание в прошлом, в твоем детстве, в отсутствии чего-то главного. Точно так же они искали бы причину телесной недоразвитости взрослого в голодании.

Но, у сорокалетнего человека нет родителей или, по крайней мере, не должно быть.

Сорокалетний человек при живых родителях – это биологическая и психологическая аномалия. Если бы природа следовала своим курсом, и не было бы антибиотиков, антисептиков, операционных столов, рентгена, редко кто доживал бы до шестидесяти. Так предусмотрено природой: человека не нужно кормить и поддерживать с младых ногтей и почти до старости. А для наших родителей мы продолжаем оставаться детьми даже после того, как полысели, заболели простатитом или пережили менопаузу. Мы снова и снова раскрываем себя, разыгрывая перед ними и мысленно перед собой наши детские и юношеские роли. Мы открываем в самих себе те чувства, которые, казалось бы, давно преодолели. Раз за разом мы обсуждаем одни и те же вещи, которые на самом деле нам давно уже не интересны.

Ты взрослеешь и становишься зрелым человеком только тогда, когда у тебя не стало

родителей. И хотя мои родители еще живы, в этом нельзя быть полностью уверенным. Отец исчез при обстоятельствах, которые я и не думаю выяснять. От матери остался только одушевленный силуэт, повторяющий определенные слова и движения, не имеющие иного значения, чем то, которое придаю им я. Я уже решил повзрослеть и стать зрелым человеком до того, как моя мать тоже исчезнет навсегда, оставив за собой след этого нежного чучела, словно для того, чтобы утешить нас в этой потере. Она уйдет точно так же, как родители уходят в кино или поужинать, стараясь сделать так, чтобы ожидание для их ребенка было как можно короче. Они дают ему плюшевую зверушку, чтобы ребенок обнимался с игрушкой и меньше боялся. Я не виню своих родителей, не возлагаю на них ответственность за то, какой я, и кто я есть. Я не оправдываю свои неудачи их неудачами, но также и не приписываю им свои достижения.

Прошло, пожалуй, около десятка лет с тех пор, как завязались самые долгие в моей жизни

отношения с женщиной. Мы встречались два года. Впрочем, секрет прочности этих отношений был не в том, что я встретил идеальную при моих недостатках женщину, похожую на женщину моей мечты, и не в том, что я переживал спокойный и безмятежный этап своей жизни, и даже не в том, что наш с ней секс был настолько страстным и шикарным, что сводил на нет всевозможные разногласия. Просто на протяжении этих двух лет мы прожили вместе всего восемь месяцев, из которых последние четыре я провел в раздумьях, как бы сказать ей, не причинив боли, что хочу расстаться с ней. Совершенно невыполнимая миссия, если это нужно только одному.

- Расстаться с тобой… – сказала она. – А когда ты был рядом со мной?

По большому счету, в момент расставания помимо серии упреков мне обычно ставится

еще и диагноз слабосилия, непостоянства и безнадежности. Я признаю себя виновником краха отношений, учитывая мою натуру мультирецидивиста, но даже мне это кажется нелепым, хотя порой я тоже был бы благодарен за минимум самокритики со стороны моих подружек.

- Мы прожили вместе два года, – возразил я, не потому что игнорирую неопровержимое

заявление в ее вопросе, а потому, что испытываю неимоверное облегчение, выслушивая ее прокурорские обвинения. Возможно, еще и потому, что согласен с ними и не считаю себя обязанным отстаивать свою безгрешность. После подобного поспешного судилища с безоговорочными обвинениями и подозрительными намеками, освобождающего тебя от этой связи, расставаться всегда легче. Вынесен окончательный приговор для начала новой жизни.