Галанов собирается сказать мне что-то, но тут нас оглушает звонок на урок. Он не сводит с меня пронзительного взгляда, от которого становится по-настоящему жутко, и я гадаю, что будет дальше.

― Почему еще не в зале? ― нас, точнее меня спасает Борис Владимирович, идущий к нам.

Я заставляю себя оторвать взгляд от Галанова, который продолжает сжигать меня своим дотла, и вижу учителя физкультуры. Он подходит к нам и смотрит мне за спину. Точно, там же Ангел! Я разворачиваюсь к нему и вижу, что он уже встал, но прижимает руку к лицу, а сквозь пальцы сочится тонкой струйкой что-то красное.

Кровь.

Меня мутит от ее вида. В животе зарождается приступ тошноты, который поднимается по пищеварительному тракту, и уже через какие-то сотые доли секунды я чувствую, что меня вырвет. Я плотнее сжимаю губы и с отвращением смотрю на кровь.

Кажется, Ангел разбил нос.

― Что с тобой? ― Борис Владимирович подходит к нему.

― Ничего, ― не убирая руку от лица, отвечает он. ― Упал.

― Упал? ― недоверчиво повторяет учитель и косится на Галанова, который не двигается уже очень долгое время. Ну, или мне кажется, что долго. ― Уверен? ― спрашивая, Борис Владимирович дает Ангелу шанс признаться, но тот упрямо кивает. Он не собирается выдавать Галанова, и я понимаю, почему.

― Да. Я упал. Запнулся о больную ногу.

Борис Владимирович хмыкает и потирает левой рукой свои темные с проседью усы.

― Ладно, ― вздыхает мужчина и смотрит на ребят. ― В зал, балбесы. Урок начался. Августа, проводи его в медпункт.

Когда все уходят, я подхожу к Ангелу, борясь с желанием убежать, чтобы меня не вырвало прямо у него на глазах.

― Ты как? ― спрашиваю я, хотя это глупый вопрос.

― Давненько я не разбивал нос, ― ухмыляется он, запрокидывая голову.

Я морщусь, так как чувствую запах крови и говорю:

― Пойдем. Тебе надо остановить… кровь.

Он смотрит на меня, не опуская головы.

― Не переносишь вид крови? ― догадывается он.

Я лишь киваю.

― Ладно. Веди меня в медпункт, мой проводник.

Я вздыхаю с облегчением, потому что Ангел не утратил оптимистический настрой. Я бы на его месте загибалась и рыдала, как маленькая, от такой боли… Ведь боль ужасная, когда ломают нос, верно?

Мы доходим до медпункта. Повезло, что он открыт, а то большую часть рабочего дня там никого нет. Я открываю дверь и придерживаю ее, чтобы Ангел зашел внутрь. Медсестра, полная женщина сорока лет, увидев нас, подпрыгивает и подходит к нему.

― Что случилось? ― спрашивает она.

― Разбил нос, ― отвечает он невнятно. ― Может быть, даже сломал…

Медсестра берет его за локоть и ведет к кушетке. Он садится.

― Не опускай голову, ― говорит она ему и скрывается в небольшой комнатке. Затем выходит оттуда с медикаментами. ― Убери руку.

Он убирает.

Я не могу наблюдать за этой процедурой и говорю дрожащим голосом:

― Я подожду тебя в коридоре.

― Ладно, ― отвечает Ангел.

Я вылетаю из медпункта.

Проходит несколько минут. Я брожу по коридору туда-обратно, нервно кусая ногти. Меня трясет, потому что я вспоминаю, как Ангел упал, как я чуть ли не набрасываюсь на Галанова, как его глаза стреляют молнии, глядя на меня…

Мое сердце делает бешеный толчок в груди, когда дверь медпункта открывается, и оттуда выходит Ангел. У него в ноздрях вата, а на лице улыбка. И чему он радуется?

― Ну как? ― спрашиваю я.

― Перелома нет, ― отвечает он, и его голос звучит забавно. ― Сильный ушиб. Скажи, у вас всегда такая медсестра?

― Какая?

― Ну… суетливая.

― Ага. Всегда. Это же ее работа ― суетиться.

― Да, ― кивает он. ― Спасибо, кстати.

Я перевожу взгляд с его носа на глаза.

― За что?

― За то, что заступилась, ― Ангел выглядит смущенным, на его щеках появляется легкий румянец.

А вот я краснею по-настоящему.

― Не ожидал от тебя такой пылкой реакции, ― признается он, опуская взгляд к полу и улыбаясь.

Я и сама от себя не ожидала.

― Пойдем на физкультуру, ― говорю я растерянно и разворачиваюсь в сторону лестницы.

― Эээ, может, прогуляем? ― неожиданно предлагает он.

Я останавливаюсь и непонимающе смотрю на него.

― Ммм?

― Прогуляем физкультуру?

Я, наверно, смотрю на него целую вечность, широко распахнув глаза, и не могу подобрать слова.

― Это… совсем не ангельский поступок, ― в итоге бормочу я.

Он смеется, и я чувствую, как где-то в районе солнечного сплетения стремительно разрастается клубок приятного тепла, вызванного именно смехом Ангела.

― Ну, так что скажешь? Согласна?

Он ждет моего ответа, и я киваю, но разумом понимаю, что мы не можем просто так взять и уйти. Ангел широко улыбается.

― Тогда пошли скорее, пока нас не заметил кто-нибудь, ― говорит он.

Глава шестая

Мы переходим на спокойную ходьбу только тогда, когда сворачиваем с улицы, и школа исчезает из поля нашего зрения.

― Итак, ― начинает Ангел, ― почему сложилось так, что ты против всех?

Я молчу минуту, подбирая слова.

― Не всегда изгоями становятся те, кого отвергли, ― наконец, отвечаю я. Я не смотрю на Ангела, но ощущаю на себе его внимательный взгляд. ― Иногда люди сами отталкиваются ото всех, потому что… потому что в какой-то момент понимают, что не созданы для этого мира. Точнее, что этот мир не для них.

― Правдиво, ― Ангел коротко кивает. ― Значит, дело не во всех, а в тебе?

Я пожимаю плечами.

― У всех у них обостренное самолюбие, ― ухмыляюсь я.

Ангел смеется.

― Согласен. Я в этой школе без малого три недели и уже жалею, что могу слышать. Иногда хочется стать глухим, потому что они болтают о реально всякой чуши!

― О да. Это они умеют делать лучше всех…

Между нами застревает ловкая тишина, которую разбавляют звуки проезжающих машин и шелест листьев, которых колышет холодный ветер. Я тяну рукава за края и натягиваю их на кулак.

― Я не люблю осень, ― вдруг говорит Ангел. ― Хотя осенью красиво.

Я смотрю на него и слабо улыбаюсь. Мне не нравятся все времена года, потому что они пусты, так же, как и моя жизнь. Ведь все зависит не от красоты мира в тот или иной сезон, а оттого, что происходит в это время. У меня ничего не происходит.

― Мне нравится весна, ― добавляет он.

Я морщусь.

― Весной сплошная слякоть.

― Но зато все пробуждается после зимнего сна. Это, по-моему, прекрасно.

Моя улыбка становится шире.

― Теперь я больше уверена в том, что ты не впишешься в наш класс, ― говорю я.

Он с любопытством смотрит на меня.

― Да? Почему? В смысле, я и так это знаю, но…

― Они не используют такие слова, как «прекрасно», «красиво». Они не знают, что такое вежливость. И уж точно они не говорят о том, какое время года им нравятся. И не только наши одноклассники такие. Все люди… перестали быть людьми, ― я низко опускаю голову и начинаю изучать асфальт.

― Я понимаю, почему ты не любишь их, ― тихо говорит Ангел.

Я не сдерживаюсь и усмехаюсь.

― Не люблю? Это еще мягко сказано! Я их ненавижу, и это тоже мягко сказано, ― я неуверенно смотрю на него. Он внимательно смотрит на меня, и в его глазах нет намека на то, что он считает меня чокнутой, которая не может сдерживать свои эмоции. Но я могу! Просто, когда он рядом, это, почему-то, становится сложнее. ― Такое чувство, будто все самые безмозглые кретины этого мира собрались в этой школе, в этом классе, и неудачное стечение обстоятельств и моя врожденная везучесть, ― я изображаю пальцами кавычки, ― привели меня к ним. Но я совсем не похожа на них, ― я делаю громкий выдох, когда заканчиваю свою пылкую речь.

― Что ж, они заслуживает того, что ты так думаешь о них.

― Только такой от этого толк… Они все равно меня не слышат. Никто меня не слышит. Даже родители, ― и тут я понимаю, что начинаю говорить лишнее. Просто, столько времени молчать, потому что нет достойного собеседника, и спустя долгое количество времени он вдруг появляется, и мне трудно сдержать себя. ― Я просто ненавижу их. И всех людей, потому что они заслуживают этого. Потому что они злы, они обманывают, они высмеивают других, они жестоки… Они совершенно не умеют слушать. Они безвольны, не имеют собственного мнения. Я могу продолжать бесконечно.