Одно за другим на экране появлялись изображения: червь, щука, бьющаяся головой об экран, визжащая свинья, потом кошка, собака, койот и обезьяна. Все это Госсейну было знакомо.

Лектор продолжал:

— Сейчас мы перейдем к мозгу человека. Но прежде следует обратить внимание на ограничение в деятельности мозга животных — его можно отчетливо видеть во всех экспериментах: животные воспринимают внешний мир очень конкретно, очень узко. Щука помнила только болевое ощущение и вела себя соответственно, не реагируя на то, что экран снят. Койот не сумел отличить ружья от фотоаппарата в руках человека: Животные не воспринимают изменений, если обстановка остается похожей на прежнюю. В истории развития человеческого разума, уже осознавшего, что он стоит на самой высокой ступени эволюции, длительный период занимает история грубой реакции масс, в основе которой лежит то же самое узкое восприятие внешнего мира, которое характерно для животных.

С другой стороны, ноль-А путь развития заключается в стремлении человека овладеть своим разумом и научиться различать одинаковые и тем не менее отличающиеся предметы или события в пространстве-времени. Любопытно, что все научные эксперименты нашего просветительного периода ставят перед собой задачу добиться как можно большего сходства и точности в методах, времени, даже структуре материалов. Можно даже сказать, что ученые стремятся к…

Госсейн слушал невнимательно, ожидая, когда наконец лектор перейдет к самому главному. Внезапно он вздрогнул. Что он сказал?

Он поудобнее уселся в кресле, расслабился и начал тщательно обдумывать услышанное. Но не выдержал, возбужденно зашагал по комнате, пораженный своим открытием. «Наука ставит перед собой задачу добиться как можно большего сходства…» Вот оно. Самый простой путь научиться контролировать свой мозг.

Если применить грубое сравнение, память можно уподобить записи на магнитофонной ленте. В любой момент ее можно перемотать и прослушать еще раз. Но в памяти человека события отражаются только в его личном восприятии. Если он не понимает какого-то закона природы, он не может узнать его, то есть отождествить. Значит, надо уметь абстрагироваться от своего восприятия и, согласно доктринам семантики, посмотреть на себя со стороны как экспериментатор на щуку.

…Возможен ли другой путь? Нет, его вывод логичный, следовательно, правильный. Что же дальше?

Он услышал бой часов и весело тряхнул головой. Пришла пора действовать.

Наступила полночь.

XXV

Множество автомашин у обочины, фигуры людей, мелькающие в неярком свете фонарей, атмосфера суеты. Госсейн и Литтл оставили машину примерно в миле от центрального прожектора и, смешавшись с толпой, пошли вперед. Самым трудным было протолкаться сквозь огромную массу людей, глазевших на происходящее.

Даже человеку, овладевшему началами ноль-А логики, трудно было представить себе этот огромный барьер, состоящий из отдельных личностей, каждая из которых была неповторимой.

Толпа колыхалась волнами. Изредка слышался крик человека, не выдержавшего давки. Толпа напоминала снежный ком, лавиной свергнутый с горы. Многие падали, сбитые толпой с ног. Как любопытная женщина, толпа поднималась на носки, чтобы насладиться зрелищем пира на развалинах разума человечества. Десятки робопланов с захваченной добычей летели над головами людей, грузовики с яркими фарами проносились по дороге, едва не задевая край толпы, и она, как женская юбка, стремительно подбиралась при опасности.

Госсейн и Литтл медленно продвигались вперед. Им приходилось напрягать все силы, чтобы увернуться от грузовика или занять освободившееся пространство. Госсейн не удивлялся, что они пробираются все дальше и дальше. По какому-то необъяснимому закону психологии человек, поставивший перед собой цель, подвергался куда меньшей опасности, чем тот, кто слонялся без дела. Трус умирает много раз. Однажды им долго пришлось стоять на месте, пропуская бесконечную вереницу ревущих грузовиков.

— Мы на окраине города! — прокричал Госсейн. — С другой стороны холма, наверное, никого нет. Возвращаться будем в обход.

Они подошли вплотную к стальному ограждению, сдерживающему натиск толпы. Охранники, размахивая оружием, пресекали все попытки перебраться за ограждение.

Пришлось рисковать.

— Держитесь ближе к дороге! — крикнул Госсейн. — Они не посмеют стрелять в грузовики!

Они выбежали на открытое место, и к ним сразу же кинулись двое солдат. Пистолеты сверкнули отраженным светом. Не колеблясь, Госсейн несколько раз нажал на курок, и оба охранника свалились, как мишени на стрельбище. Он бежал вслед за Литтлом, сам не понимая, что произошло. Никогда в жизни он не мог допустить и мысли об убийстве человека, хотя ему предоставлялась такая возможность. «Эти люди всего лишь символы, — холодно подумал он. — Символы разрушения. В них нет ничего человеческого, они варвары, уничтожающие беззащитных и обездоленных. О них надо забыть». Он остановился. Перед ним возвышалась Машина.

Госсейн пытался убедить себя, что плоды десятилетий творческого труда невозможно уничтожить за одни сутки. В какой-то степени так и было. Но здание оказалось не таким большим, как он ожидал. Основное разрушение произвели атомные торпеды. В изуродованных стенах зияли безобразные отверстия диаметром в тридцать, пятьдесят и девяносто футов, торчали обрывки проводов — нервной системы умершей Машины.

Впервые Госсейн подумал о ней как о живом существе, которое внезапно скончалось. В конце концов, что такое разумная жизнь, если не чувствительная нервная система и не память о пережитом? За всю историю человечества не было личности, которая обладала бы большей памятью и знаниями о человеке и человеческой природе, чем Машина. Как издалека услышал Госсейн крик Дана Литтла:

— Скорее! Здесь задерживаться нельзя!

Госсейн послушно пошел вперед, двигаясь, как в тумане. Он не мог думать о чем-то другом. Машину растаскивали по деталям. Целые секции уже увезли, увозили, собирались увозить. Люди с приборами, инструментами, металлическими пластинами выбегали из темных коридоров. Госсейн замер, пораженный этим зрелищем, и в очередной раз осознал, что стал свидетелем конца целой эры.

Литтл потянул его за рукав, и это простое движение подействовало на Госсейна лучше всяких слов. Очнувшись, он торопливо пошел вперед, стараясь не попадать в свет прожекторов.

— Нам сюда, — сказал он, огибая здание, и направился к сорванным с петель воротам, в которые въехал грузовик с искривителем. Они вбежали в тоннель. Здесь было не так шумно, хотя работа кипела.

Шипели атомные пилы, звенел металл, люди суетились, торопясь поскорее отхватить лакомый кусок. Они вошли в широкий подвал с дюжиной грузовиков, стоявших у разгрузочной платформы. В полумраке подвала можно было различить фигуры людей, согнувшихся под тяжестью ухваченной добычи.

В самом конце просторного помещения они нашли ящик с искривителем, как бы ожидавший, когда за ним придут. На нем крупными черными буквами было написано: НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ. ИНСТИТУТ СЕМАНТИКИ. ПЛОЩАДЬ КОРДЖИБСКОГО. ГОРОД.

Обратный путь они проделали быстро. Шум затих в отдалении, свет прожекторов заслонил пик холма. Они ехали в Город, к небольшому уютному дому Дана. Госсейн надеялся, что их встретит Патриция, но этого не произошло.

Он забыл о ней, как только они распаковали искривитель. Положив его на пол, он разглядывал запутанное переплетение электронных трубок и ламп. Неземной металл, уничтоживший мир землян, ярко сверкал. Этот прибор помог агентам галактического правителя занять на Земле самые высокие посты и долго оставаться неразоблаченными. Его вмешательство и захват искривителя ускорили развитие кризиса, который переживал мир ноль-А. После вторжения на Венеру война перекинулась на Землю.

Плохо это или хорошо, но уже началась или вот-вот начнется ожесточенная битва между силами захватчиков и людьми, которые в состоянии противопоставить им лишь свой ноль-А путь развития. Госсейна охватило отчаяние. Если рассуждать логично, битву заранее можно считать проигранной. Он посмотрел на Литтла. Молодой человек еле держался на ногах. Поймав на себе взгляд Госсейна, он выпрямился.