Ближние не выразили удивления приказом, оценили его важность и принялись выполнять. Якоб спустился в общую залу, смотревшую окнами на ночной океан. Здесь горели всего две свечи. Одна стояла у входа, возле второй сидел Йорген, Первый. Вильхельм, Пятый, предпочёл остаться в тени. Третий замер у дверей.

— Pax Vobiscum!^[37] — приветствовал он остальных.

— Как она? — прохрипел Йорген.

Тот неопределённо пожал плечами:

— Без изменений.

— Подземные объявили войну! — не выдержал Пятый. — Официально. Они требуют, чтобы мы ушли… в мир Разных. Или сдались им в качестве рабов, — в голосе слышалась паника.

— Якоб, у тебя есть предложения?.. — хриплый бас Йоргена сорвался, заставив закашляться.

Третий остался спокоен. Даже расслабился. Это его и выдало.

— Я смотрю, у тебя есть предложения, — шёпот Первого чуть не задул свечу.

— Друзья мои! — провозгласил Якоб, уже готовясь к их реакции. — Только что я дал приказ всем серым собираться в предгорья. Там нейтральная территория. Там выживут и наши, и кочевники: все, кто до ухода обитал в горах. А молодняк справится… — он уже не мог остановиться, видя напряжённый, несмотря на кашель, взгляд Йоргена. — Да, нам придётся свернуть Цепь…

— Опять бежать! — Вильхельм грохнул по чему-то кулаком. Предмет деревянно хрустнул.

Якоб продолжил оправдываться:

— Это наш единственный шанс. Оружия слишком мало, оно охотничье. Система оповещения только во сне. Хороши рыцари…

Йорген наконец-то откашлялся и встрял в разговор:

— Я одобряю твоё решение, Третий Властитель. Но мне не по душе, что ты единолично принял его, не посоветовавшись с нами.

Их глаза встретились. С этого момента они стали дуэлянтами.

— Надо допросить Эстелиель, — возник из темноты Вильхельм, чем разрушил их бессловесный спор. — Вдруг Надежда рассказала ей что-то?

— Она не спит уже вторые сутки. Стоит ей задремать — и наши пытки покажутся ей раем… — рассудил Первый. — Ей нельзя давать уснуть.

— А за что её вообще заточили? Кто-нибудь знает? Она всего лишь надоела нашей ведьме рассказами о свободном мире Разных? И её посадили под домашний арест, чтоб к миру привыкала? — вслух рассуждал Якоб. — Бедняжка! Да, считай, ни за что! А если мы пообещаем ей свободу?..

— Вдруг она виновата? — не унимался Йорген. — Она полукровка. Она почти всю жизнь провела в том мире, пусть и в виде статуи. Всё, что мы здесь создавали, всю эту хрупкую гармонию между расами и национальностями она смахнёт в один миг. Что ей наши традиции? Она насмотрелась на иномирян…

— И У НАС здесь за вольнодумство тюрьмой наказывают? — бестелесным призраком по комнате маячил Вильхельм.

— Это не вольнодумство, — грянул Йорген. — Это девочку недовоспитали!

— …И в тюрьму теперь, да! — подытожил Якоб.

Все трое замолчали, тяжело дыша и глядя друг на друга поверх свечи. Огонёк метался меж ними. И потух, притворившись, что его нечаянно задули. Остался уголёк и едкая нить дыма.

— Мы не можем её освободить, пока не выясним её целей, — начал Пятый, когда они переместились к оставшейся свече. — Мы не можем её допросить, так как не стоит давать ей спать. Мы не можем её допросить, бодрствуя, потому что когда Надежда проснётся…

— А почему, собственно, мы не можем её допросить? — встрял Йорген. — Методы Святой Инквизиции ещё никто не отменял. В нашем мире…

Снова повисла тишина. Они ошёломлённо уставились друг на друга. В каждом из них боролись сущности монаха и здорового мужчины, во власти которого оказалась беззащитная девушка.

Вильхельм отпрянул и перекрестился.

Якоб стальным взглядом боролся с пламенем свечи.

Йорген фыркнул и лукаво ухмыльнулся.

Дверь открылась, чуть не слетев с петель. Задыхающийся Мартин выпалил:

— Вторая Властительница умерла!..

Свеча погасла.

В одном из звеньев на берегу океана Саулей'ра царил переполох: одна из девушек собирала вещи и готовилась к походу к самым ближним, восточным предгорьям; а вторая задумчиво сидела на песчаном берегу, наслаждаясь последним утром, проведённым на океане. Этой девушкой была Двести-Семидесятая, получившая подряд два приказа. Вчерашней ночью ей велели возвращаться в старое звено. Но, согласно новой воле Властителей, всем без исключения серым предписывалось собраться по походной форме и отправиться в самую ближайшую точку предгорий. Серые глаза серой девушки смотрели на океанский рассвет, холодным светлым туманом выползающий из-за горизонта. Она дежурила этой ночью, в беззвёздной тёмной прохладе обошла всё звено. Она не хотела никуда собираться, глаза слипались. Холодный океанский рассвет да копошение соседки не давали ей свалиться на песок от усталости.

Она оглянулась на дом, откуда слышались звуки падения вещей и топот сожительницы. За эту неделю Двести-Семидесятая так и не смогла запомнить её неудобоваримый номер и вообще предпочитала свести общение к минимуму. И сейчас она желала, чтобы та поскорее ушла, дала ей поспать. А потом можно будет собираться самой. Она ещё не решила, куда всё-таки ей следует отправиться, и надеялась, что про неё вспомнят и уточнят маршрут.

Солнце уже поднялось полностью, серебря лёгкие волны и далёкие, но различимые в прозрачном утреннем воздухе западные скалы. Наконец, соседка собралась и с неприятным стуком в походной торбе удалилась. Двести-Семидесятая кивнула ей на прощанье, искренне желая больше не встретить её в горах, и отправилась спать. Ей пришла мысль поискать в Цепи Четырнадцатого, который мог сказать ей её дорогу.

Так быстро, насколько это было возможно, помчалось её сознание к старому домику. Удача не подвела, и вот уже словоохотливый и до тошноты галантный собеседник уговаривает её идти в горы вместе со всеми. Мол, этот приказ пришёл позже, значит, выполнять надо его.

Если бы девушка могла видеть его лицо, то не поверила бы ему: он нервничал, старался отделаться от неё, торопился и будто задыхался. Но серая отправилась обратно.

Сейчас она наблюдала удивительную картину: Цепь, их великая незыблемая Цепь, начала сворачиваться от устья Карред-Ирауна, будто река подпалила нити, лес прожёг зияющие чёрным серебром дыры. Пока немного. И только по далёким горам тянулась тонкая, но уверенная золотая диадема. Двести-семидесятой стало неуютно. Внезапно ей показалось, что Цепь шевелится, что откуда-то снизу, из леса скребётся сквозь дыры странное пугающее существо. А прохудившаяся Цепь всё слабее удерживает его.

Девушка отогнала эти странные мысли и поспешила вернуть сознание в тело, а тело — к спасительным горам.

Глава 28. Кинолухи. ч.1

Алтай

Дверь библиотеки открылась без обычного скрипа — зато с громким ударом об стену. Мебель подпрыгнула, несколько книг упали с полок.

Мирно дремавший за своим столом Кирилл поднял голову и взглянул на посетителя со смесью любопытства и тоски.

— Ты чего с порога шумишь, Гримыч? — спокойно спросил он.

Если бы здесь и сейчас проводился конкурс на звание страшнейшего демона — Вельзевул занял бы второе место.

Колдун мгновенно оказался рядом, пальцы впились в край стола с тихим деревянным хрустом. Из хвоста выбились пряди, очертили белое лицо со звериными глазами, зрачки которых чуть вытянулись овалами. Два вдоха — два выдоха. Не то хрип, не то рык. Сказал тихим голосом, от которого у человека неподготовленного мог случиться сердечный приступ:

— Пойдем выйдем…

Лампочки мигали и искрили. С одной с тихим шелестом сорвался плафон и повис на проводе.

— Ты просишь сразу две невозможные вещи, друг мой, — невозмутимо сообщил Сокол. Взмокшие руки впились в поручни коляски.

Из-за стеллажей выбежала Натали.

— Кирилл, что… Дима?..

— СПАТЬ! — рявкнул Грим. Девушка безвольной куклой упала на полушаге лицом вниз.

— Что ж ты творишь, Кашпировский?! А если она сломала себе чего?.. — Сокол попытался выехать, откатился назад, но колдун оказался прямо перед ним. Упёрся руками в поручни.